Большая нефть

— А ты, Денис, не боишься, что Север не отпустит?

Я его тогда не понял, только посмеялся в ответ.

А сейчас, кажется, начинаю понимать, что он имел в виду. Впрочем, выводы делать еще рано. Сначала нужно дождаться самолета и наконец долететь до цели…

Диктор торжественно читал, пока по сморщенному экрану бежали знакомые пейзажи, закончившиеся нефтяной вышкой:

«Вся страна знает нефтяной Азербайджан, колоссальные запасы черного золота Татарии, однако это не идет ни в какое сравнение с месторождениями Западной Сибири… Чтобы представить себе величие трудового подвига советских нефтяников, надо увидеть эти места и людей, которые пришли их осваивать. Как в дни Магнитки и Днепростроя, вся страна помогала сибирякам в их схватке с суровой природой. — Диктор как будто вздохнул и как бы с прищуром продолжил: — Сейчас на Западе кое-где говорят: „Русским, конечно, повезло, но справятся ли?“ — Он выдержал паузу и уверенно, резко отрубил: — Да, справимся! Бригада бурового мастера Андрея Векавищева обещает первой рапортовать о добыче нефти крупнейшего в Западной Сибири Новотроицкого месторождения. Ударно трудятся нефтяники передовой бригады Векавищева. Они уверены: первая нефть на новом месторождении будет добыта в самое ближайшее время. Им это по силам: ведь еще недавно представить себе было невозможно…»

В этот патетический момент на экране замелькали бессвязные геометрические фигуры, черные и белые, а затем мертвенный лунный свет проектора озарил лица сидящих в первом ряду.

— Егор, чего там у тебя? — крикнули из темного зала.

— Обрыв, вот чего, — пробурчал киномеханик. — Да я быстренько, Андрей Иванович…

Для склеивания пленки у него под рукой имелось все необходимое — планшетка с особым зажимом и клей, и даже спичка, чтобы клей намазывать. Но до конца хроники оставалось совсем немного, и большинство зрителей решили не дожидаться окончания длительной процедуры. Тем более что Егор начал с того, что намертво приклеил к пленке собственные пальцы.

— А ну тебя! — махнул рукой буровой мастер Андрей Иванович Векавищев. — Сто лет тут будешь возиться. Идем, Макар Степанович, это надолго.

Дорошин поднялся с табурета.

— Ладно, пойдем. Тем более самое главное уже показали.

— Что? — с подозрением прищурился Векавищев.

— Тебя — вот что! — засмеялся Дорошин. — Остальное — так, прилагательное.

— А я, значит, существительное, — сказал Векавищев. — А Буров у нас, получается, тогда кто? Глагол?

Они вышли наружу Под сапогами захрустела подмерзшая сырая глина. Напротив культбудки стояла грузовая машина и перед ней на перевернутых ящиках, накрытых газетой, — пачки книг. Две девушки зябко пританцовывали рядом, ветер дергал их шелковые цветные платочки.

Векавищев покосился на них и сразу отвел глаза. Не то чтобы они его смущали, но… И посоветоваться, в общем, не с кем — мужики сразу смеяться начнут и такого насоветуют. Нет уж, лучше не надо.

Векавищев про себя знал, что он — мужчина не слишком, что называется, видный. Обыкновенное русское лицо, нос картошкой, русая масть, ничего выдающегося. Вот Буров — это да, это красавец-мужчина. Когда Галина Бурова для супруга своего в «Военторге» прорезиненный плащ покупала, она, говорят, пришла и прямо так и сказала: «Дайте мне, — говорит, — плащ». Там спрашивают, мол, какой размер. Она отвечает: «Мне для буровика, понимаете?» А продавщица, баба, видать, опытная, и не такого наслушалась, Галину и спрашивает: «У вас, — спрашивает, — какой буровик, двухстворчатый или трехстворчатый?»

Ну так про Андрея Ивановича Векавищева и не скажешь. Не двухстворчатый он и тем более не трехстворчатый. Одинарный, «ухватиться не за что», как выражается комендант Дора Семеновна. Бороду вот отпустил хемингуэевскую, как на той фотокарточке писателя, что стоит в библиотеке на полке с зарубежной литературой. Крупной вязки свитер под горло и эта самая героическая борода, которая, как считают, помогает рыбу ловить и охотиться на африканского льва.

