Евангелие от обезьяны

«Мы сделаем этот мир, – сказал тогда Азимович. – Вот это все, что ты видишь внизу, – оно будет нашим. И оно будет другим. Настоящим». Я спросил, что он имеет в виду под настоящим. А он ответил: настоящее – это все то, что доставляет удовольствие без курения дури. Без питья водки и уколов героина. Без подсада на спиды и закидывания марками. Без ухода в йогу и прочую монастырскую хрень.

Он сказал, что настоящее сейчас – только кино. Это единственное, что в деле овладения человеческой душой может соперничать с наркотиками. А жизнь в этом соревновании уже давно аутсайдер.

Но, главное, он пообещал это исправить. Этот казус, это недоразумение…

Митя с видом Санта-Клауса, достающего из сапожка подарки африканским беженцам, выуживает из рюкзака остатки Джека Дэниелса. Есть еще полбутылки. Пустячок, а приятно.

– Плеснуть колдовства? – заговорщицки подмигивает он Сереге.

– А то, – радуется тот.

Разумеется, наливают и мне. В этой тачке, конечно же, есть бар, а в баре, конечно же, есть стаканы. «Яга» плавно выворачивает на набережную Круазетт. Здесь почти ничто не изменилось. Да и никогда не изменится, наверное. Даже несмотря на то, что изменился мир и треть Парижа теперь за забором.

Слева нас нагоняет второй «Икс Джей» из нашей колонны. Его заднее стекло так же открыто, и – что за чертовщина! – из него торчит, умиляясь красотам, восторженное лицо Александра Выхухолева, одного из авторитетнейших автожурналистов страны.

Всякий раз, когда я пересекаюсь с ним в пресс-туре (а я пересекаюсь с ним в пресс-турах постоянно), я порываюсь избить этого ублюдка. Но всегда вмешиваются обстоятельства. Случались разные ситуации. Нас разнимали. Я промахивался, будучи слишком пьяным и неспособным попасть кулаком в мясистый красный нос. Он заговаривал мне зубы, откупался выпивкой. А вот вчера, говорят, он от меня убежал.

Повинуясь спонтанному побуждению, я резко выплескиваю в это довольное жизнью табло свой бурбон. Амброзию мне жалко, конечно же. Но у меня нет выбора: кулаком я отсюда не достану.

Александр Выхухолев скулит «Блядь!» и спешно закрывает окно. Я успеваю заметить, что он отчаянно трет кулаком правый глаз. Значит, я попал в цель, и Джек Дэниелс, как кровь комсомольца, пролит не зря.

«Попасть в цель можно только один раз, – учил нас Азимович, танцуя брейк-данс на краю Триумфальной арки, не перед штырями-пиками решетки, а за ними, на карнизе шириной в пару десятков сантиметров. – Этого вполне достаточно, поверьте, парни. Потому что большинство людей за всю свою жизнь не поражают цели ни разу. Даже те, что считаются достигшими успеха. Потому что попадание в неправильно поставленную цель равносильно непопаданию в нее вовсе». Так говорил Азимович, пока полноватые охранники Арки натужно перетаскивали его через ограду и треножили у подзорной трубы, орошая плиты смотровой площадки испуганным потом с красных лысин: слава богу, инцидент не летален, они были начеку, они не проштрафились.

«Попасть в цель можно только один раз, – смеялся Азимович, пакуемый добродушными французскими полицейскими в доисторический минивэн «ситроен», почти такой же, как в фильмах про Фантомаса. – И этого будет достаточно».

Тогда я еще не знал, что все эти банальные эпизоды с типовым тинэйджерским эпатажем – самое важное, что случится в моей жизни. Я чувствовал драйв, меня вставляло от ощущения своей нестандартности – но кого, скажите, в двадцать с небольшим от этого не вставляло? Так что вы, конечно же, думаете, будто вся моя рефлексия – обычная полупьяная эскапада неудачника, некогда считавшего себя гением и до сих пор не смирившегося с прозаичным бытием производителя ежемесячных листков про крутые тачки. И вы почти правы. Мы ведь все через это проходили. В каждом менеджере среднего звена сидит бывший поэт, в каждом верстальщике – художник-лузер. В каждом втором спивающемся пиарщике – несостоявшийся музыкант.

