Страница 25 из 25
Повернутое к консулу лицо англичанина на толстой шее, повязанной полосатым английским галстуком, хотя и встревоженное, сияло румянцем, оживлением и доброжелательностью, чем-то напоминая фонтан перед роскошным дворцом.
Консул стряхнул с одежды пыль; ощупал себя на всякий случай; но нигде не было ни царапинки. Он явственно видел перед собой фонтан. Могла бы душа, омытая там, очиститься от скверны или утолить свою жажду?
— Порядок, сами видите, — сказал он. — Благодарю вас от души.
— Но послушайте, какого дьявола вы валялись посреди улицы, я же вас чуть не задавил, тут наверняка что-нибудь да неладно, э? Разве нет? — Англичанин заглушил мотор. — Эй, послушайте, а ведь я вас где-то уже встречал.
— Колледж «Тринити». — Консул чувствовал, что в собственной его речи зазвучали английские интонации. — Или же вы кончали…
— «Кай».
— Но такие галстуки, как на вас, носят в «Тринити»… — сказал консул с вежливым торжеством.
— В «Тринити»?.. М-да. Но это, собственно, галстук моего брата. — Англичанин, опустив подбородок, посмотрел на галстук, и румянец на его веселом лице стал еще ярче. — Мы едем в Гватемалу… Чудесная страна. Жаль, что все запакостили нефтью, правда? Глядеть тошно… слушайте, приятель, а вы уверены, что не поломали себе кости или еще что-нибудь?
— Нет. Ничего я не поломал, — сказал консул. Но его била дрожь.
Англичанин подался вперед, нашарил ключ в замке зажигания.
— Вы уверены, что все в порядке? Мы остановились в отеле «Белья виста» и уедем не раньше вечера. Могу прихватить вас с собой, вздремнули бы у нас в номере… Чертовски приятное заведение, что говорить, но и шум чертовский стоял всю ночь напролет. Вы ведь были там на балу — я угадал? А потом заплутались, правильно? На всякий случай у меня в машине всегда припасена бутылочка… Нет. Это не шотландское виски. Ирландское. Фирма «Берк», Ирландия. Не угодно ли отведать? Или вы предпочитаете…
— М-м… — Консул припал к бутылке. — Миллион благодарностей.
— Пейте же… пейте смело…
— Миллион благодарностей. — Консул вернул бутылку. — Миллион.
— Ну, всего. — Англичанин завел мотор. — Счастливо оставаться приятель. Да не валяйтесь больше на улицах. А то вас, чего доброго, задавят, или засадят, или упекут куда-нибудь ко всем чертям. Вон тут какая дорога паскудная. А погодка сегодня что надо, не правда ли?
Англичанин махнул рукой на прощание и поехал вверх по склону.
— Если и с вами что стрясется, — отчаянно закричал консул ему вслед, — я готов… обождите, вот моя карточка!..
Вам!
… Консул остался с карточкой в руке, но то была не карточка доктора Вихиля и не его собственная. «Правительство Венесуэлы имеет честь…» Что такое? «Правительство Венесуэлы принимает к сведению…» Откуда это взялось? «Правительство Венесуэлы принимает к сведению заявление, сделанное министерству иностранных дел. Каракас, Венесуэла». Что ж, пускай Каракас — какая разница?
Прямой, как Джим Таскерсон — теперь он, бедняга, наверное, тоже женат, — снова полный бодрости, спускался консул по калье Никарагуа.
В доме уже не слышно было шума воды из ванной: в мгновение ока он привел себя в порядок. Схватив у Консепты под носом поднос с завтраком (прежде всего он тактично добавил туда бутылку со стрихнином), консул, придав своему лицу невинное выражение, словно человек, совершивший под шумок ловкое убийство, вошел в комнату Ивонны. Там было чисто и светло. Ивонна, подложив руку под голову, дремала на кровати, застеленной ярким индейским покрывалом.
— Ну вот!
— Ну вот!
Журнал, который она только что просматривала, валялся на полу. Консул, слегка потупясь над подносом с апельсиновым соком и печеными яйцами, отважно подошел, преодолевая смятение чувств.
— Хорошо ли ты тут устроилась?
— Спасибо, превосходно.
Ивонна с улыбкой взяла у него поднос. Она выписывала популярный астрономический журнал, и с обложки на консула взирали с насмешкой купола обсерватории, темные, в золотых нимбах, похожие своими очертаниями на шлемы римских воинов.