Ну так вот, о библиотеке. Почему, интересно, работают в библиотеках всегда молодые привлекательные женщины со сложной судьбой? Взять эту Машу. Тридцати еще нет, самое большее — лет двадцать пять. Хорошенькая — как киноартистка. Темные волосы в косе, брови — атлас, а улыбка грустная. Приехала в Сибирь за мужем, а муж… Вон курит за углом и в Машину сторону не глядит так старательно, что даже неловко делается. Ну и правильно, в общем, что они разошлись, не пара он такой девушке. А она молодец. Даже виду не показывает.

Только вот Андрея Ивановича зачем-то смущать взялась. Встретится с ним глазами, вспыхнет — отведет взор, а потом опять украдкой на него поглядывает. Нет, Машенька. Поищи-ка себе кого-нибудь более подходящего. Помоложе, поуживчивей. Без разных там вредных привычек. Вроде привычки переезжать с места на место в поисках — где потруднее.

Дорошин в своих ботинках бодро хрустел по смерзшейся дороге. Парторг еще не отошел от разговоров с начальством.

— Доволен, Андрей? Хроникой-то?

— Так а что? — рассеянно ответил Векавищев. — Конечно доволен, молодец, что привез.

— А ты ведь не верил, что привезу.

— Не верил?

— Нет.

— Не помню…

— Андрей, — помолчав, снова заговорил Дорошин, — ты это, знаешь… Начальство торопит. Первая нефть — вот как нужна! Позарез! — Он неловко чикнул себя ладонью по горлу.

Векавищев криво пожал плечами. Одними просьбами да заклинаниями нефти не добудешь. Если нефть есть, она пойдет. Если нет нефти — все бесполезно.

Они подошли к вагончику бурового мастера, где Дорошин оставил несколько свертков, прежде чем идти смотреть кино в будку. Сейчас он вытащил эти свертки, предъявил.

— Гляди лучше, Андрей, привез тебе новую наглядную агитацию.

Андрей Иванович поглядел. Красивая агитация. Буквы красные и белые, картинки в три краски нарисованы.

— Ну ты прямо как Николашка во время Первой мировой, — брякнул Андрей Иванович. — Знамена на передовую шлешь!..

Дорошин аж в лице переменился. Схватил Векавищева за рукав, притянул к себе, зашептал сквозь зубы:

— Да ты чего? Ты чего, Андрей? Ты соображаешь? Будь на моем месте сейчас Михеев, уже завтра донос ушел бы… — Он потыкал указательным пальцем в небо. — На самый верх!..

Векавищев с доброй насмешкой смотрел на парторга. Всем хорош Макар Степанович, но перестраховщик — таких еще поискать! А все потому, что не может забыть времен, когда начинал на партийной работе. И времена-то, между прочим, не такие уж далекие. Тогда за неосторожное слово можно было уехать очень далеко и очень надолго… Впрочем, даже Дорошин постепенно оттаивает. Но очень постепенно.

— Ну при чем тут Николашка, знамена? — с мягкой укоризной повторил Макар Степанович. — Тебе, может быть, голые стены в бытовке нравятся? Бери да благодари.

— Я благодарю, благодарю, Макар, но от твоих плакатов нефть все равно не появится. Ты-то хоть понимаешь, что добыча нефти — не производство спичек и карандашей? И мне техника нужна, техника!.. Стройматериалы!.. А не плакаты твои!.. Дай сюда!

Он непоследовательно выхватил у Дорошина листы, скатал их в трубку.

— Давно бы так, — сказал Макар Степанович, тревожно следя за старым другом. Не нравилось парторгу, как глядит Векавищев. Как будто червяк его точит. И никому про этого червяка знать не следует.

Вот, положим, Ваня Листов — счастливый человек. Приказали ему: надо бурить! Идет и бурит. И твердо верит, что нефть пойдет. Почему? Потому что так сказали старшие товарищи.

А Векавищев — сомневается. Самым тайным, самым дальним уголком души, куда никому ходу нет. От самого себя скрывает.

Если и вторая скважина окажется сухая…

— Добился ты, Макар, своего, — с досадой бросил Векавищев.

— А чего я добился? — удивленно развел руками Макар Степанович.

— Того. Испортил настроение в праздник.

— Кто, я? — потрясенно переспросил Дорошин.

— А кто? — в упор уставился на него Векавищев. — «Первая нефть вот так нужна!» — Он постучал себя по горлу ребром ладони с такой силой, что поперхнулся и закашлялся. — Ну тебя совсем! Ты зачем сюда приехал? Праздничный концерт проводить? Вот иди и проводи!