Солоневич

Человека, принёсшего бомбу и говорившего по-болгарски с еле заметным русским акцентом, так и не нашли. «Приватно» болгарская полиция утверждала, что взрывное устройство «послали» из советского полпредства, но представить убедительных доказательств этого так и не смогла.

Газета «Новая камбана», проанализировав «по горячим следам» обстоятельства взрыва на квартире Солоневичей, предположила, что бомба была «направленного действия», поскольку разбросала осколки в горизонтальном направлении, в радиусе трёх-четырёх метров. Цель такого взрыва — уничтожение всех находящихся поблизости. Объектом покушения был, без всякого сомнения, Иван Солоневич, который во время допроса показал, что ему не раз угрожали убийством, если он не откажется от своей деятельности. В газете «Новая камбана» подчёркивалось, что доктор Солоневич не смог «указать на конкретных подозреваемых лиц».

Газета «Зора» (от 5 февраля 1938 года) воспроизвела показания свидетеля Мефодия Фотева, который проходил рядом с домом Солоневичей утром 3 февраля. Сразу же после взрыва он увидел неизвестного мужчину в серо-коричневой шубе, который крикнул ему на болгарском языке «беги!» и исчез в одном из соседних переулков. Фотев не обратил тогда особого внимания на этого человека, так как спешил оказать помощь раненым. Показания Грайс и Фотева в отношении неизвестного во многом совпали, хотя полиция не смогла определить, имел ли «человек в шубе» какое-либо отношение к «атентату». Возможно, он хотел побудить Фотева бежать с места покушения, чтобы отвлечь внимание от себя.

Газета сообщила также о том, что Николай Михайлов предчувствовал свою гибель. Накануне покушения Николай и Юрий обедали в ресторане. Хозяин и официанты обратили внимание на плохое настроение Михайлова. Он отказался от еды. Когда его спросили о причине, Николай ответил неопределённо: «Меня что-то мучит». По мнению автора статьи, Михайлов допускал, что угрозы против доктора Солоневича могут быть опасны и для него.

Полиция обыскивала квартиру-редакцию несколько раз. Были изъяты архивы и переписка. При осмотрах обнаружили крупные суммы в иностранной валюте — от долларов до немецких марок. По сообщениям газет «Новая камбана» и «Утро», Иван Солоневич получал деньги со всего света: абонемент за газету, от продажи книг, добровольных пожертвований. Ссылаясь на «друзей семьи», газеты утверждали, что часть денег была «припрятана» Тамарой на чёрный день. Она якобы часто говорила мужу: «Тебя могут убить, а я должна обеспечить какими-либо средствами будущее нашего Юры». Изъятая валюта была передана Болгарскому народному банку.

С филателистической коллекцией Солоневичей (некоторые подписчики «Голоса России» расплачивались почтовыми марками) полиция поступила проще, без формальностей. Альбомы с марками, многие из которых представляли значительную ценность, просто «пропали».

Борис дозвонился до брата из Брюсселя 4 февраля, чтобы убедиться в достоверности сообщений о террористическом акте. В тот же день он направил Ивану и Юрию телеграмму с соболезнованиями. На похороны не приехал.

Газета «Зора» от 5 февраля со ссылкой на источники в полиции отметила, что агенты не заметили никакого внешнего проявления скорби, никаких слёз у Ивана Солоневича. Даже больше: через некоторое время после взрыва Солоневич бродил по комнатам и тихо насвистывал, увлечённый своими мыслями. Подобное не соответствующее тяжести момента поведение Ивана позже интерпретировалось его врагами как косвенное доказательство самопокушения. Поэтому, мол, и насвистывал, — всё удалось! То, что Иван переживал тяжелейший шок от гибели жены, что она стала жертвой бомбы, предназначенной для него, журналистами почему-то не принималось во внимание.

Другая газета — «Утро» — в тот же день опубликовала пространное интервью с Иваном, в котором он рассказал о практических результатах семейной антисоветской работы, давая понять, что именно это привело к бомбовой атаке со стороны Советов:

«Прочитанные доклады: в Финляндии — 9, Болгарии — 12, Югославии — 10, Швейцарии — 6, Франции — 15, Бельгии —11, Австрии — 4.

