Страница 51 из 67
Август.
Зову Лялю Балдой за то, что она, как Балда в сказке Пушкина, всё делает: и рассказы мои подсочинила, и корректуру правит, и в очередях стоит, и бельё стирает, — настоящий Балда. Я же, как поп, ожидаю щелчка.
В 6 час. выехали из Москвы и в 8 час. приехали в Тяжино. Проезжая мимо церкви в Кривцах, вспомнили, как я провожал сюда Л. неодетой весной, и дивились силе влечения, способной вести вместе ещё совсем незнакомых людей.
Лёва привёз велосипед, сидел у нас за обедом, и мы с трудом находили тему для разговора. Узнал, что его дети живут как раз против Е. П., что у Пети 15 августа отпуск и он будет жить с матерью, охотиться. Я почувствовал, что в общем им хорошо и то, чем мы с Л. живём, из-за чего и боремся, им вовсе не нужно.
В лесу собирали грибы. Застала гроза. Тёплый дождь. Мы с Л. достигли такой степени сближения, когда «удивление» (от первого глаза) больше уже не открывает друг другу нового, но зато и нет больше тревоги, что из-за чего-нибудь весь союз разлетится и всё сближение окажется ошибкой. Мы вступили в тот фазис, когда найденное друг в друге каждому становится необходимостью для существования, входит в привычку, в повседневную потребность.
Ничто во внешней форме каждого, красивое или некрасивое, больше не влияет на отношения. Мало-помалу складывается такое постоянство, как в планетах и их спутниках, способных до конца жизни вращаться друг вокруг друга, не в силу очарования видом, а силою тяготения. Можно, конечно, и без всякого первичного очарования влюблённости, без удивления, а просто так сойтись, чтобы потом уже жить не по любви, а по закону этого тяготения. Но я думаю, что при первичной удивленности друг другом закон тяготения будет служить воле вошедших в союз, тогда как в другом случае он станет привычкой.
На носу у меня, на самом кончике, рос пучок толстых чёрных волосков. Л. мало-помалу один за другим повыдёргивала эти волосики, и с луковицами. Вытаскивая сегодня последний волосок, она говорила:
— Хороший ты человек, очень хороший, только сильно запущен и зарос бурьяном.
Сколько берёг живот от глаза как нечто некрасивое, а оказалось — это самое дорогое, потому что у самого её дорогого человека — отца — был такой же самый живот.
Так поэзия заменяется любимым, милым, и это противопоставляется поэзии как человеческое, настоящее.
Поэзия приманила — заманила, сыграла свою роль — позвала, но сущность не в ней.
Однако поэзия может играть роль сущности при достоянии без-человечья.
Л. говорила сегодня, что, как бы она ни поступала, как бы ни делала, хорошо или дурно, внутри её остаётся существо, особо думающее. .. У меня это тоже есть.
Самое замечательное, что я нашёл в Л., это её религиозность, и как раз в той форме, в том тоне и напряжённости, какая соответствует моему идеалу. Благодаря этому соответствию я сам признал себя человеком верующим и стал на этот путь.
Вся разница в нас, что я чувствую Бога больше как Творца видимых и невидимых, она же — как Бога-человеколюбца. И замечательно, как соответствует то и другое понимание полу мужскому (творчество) и полу женскому (собственно любовь).
Ощутимость факта жизни сейчас у меня столь велика, что параллельный процесс сознания приглушён и кажется не очень-то нужным: мне очень хорошо! Вот и всё.
«Фацелию» направили в «Новый мир». Работаю над «Лесной капелью». Л. со мной работает, и наша дружба растёт, и любовь наша, святая, чистая, растёт, и создаётся новое детство и настоящий Дом. Даже поэзия стала на второй план, как «хлеб насущный».
Л. говорит, что «Ручей» — это произведение бессмертное, и пусть, и это всё-таки «хлеб».
