Солоневич

Солоневич поставил несколько вопросов: что ожидает Россию после Сталина? Кто сможет управлять ею? Чем завершится борьба за «наследство» Сталина? Как «свободный мир» будет строить свою политику в отношении «диктатуры страха и крови»?

Для писателя несомненно, что после ухода Сталина советская власть ослабеет и что в коллективном руководстве, в которое входят Маленков, Берия, Молотов и Каганович, рано или поздно начнётся борьба за власть, потому что «единая партия автоматически приходит к единоначалию». «Но кто же будет этим единым начальником? — вопрошал писатель. — И где — в „президиуме“ или в подвале, — решится этот вопрос? Сейчас никто этого не знает, даже и Маленков. По всем разумным соображениям можно утверждать, что без очередной резни не обойдётся. Члены „президиума“ едва ли питают какие бы то ни было иллюзии на этот счёт».

Сбылось и другое предсказание Солоневича: о пассивности Запада после смерти Сталина:

«Момента слабости советской власти „свободный мир“ не использует, как в своё время он не использовал моментов слабости Гитлера. Демократическая политика есть всегда лоскутная политика, робкая, противоречивая и недальновидная. Это нужно принять как факт»…

Версию о том, что в смерти Ивана Солоневича есть «сомнительный аспект», поддержал его брат Борис. В предисловии к роману «Две силы» он писал: «Как известно, автор больше десяти лет тому назад умер в Уругвае при чрезвычайно таинственных обстоятельствах». По некоторым свидетельствам, Борис вставил эту фразу по просьбе издательства «Свободное слово Карпатской Руси». Руководствовалось оно понятными соображениями: автор, погибший от рук советских агентов, не мог не вызывать интереса читателей-эмигрантов и, следовательно, способствовать успешной реализации тиража.

Дубровская опровергала выдумки о «таинственных обстоятельствах» и «агентах». В письме представителю «Нашей страны» в Бразилии Л. Рубанову она со свойственной ей прямотой рассказала о причине и обстоятельствах его смерти:

«Вкратце: И. Л. ещё здесь, в Аргентине, очень страдал от язвы желудка, но не лечился и много пил. Вам, как его закадычному другу, могу сказать то, что никому никогда не рассказываю. Когда мы ещё жили вместе (первые шесть месяцев нашего с Вс. К. пребывания в Аргентине) с Солоневичами, то сама видела, как И. Л. днём держал диету, а вечером переходил на вино. Когда он переехал в Уругвай, его язва ухудшилась и наконец перешла в рак. Не знаю, кто его оперировал, но всё время болезни он был окружён теми русскими, которые и по сей день являются верными подписчиками „Нашей страны“, и никто из них не был подозрителен. Надо принять во внимание, что организм И. Л. к тому времени настолько ослаб, что не удивительно, что он не выдержал операции. К тому же он фактически никогда и не лечился. И если и ходил к докторам, то потом не исполнял их предписаний. Да и курил он как в старые добрые времена. То, что И. Л. зарезали, придумал Б. Л., — не знаю, зачем. Здесь же и в Уругвае таких сплетен даже не бывало»[225].

С подлинной болью переживала смерть мужа Рутика. Через две недели после смерти Солоневича новый главный редактор «Нашей страны» Всеволод Дубровский так написал о ней:

«Я хочу сказать несколько слов о мало кому известной самоотверженной женщине, которая отдала себя всю заботам об Иване Лукьяновиче… о его второй жене. Немка по происхождению, она сумела под влиянием Ивана Лукьяновича войти в круг тех интересов, которыми жил её муж, и стать необходимой ему и незаменимой спутницей его жизни… до последнего его вздоха. Он умер на её руках. Это она, ещё не придя в себя после пережитого ею потрясения, на следующий день после погребения Ивана Лукьяновича нашла в себе силы написать мне подробное письмо, многие строки которого расплылись от капавших на них слёз… и описать все детали происшедшего, помня, что Иван Лукьянович, как она пишет, „принадлежал не только нам, его близким“, и считая своим долгом рассказать о его последних днях всем тем, кто прислушивался к его словам, кто разделял его идеи, всем тем, нам неизвестным — многочисленным — членам Народно-монархического движения, кому он принадлежал так же, как и своим близким»[226].

