Страница 6 из 21
Те Аполлон или Афина Паллада, о которых и мы с вами столько слышали с детства, были богами, так сказать, синтетическими, в их образах слились представления о десятках местных богов. Недаром же каждый почти из верховных олимпийцев был «многофункционален», соединяя в себе черты «заведующего» несколькими стихийными явлениями, покровителя нескольких дел или ремесел. С другой стороны, «смешанное происхождение» приводило к тому, что два или три бога в каком-то отношении оказывались коллегами, дублировали друг друга. Богом Солнца у греков был Гелиос, но в той же роли в ряде мифов выступает Аполлон. Войной ведал Арес, но и Афина была богиней-воительницей, а не только богиней мудрости. Сверх того ей поклонялись как богине мира и благосостояния, богине лунного неба (а ведь была еще Селена, богиня Луны). Афина покровительствовала морякам, освящала браки, помогала при родах, ведала науками и искусствами, деля последнее занятие с Аполлоном и Музами; она метала молнии, как Зевс, — да впрочем, всего и не перечислишь. Кстати, в древней Руси было два бога Солнца — Дажбог и Хоре (наше «хорошо» не случайно имеет общий корень с этим именем). Дажбог был унаследован от праславянской общности, Хоре, по-видимому, был скифского происхождения.
По мере расширения контактов с другими народами греки стали признавать верховного бога египтян Амона все тем же Зевсом, отождествили финикийскую Астарту с Афродитой. Это было результатом все большего сближения культур в Средиземноморском регионе. И как на земле союз вождей закреплялся кровным родством, а принятый в племя новый род признавался тем самым и кровно родственным всем прочим, так находилось место в небесном пантеоне могучим чужеземным богам, которых не удалось полностью отождествить со своими, но это уже на следующей стадии развития Средиземноморья, когда оно оказалось объединено под властью Римской державы. Небо снова должно было отразить происшедшие на земле изменения.
Римские правители в покоренных областях обязаны были приносить жертвы местным богам. А изображения этих богов стали собирать в Риме. Впрочем, римские правители не первыми и не последними в истории проводили такую политику. В Вавилоне цари собирали в свою столицу идолов из разных местностей державы. И правители Инкской империи в Южной Америке, резко расширив пределы своей державы, решили сосредоточить в ее столице Куско идолов покоренных земель. Владимир Киевский за несколько лет До принятия Русью христианства тоже пытался таким способом решить проблему религиозного единства своей громадной державы, включавшей кроме славянских финские, прибалтийские, тюркские племена.
Же сама распространенность данного приема коллекционирования всевозможных богов показывает: в многонациональных государствах остро ощущалась необходимость единой религии.
А явная неудача в достижении этой цели при многобожии и в Вавилоне, и в Риме, и на Руси (инкам не дали развить такой опыт испанские завоеватели) свидетельствовала, что господствующий класс нуждался в религии нового типа. Империи с единодержавной властью, распространенной на разноэтнических территориях, требовался единый бог.
И среди условий, необходимых для возникновения единобожия (не будем здесь касаться других важнейших обстоятельств), было признание новой религией равенства — пусть только перед лицом этого бога — всех, кто такую религию принял.
Одной из важных причин победы, христианства было, между прочим, то, что оно, поставив на место многих богов одного, включило в себя элементы предшествующих и конкурировавших с ним религий. Древнегреческая, римская, иудейская, египетская, финикийская, индийская и другие культуры внесли в новую религию свой вклад, позволив ей стать приемлемой для многих народов. Одним из лозунгов раннего христианства были слова апостола Павла: «Несть ни эллина, ни иудея», означавшие отрицание всяких национальных различий.
Но между лозунгом и его осуществлением иногда лежит пропасть. Идея унификации всех народов в лоне христианства была утопической, безнадежной. Само христианство даже в идеальном случае не уничтожало разделения людей на «своих» и «чужих», а только изменяло принцип, по которому производилось такое деление; затушевывая действительно решающее разделение общества на эксплуататоров и эксплуатируемых, оно ставило на место принципа национальной принадлежности принцип принадлежности религиозной. На деле же (идеального-то случая не было) деление на «своих» и «чужих» не исчезло, оно лишь стало несравненно более сложным.
Новая религия, в отличие от конденсированного многобожия, смогла победить почти на всей территории империи, но не в ее силах было создать реальное духовное единство Средиземноморья и сохранить державу. Социальное развитие властно вело могучий Древний Рим к гибели. Однако развал империи не привел к гибели христианства, сумевшего приспособиться к изменившейся обстановке. В сравнительно маленьких государствах, образовавшихся на месте гигантского конгломерата народов, не вернулись к почитанию местных богов. Феодализм — более высокая стадия развития общества, чем рабовладельческий строй, и ему нужна по крайней мере не менее развитая религия.
Стоит обратить внимание на то, что в других мировых религиях, в исламе и буддизме, как и в христианстве, декларируется духовное равенство и даже братство всех верующих. История развития этих религий показала, чего стоил на практике девиз «все люди — братья», но не будем забывать: само его появление было рождено идеей человечества, которая была одним из главных достижений той далекой эпохи.
Было время, когда средневековая Европа выглядела довольно однообразно. От Дании до Италии, от Англии до Венгрии — более или менее забитые крестьяне, разнузданные дворяне, грамотные и все же невежественные священники. И разбросанные по немногочисленным городам купцы да ремесленники. Папу, верховных служителей церкви, королей с владетельными князьями с этой точки зрения даже упоминать не стоит — слишком их мало. На развалинах Римской империи и в бывшем ее «заграничье» утвердилась совсем иная, чем прежде, жизнь. Завяла идея единства мира; заросли дороги, соединявшие разные концы Европы, Северной Африки, Юго-Западной Азии. Мир съежился для тогдашних европейцев, дальние путешествия теперь доступны только для купцов-профессионалов да морских разбойников, но и торговля с Азией и Восточной Африкой то и дело прерывалась, когда очередная волна завоевателей обрушивалась на восточное побережье Средиземноморья.
Европейцы теряют контакты с «другими», лишаются как будто возможности узнавать их, но тут вздымается волна крестовых походов на Ближний Восток — кровавых, страшных, организованных западноевропейскими феодалами и католической церковью в захватнических целях. Не будем вдаваться в их характер и причины, сейчас важна роль этих походов для контакта культур. Сколько неведомого, часто непонятного и еще чаще удивительного открылось взору средневекового европейца на Востоке!
…Недолго продержались против натиска старых хозяев этих мест основанные крестоносцами государства. Но возвращавшиеся на родину из походов рыцари и простолюдины принесли с собой образ нового мира — широкого, разнообразного, многоцветного. Крестовые походы дали возможность многим европейцам ощутить прежнюю свою узость и ограниченность — благодаря открытию «других». Это было победой не над арабами или турками, но над самими собой, а такие победы приносят наиболее щедрые плоды. И на фоне этой победы известия из совсем далеких стран, вроде рассказа о путешествии Марко Поло, принимались всерьез, вплоть до того, что во многих местах был перенят восточный обычай сажать вдоль дорог фруктовые деревья, о котором упоминает Поло.
А затем последовало новое захватывающее путешествие к «другим» — уже не через пространство, а через время. Итальянские, французские, немецкие, английские, русские и иные мыслители обращаются к наследию античности, знакомятся с иным, непохожим на их собственный, миром, читая книги, любуясь найденными при раскопках статуями, снимая план с разрушенных войнами и столетиями зданий. Разумеется, это изучение прошлого было только частью того сложного явления, которое называют Возрождением или Ренессансом, — но для нас важна сейчас именно эта его сторона.