Зашли к Ивану Воину (всенощная). Думал, что есть нечто неподвижное, как камень, — это наша общая смерть — страдание и разлука наша. И это есть то, на чём создаётся Церковь. И как это просто! Точно так же просто и беспрерывное движение, рост всех живых существ, всего живого.
Л. впервые увидала близко самолёт в Парке культуры и, когда я попросил её, прошла под крылом огромной машины, но не стала ей удивляться. Что это? Это война «камня» с безудержным, бесчеловечным движением цивилизации. «Камень» и самолёт, однако, в отдельности бездейственны, то и другое получает смысл во взаимном проникновении.
Л. обратит внимание на самолёт, когда он будет предназначен для строительства дела любви. Тогда она с благоговением посмотрит на него. Теперь же самолёт и не должен возбуждать её удивления.
Ещё я думал о дивной этой находке: как мы друг Друга нашли и теперь не перестаём думать друг о друге, хотя все эти дни находимся вместе... Я, подготовленный самой природой, чтобы создать «Песнь Песней», я теперь больше настоящего ничего и написать не могу, как только «Песнь Песней», но это будет истинное чудо, если я её напишу...
Вся моя поэзия вытекала из утраты в юности невесты, но теперь, когда утраченная нашлась, из каких же родников будет являться поэзия? Я думаю, из благодарности, из жажды славить жизнь и её возможности: это будет песнь песней, всех песней, бывших на земле до сих пор.
Среди вещей нашлась резиновая куколка, с которой Л. играла девочкой. Куколка была отброшена без внимания.
— Можно ли так обращаться с такими драгоценными вещами?
— Я отравлена жизнью, — сказала Л., — я не могу к детству вернуться.
Это один из мотивов её бытия.
Л. говорила, что счастливого в любви своей она сделала меня одного.
— А я счастлив, — ответил я, — тем особенно, что ты со мной отдохнёшь.
Вечером ходил с Л. в кино смотреть молодёжную пьесу «Закон жизни», и я понял, что Л. по юношеской чистоте своего понимания любви есть «комсомолка», то есть базис её остаётся таким и на этом основании надстроилось сложнейшее и гениальное здание любви. Отчасти и я тоже такой, мы с ней в этом сошлись.
— Вот увидишь, — сказала она, — нас когда-нибудь поймут и оценят.
Разнос «Моего дома» у Ставского. Пришлось после этого выделить из него «Фацелию». «Фацелия» сдана в «Новый мир» как поэма на 21/2 листа, остальное переделывается как дневник «Лесная капель»[44].
Выправляя «Лесную капель», вздумал перечеркнуть один кусочек двумя чёрточками накрест и двумя параллельными. При этом мне чем-то пахнуло знакомым и бесконечно милым. Так часто бывает, но догадаться — чем пахнуло — так и не успеешь: пахнет чем-то милым из детства — и тут же забудется. Но в этот раз из чёрточек накрест и двух параллельных сложился мне змей, как я клеил его, бывало, сам из деревянных планочек и листа белой бумаги. Так вот, милый запах сейчас это был мне запах клейстера из пшеничной муки, каким я обыкновенно тогда клеил змея. И было это тому назад больше полстолетия.
Вот как помнится, вот как влияет на жизнь нашу то, что с нами в детстве бывает! И сама «Лесная капель» — разве не есть это всё пережитое с детства?
Твёрдо решено писать «Школу радости» (Канал) всю зиму до весны с лета 1941 года[45].
Люди не умирают, а присоединяются к действующему прошлому, составляют основание, благодаря которому и заметно движение мира... С 16 января (семь месяцев) я прошёл большой путь, мне было и мучительно, и сладко. Теперь оглядываюсь: далеко-далеко назади осталось прошлое (от слова «прошёл»). Смотрю сейчас на себя и вижу в себе язычника и только теперь понимаю, что это чувство цельного мира и радость от этого есть чисто языческое чувство.