По словам Николая Казанцева, Рут «была преданной нянькой и сиделкой Ивана Лукьяновича, в особенности в последние годы его жизни. Она целиком отдала себя уходу за Иваном Лукьяновичем, а после его смерти, — оставшись совсем одинокой, — пережила большую личную трагедию. Она потеряла сразу и мужа, и какую-то точку опоры в том пространстве между двумя родинами, в котором она жила последние годы, утратив своё немецкое отечество и, в сущности, не обретя нового — русского. Тем не менее она нашла в себе сил воспрянуть, переехать в США и даже поступить там, несмотря на свои уже немолодые годы, на медицинский факультет»[227].

В те дни много было написано скорбных слов об уходе Ивана Солоневича. Из Нью-Йорка прислал свой реквием Юрий:

«У батьки были две надежды в жизни. Одна — для России, другая — для себя. Для России — Монархия. Для себя — озерко с хибаркой в лесу, удочка и пишущая машинка. В идеале — обе эти надежды сливались в одну: озерко на Урале. И может быть, больнее всего то, что даже этой маленькой и такой дешёвой мечты так ему и не сбылось осуществить: хоть полгодика на озерке с удочкой и пишущей машинкой… Не уберегли, говорят… Его нельзя было уберечь. Он сам себя сгрыз изнутри»[228].

В номере газеты с некрологом Ивану Солоневичу появилось следующее объявление:

«В опровержение уже появившихся злостных слухов о том, что с уходом из жизни Ивана Лукьяновича кончено и дело „Нашей страны“, мы заявляем категорически, что „Наша страна“ будет выходить так же регулярно, как и до сих пор, и будет служить той же цели и той же идее. Мы отдаём себе ясный отчёт в том, что заменить Ивана Лукьяновича не может никто, но продолжать его дело мы будем с твёрдой верой в Помощь Божию, по мере наших сил и возможности». Эти слова были написаны Всеволодом Дубровским, который стал преемником Солоневича на посту издателя «Нашей страны». Он без колебаний возложил на себя ответственность за судьбу монархической газеты, понимая, что это его долг перед читателями газеты и моральный — перед памятью друга[229]. Газета стала альфой и омегой жизни Дубровского.

Подписчики были оповещены о том, что редакция помимо нескольких готовых к печати статей Солоневича располагает полной рукописью главного труда его жизни — «Народная Монархия». Дубровский обещал завершить его печатание в газете, а также выпустить отдельным изданием, чтобы он «дошёл до русского народа, которому он посвящён, для которого он написан». Дубровский выполнил свое обещание.

В память об Иване Лукьяновиче он собирался подготовить и издать полное собрание сочинений в 18 томах. Вышло два первых тома: «Великая фальшивка Февраля» и «Диктатура слоя». Из-за финансовых трудностей и ухудшающегося здоровья Дубровский осуществить эти планы не смог.

Ноша была тяжкой, почти непосильной. Слово «отдых» исчезло из его словаря, и это в Аргентине с её великолепными океанскими курортами! Сердечные боли преследовали Дубровского все последние годы жизни, и он стал «следить» за своим здоровьем не из-за страха смерти, а из-за опасений за судьбу газеты: бросил курить, сел на мучительную бессолевую диету. Препятствий для выпуска газеты у него было не меньше, чем у Солоневича, работать приходилось «в тесном окружении политических капканов и доморощенных, не менее опасных насекомых — завистников, непризнанных писателей, склочников и мстителей, готовых из-за пустяка в ложке утопить».

Но он выстоял:

«Без связей и знания испанского языка, без денег не только на типографию, бумагу и почтовые расходы, но и на хлеб насущный, Всеволод Константинович с женой, в незнакомой стране, без предварительного опыта и знающих помощников, мало сказать — сохранил жизнь и уберёг от политического рахита не поднявшуюся ещё на ноги газету; он сумел воспитать её, дать ей твёрдое направление, привлечь серьёзных авторов, а с ними и постоянных подписчиков — единственных финансистов газеты: ни от каких предприятий, обществ, союзов или партий „Наша страна“ не приняла ни одной копейки и пользуется, от рождения до наших дней, полной независимостью. Это — её едва ли не главная гордость заслужена усилиями и твёрдостью покойного редактора; ценой его рано оборвавшейся жизни…»

225

Наша страна. 1996. 14 сентября.

226

Дубровский В. Последние дни и часы жизни Ивана Лукьяновича.

227

Казанцев Н. Жёны Солоневичей.

228

Солоневич Ю. Цена жизни.

229

Макриди А. Подвиг // Наша страна. 1976. 16 ноября.