Страница 93 из 176
Со стороны рынка по бульвару шли две девушки, о чем-то оживленно секретничая, обе в беретиках, с противогазными сумками через плечо – очевидно, дружинницы. Когда поравнялись, Елена их окликнула, они с готовностью подбежали. – Девочки, вы не очень торопитесь? – спросила она.
– Нет, что вы, мы уже отдежурили, домой идем! Вам помочь что-нибудь? Давайте вещи поднесем, а?
– Нет, спасибо, только сбегайте, если можно, в тот вон дом – серый, видите, номер шестнадцать. Третий этаж, в восьмой квартире спросите Веру Панкратьевну Усову. Если ее нет, ничего говорить не надо, а если дома – скажите, что приехала Лена Сорокина, пусть она ко мне выйдет сюда, хорошо?
– Жень, сбегай, – деловито распорядилась одна из девушек, видно, старшая или привыкшая командовать. – Квартира восемь, Усова Вера Панкратьевна – поняла? Беги, я здесь побуду. А вы с фронта?
– Из армии, – уточнила Елена. – Демобилизовалась вот... по состоянию здоровья.
– Ясненько, – дружинница оглядела ее и спросила: – А на каком месяце теперь комиссуют?
На секунду смешавшись, Елена ответила, что ее комиссовали на шестом, потом поинтересовалась откуда, собственно, она...
– Так видно ж! У вас вон и пигментация уже чуток пошла, – дружинница мазнула себя пальцем возле носа. – А чего, нормальное дело, у нас некоторые девчонки нарочно для этого в армию уходили. Здесь разве дождешься? Да и от кого – здесь, в тылу-то, кто теперь кантуется – или начальство, или доходяги, или ловчилы разные. Хорошие парни все на фронте! Ну а как там вообще – концы фрицам приходят, верно?
– Приходят, – подтвердила Елена.
– У нас тут недавно тоже пленных прогоняли – месяц назад в Москве, помните? – я в хронике видала, ну что вы, там их тысячи и тысячи гнали! Здесь, конечно, поменьше, но тоже интересно. Идут, смирные такие, по сторонам посматривают. Смотрите теперь, думаю, смотрите, гады фашистские, не вышло вам сломить крепость на Неве, колыбель революции...
– Вы здесь были в блокаду? – спросила Елена.
– А то где ж! Год себе прибавила, пошла на фабрику – рукавицы для фронта шили, тем и спаслась. Все ж таки рабочая карточка...
Прибежала другая, сказала, что Вера Панкратьевна дома, но выйти не может – ноги чего-то расхворались.
– Сказала, чтобы мы вас туда отвели, идемте, с вещами поможем...
Девчонки проводили ее до самой двери, пожелали хорошего сына и затопотали вниз по лестнице. Елена приглашала зайти, попить хоть чайку с армейскими карамельками – нет, не захотели, застеснялись, видно, чтобы не подумала, что помогли из корыстных соображений.
– Год назад, конечно, мы б не отказались, – засмеялась командирша, – верно, Жень? Спасибочки, но некогда – дома еще делов навалом...
Только на следующий день, сдав в милицию документы для прописки и до усталости находившись по улицам, она за ужином спросила наконец – как это все было.
– Ну что тебе сказать, Ленуся, – Вера Панкратьевна вздохнула. – Мишенька умер в стационаре, как мне потом сказала сестра – от воспаления легких. Застудили, видно, это еще перед Новым годом было... а много ли маленькому надо, они ведь там все были такие ослабленные, ну да ты и сама понимаешь, что такое дистрофия в младенческом возрасте. Хотя за ними и уход там был, какой возможно, и как-то питание ухитрялись – соевое молоко, киселики разные...
Елена встала, прошлась по кухне, зябко обхватив себя за плечи.
– А... Алексей Сергеевич, Анна Дмитриевна – они когда?
– Сергеича нашего не стало в январе. Он долго не сдавался, все ходил, ходил, то досочку откуда-то принесет, раз ветку притащил – большой такой сук, в руку толщиной, чтоб не соврать. Осколком, видно, срубило, там, на Большом, ночью была бомбежка, а он утром пошел и притащил. Мы его распилили, высушили, много получилось дров... Да, а потом вдруг слег. Опухать уже стал, так что я сразу поняла – не жилец. Да он и сам понимал. Я накануне шрота немного выменяла...
– Чего выменяли?
– Шрот, это жмыхи такие соевые, тоже варить можно было. Ну, сварила, принесла ему, а он мне тихо-тихо так: не надо, говорит, поделите лучше с Аней, мне уж ни к чему, финис. Все-таки поел немного, уговорили, а утром смотрю – он уже окоченевший. А вот как с Митревной получилось, этого я, Ленуся, не знаю. Пропала она просто, недели через три, наверное, точно и не припомнить, сама я уже плоха была, почти и не вставала. Она за хлебом пошла и не вернулась. Может, отдохнуть присела да замерзла, а может, и карточки выхватили – а у нее ведь сердце слабое было, ты же помнишь. Едва отходили, когда на Мишу похоронная пришла. Господи, ну что это за народ такой, немцы эти, – ведь всю семью, подумай, всю семью!
– При чем тут немцы, – сказала Елена. – Немцы убили Мишу, достаточно и этого. За остальное своих надо благодарить.
– Бог с тобой, Ленуся, – испугалась Вера Панкратьевна, – что ты говоришь такое...
– Говорю то, что есть! Мужа у меня убили немцы. А сына... – голос у нее прервался, она поднесла руку к горлу и продолжала с усилием: – Сына убили те мерзавцы, которые за месяц до войны гнали в Германию эшелоны с хлебом и углем – вместо того, чтобы сделать запасы в Ленинграде!
– Да ведь кто знал...
– Кому надо – знали! У нас заводы когда начали вывозить? В конце июня на Пролетарском уже демонтировали станки – вспомните, Петя ваш приходил, рассказывал. Понимали, значит, что Ленинград не сегодня-завтра может оказаться в кольце! А позаботились хотя бы запасы сделать?
– С этим, конечно, промашка вышла, кто не ошибается? Нет, Ленуся, ты таких разговоров не слушай, и Боже тебя упаси их пересказывать – сейчас знаешь, как с этим строго...
– Что, опять? – Елена усмехнулась. – До войны, значит, план не выполнили, не успели. Ничего, теперь наверстают! Вера Панкратьевна... я все-таки схожу, посмотрю, а?
Вчера она так и не смогла заставить себя войти в те комнаты, переночевала на раскладушке у Веры Панкратьевны. Но надо было решиться.
– Зайди, конечно, Ленуся, когда-то ж все равно... Может, хочешь вместе?
– Я сама, нет...
Вера Панкратьевна с трудом встала и, тяжело опираясь на палку, подошла к Елене, положила руку на плечо.
– Ленуся, я... кроватку Мишенькину убрала оттуда и коляску тоже – подумала, тебе тяжело будет. Или не надо было? Уж и сама не знаю.