Только у меня ведь другая ситуация. Верите вы или нет.

Представьте себе, что когда-то очень давно вы были дружны с одним парнем. Играли с ним музыку, которую, как и все молодые идиоты, освоившие пару риффов и программуSoundForge, считали божественной. Что поставили на кон все то немногое, что тогда имели: только-только наклевывающуюся карьеру по блату, личную жизнь, и без того непросто складывающуюся; что уехали за Силой Искусства с пятого курса не самого дрянного института. А вернувшись домой, вдруг обнаружили, что ваша музыка Айнуров никого не торкает. Что вы – всего лишь незаметный штришок в галерее бездарностей, которую история рисует на глубоко периферийных полях летописи человечества. И вы, пока не поздно, спешно пытаетесь схватиться за последние не затонувшие соломинки другой, нормальной жизни. Восстанавливаетесь за взятку в институте. Падаете ниц перед дядечкой, который задолго до вашего рождения спал с вашей матерью, чтобы он простил ваш необдуманный порыв и все же взял в свою контору на должность ассистента редакции. Заводите, наконец, девушку не на две ночи, а с серьезными отношениями.

Вы объявляете тому парню, с которым вы когда-то были дружны, о том, что выросли и больше не можете маяться всей этой херней. Что и ему тоже пора взрослеть. И что если бы в вашей музыке что-то было, вы бы уже давно стали второй «Нирваной». А он хлопает глазами, как первоклассник, и машинально клацает по клавиатуре, множа бессмысленные лупы. Потом выражает сожаление и желает вам удачи. Говорит, что все понимает. «Но я все же еще попробую». Знакомая ситуация?

А теперь представьте себе, что проходит еще полгода – всего лишь полгода, – и тот самый парень, которому вы советовали повзрослеть и не маяться всей этой херней, становится новым Иисусом.

Что он играет музыку Айнуров. Музыку-религию.

Представьте себе, что звуки, которые его музыканты теперь извлекают на свет Божий, вводят в транс миллиарды людей по всей планете без всякой наркоты. Что с его именем на устах народ свергает правительства в Венесуэле, Зимбабве, Белоруссии и еще паре десятков менее харизматичных держав. Что британский премьер и президент США уходят в отставку, так как система ценностей избирателей за два года новой глобальной веры меняется настолько, что они попросту не в состоянии удовлетворить спрос на преобразования. Что Далай-Лама объявляет парня, которому вы советовали повзрослеть, реинкарнацией Будды, а иранский аятолла после прослушивания его музыки произносит проповедь, кладущую конец противостоянию шиитов и суннитов.

А вам не хватило каких-то полгода, чтобы остаться рядом с ним. Представьте себе.

Вы поступили как все. Так, как должны были поступить. Так, как хотелось вашим родителям, вашей будущей жене и вашему ребенку, который предположительно должен был родиться через три – четыре года счастливой совместной жизни, когда молодая семья окрепнет и встанет на ноги. Но больше всего так хотелось вашему внутреннему цинику – вашей проапгрейденной модификации, виртуальному клону, который, в отличие от прототипа, всегда трезв и всегда прав.

То есть, поймите меня. У вас был один, всего лишь только один шанс поступить неправильно и стать апостолом. И вы его не использовали.

Точнее, нет. Еще хуже. Вы были апостолом, но тупо не поняли этого. Вы спрыгнули, ретировались, слились, отступились. Ушли на хер.

И нынче у вас нет сомнений: это он, да, именно он раз в год посылает вас в Париж под самыми разными предлогами. Он так над вами стебется. Несмотря на то, что его уже десять лет как убили. Азимович, блин: у него всегда было хорошо с чувством юмора.

Теперь на память о вашей глупости и душевной слепоте вам дано это проклятие. Вы совершили всего лишь одну ошибку, но она стоит всех достижений человечества. Поэтому вы никогда не отделаетесь от Парижа. До самой смерти жизнь будет закидывать вас к остаткам хостела на Републик, в музей д’Орсэ, на Монмартр, на набережную Круазетт. На площадь Шарля де Голля, к подножию Башни и на Пляс д’Этуаль, под сень Арки, на краю которой он так по-детски эпатажно танцевал брейк-данс. Вам предписано пожизненное паломничество ко всем тем местам, где он говорил вам самые главные вещи, которые вы не понимали.