Нами опубликованы следующие книги:

Мои: „Россия в концлагере“ — в двух русских изданиях, 4 — немецких, 1 — польском, 1 — хорватском, американском, английском, 3 — чешских, 1 — голландском. Эта книга переводится на сербский, испанский, французский, итальянский, шведский, норвежский, датский и японский языки; „Памир“ — два русских издания. Переводится на немецкий, английский, польский, шведский и французский языки.

Борис Солоневич: „Молодёжь и ГПУ“ — два русских издания. Переводится на немецкий, французский и английский языки. Тамара Солоневич: „Записки советской переводчицы“ — два русских издания, 2 — немецких, 1 — польское. Переводится на французский и английский языки.

Мы издали с пропагандистской целью на болгарском языке 4 брошюры: „В колхозе“, „День врача в концлагере“, „Товарищ Ягода“, „Тайна Соловецкого монастыря“.

С 20 июня 1936 года мы издаём газету „Голос России“, которая имеет 7–8 тысяч экземпляров тиража. Газета распространяется в 52-х государствах, главным образом во Франции и Америке.

Мы будем до конца продолжать нашу борьбу против большевизма, так как считаем, что большевизм — громадное зло и величайшая опасность для человеческой культуры и человеческой жизни».

Отпевание погибших прошло в соборе Святой Софии. Почти вся русская колония и немало сочувствующих болгар проводили в последний путь Тамару Солоневич и Николая Михайлова. Впереди траурной процессии несли венки, перевитые лентами национального русского триколора, и вслед за ними над многотысячной толпой — в сильных руках студентов-спортсменов — плыли гробы. Вдоль маршрута бесконечного человеческого потока были расставлены усиленные наряды полиции. Власти опасались новых покушений «бомбистов».

После того как гроб Тамары был опущен в могилу, Иван обнял сына и в наступившей пронзительной тишине произнёс вполголоса:

— Юрий, теперь борьба до конца…

Слова предназначались только сыну, но были услышаны многими.

Никаких речей не произносилось. В отчётах о похоронах столичные газеты единодушно отметили: «Общее мнение эмиграции и болгарской общественности: покушение — дело рук здешней легации Советов».

Трагедия в Софии вызвала поток солидарных писем-посланий со всего Русского Зарубежья. В числе первых откликнулся Михаил Спасовский (Гротт). Он узнал о гибели Тамары из 6-го номера «Нового слова». Спасовский писал, обращаясь к Ивану Солоневичу: «На Ваши плечи легла холодная рука смертельных испытаний во имя счастья той Белой, той нашей царственной России, которой Вы так преданно и жертвенно служите… Несомненно, покушения на Вас будут продолжаться, поэтому необходимо создать вокруг Вас крепкую организацию бдительной охраны из верных и смелых людей. Пора нам всем перейти на военное положение, — ведь лучших из нашей семьи уничтожают, как куропаток, — по выбору и безнаказанно!»

Соболезнования прислали многочисленные русские организации, эмигрантские деятели культуры и искусства. Среди них — И. А. Бунин, который написал:

«Дорогие Солоневичи!

Не нахожу слов, чтобы выразить Вам свои чувства, но надеюсь, что Вы поймёте их и без слов. Да сохранит Вас Бог.

Ваш Ив. Бунин»…

Первый обзор откликов на взрыв в Софии поступил на Лубянку из резидентуры НКВД в Финляндии. Агент «Лидер» (Петриченко) передал своему оперативному куратору письмо в Софию генерала Добровольского, в котором тот просил обсудить вопрос о взрыве на собрании активной части белой эмиграции и сообщить ему мнение этой группы. Добровольский поделился своими версиями покушения:

«По делу взрыва здесь существует 4 оценки:

Солоневичи — действительные и опасные враги СССР. За их активную работу против СССР ГПУ решило покончить с ними при помощи болгарских коммунистов. Эту версию поддерживают генерал Альфтан, его помощник Киселев и группа НСНП во главе с Веригиным.