— «Племена майя, — прочел он вслух, — достигли немалых успехов в астрономических наблюдениях. Однако система Коперника была им не известна». — Он бросил журнал на кровать, непринужденно опустился на стул, закинул ногу за ногу, сложил руки и сидел в странной безмятежности, поставив стакан со стрихнином на пол подле себя. — Откуда она могла быть им известна?.. А мне нравятся их «блуждающие» годы. Их календарь тоже не мешает знать! А какие у них прелестные названия месяцев: Поп. Во. Сип. Соц. Сек. Шюль. Йашкин.
— Мак, — сказала Ивонна со смехом. — Ведь у них есть месяц мак, правда?
— Есть йаш и сак. И вайеб: он-то и нравится мне всех больше, месяц всего из пяти дней.
— Однажды ты датировал расписку первым сипа!..
— Но что толку от всего этого? — Консул хлебнул стрихнина, не уверенный, что им полезно запивать виски ирландской фирмы «Берк» (та бутылка, наверное, теперь в гараже отеля «Белья виста»). — Это я о человеческих знаниях. Едва ли не первое покаяние, какое я на себя наложил, состояло в том, чтобы вызубрить наизусть все философские куски из «Войны и мира». Это, понятное дело, было еще до того, как я превзошел премудрости кабалистики и выучился повторять их, как мартышка с Антильских островов. Но, как выяснилось на днях, из всей книги я только и помню, что у Наполеона ляжка подергивалась.
— А ты не съешь что-нибудь? Ведь ты же, наверное, умираешь с голоду.
— Я уже закусил.
Ивонна, с аппетитом уплетая завтрак, спросила:
— А какова конъюнктура?
— Том слегка не в себе, потому что у него конфисковали какую-то недвижимость не то в Тласкале, не то в Пуэбле, а он уже надеялся, что пронесло. Обо мне они еще не составили мнения, а я ушел в отставку, так что мое положение двусмысленно.
— Значит, ты в самом деле…
— К слову, я должен перед тобой извиниться за свой наряд — да я еще и весь в пыли, — смотреть тошно, а ведь по случаю твоего приезда я мог бы надеть хоть пиджак!
Консул улыбнулся в душе своим интонациям, такими «английскими» они невольно стали в силу причин, открыть которые он не мог.
— Значит, ты в самом деле ушел в отставку!
— Да, бесповоротно! И теперь я подумываю принять мексиканское подданство и поселиться среди индейцев, как Уильям Блэкстоун. Но ты понимаешь, мешает привычка зарабатывать деньги, хотя это, конечно, тайна, покрытая мраком для постороннего… — Консул любовно оглядел картины, висевшие на стенах, большей частью акварели, написанные его матерью и запечатлевшие кашмирские пейзажи: невысокая ограда из серого камня, а за ней, под купой березок и высоким тополем, могила Лаллы Рук; дикий, буйный ландшафт, в котором смутно проглядывало что-то шотландское; теснина, ущелье в Гугганвире; река Шалимар здесь особенно походила на Кам: вид издалека, из долины Синд, на Нанга-Парбат вполне мог быть написан на веранде этого дома, и Нанга-Парбат сошел бы за старика Попо… — Для постороннего, — повторил он, — и столько всяких тревог, раздумий, предчувствий, материальных забот, феодальных пережитков…
— Но… — Ивонна отодвинула поднос с завтраком, достала из сумки, брошенной у кровати, сигарету и, прежде чем консул успел поднести ей спичку, прикурила сама.
— Другой, конечно, уже сделал бы это!
Ивонна курила, откинувшись на подушки… Но потом консул едва слышал ее — а она говорила спокойно, разумно, смело, — чувствуя, как в его душе совершается нечто необычайное. На миг он увидел корабли на горизонте, под черным, плоским, несуществующим небом, и повод как следует напиться (пускай он напьется один-одинешенек, это все равно!) ускользал и вместе с тем приближался, и это могло быть, это было только — господи боже! — единственное его спасение…
— Сейчас? — услышал он свой негромкий голос. — Но сейчас мы не можем взять и уехать, согласись сама, ведь тут Хью, ты, и я, и пятое, и десятое, тебе не кажется? Это не так просто, ведь правда же? (Но спасение его не таило бы в себе столь зловещей угрозы, если б ирландское виски фирмы «Берк» вдруг не ударило ему в голову. Он воспарил, и именно мнимая бесконечность этого парения была под угрозой.) Ведь правда же? — повторил он.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.