Страница 8 из 10
Судьи-магистраты назначались министром внутренних дел и действовали под его началом. Но только на Боу-стрит между министерством и судьями существовали тесные отношения. Старший магистрат сэр Ричард Форд то и дело появлялся в министерстве с планами поимки вражеских агентов. А чиновник из Хоум-офиса Уильям Дэй играл ведущую роль в руководстве сыщиками с Боу-стрит. Речная полиция Темзы, как вскоре напомнят Хэрриоту, также работала под строгим контролем. Зато другие семь судов действовали относительно самостоятельно (кроме вопросов штата и бюджета), но им предлагалось информировать министра внутренних дел по всем важным вопросам. Это объясняет, почему с самого начала на Уайтхолл поступали подробные доклады о каждом подозреваемом, почти о каждом взятом под стражу и о каждом новом повороте расследования, пока вопросом не заинтересовался сам министр внутренних дел.
Но это случилось позднее. А сначала министерство отнеслось к событиям на Рэтклифф-хайуэй, как к любым подобным, с доброжелательным безразличием. Достопочтенный Ричард Райдер, который до назначения в министерство занимал должность генерального судьи-адвоката, был министром внутренних дел. Он окончил привилегированную школу Харроу и колледж Сент-Джонз Кембриджского университета, а затем Линкольнз инн[10]. Говорил он весьма высокопарно, а делами департамента, казалось, мало интересовался. У себя в Дорсет-Хаусе, здании на северном углу Уайтхолла и Даунинг-стрит, расположенном на месте старых теннисных кортов Генриха VIII, он держал двух помощников министра, судебного секретаря, составителя резюме и личного секретаря, в чьем распоряжении находились восемнадцать чиновников. В 1811 году было много неотложных государственных дел. Испано-французская война на Пиренейском полуострове вступила в критическую стадию, Наполеон начал претворять в жизнь план изоляции Великобритании. Большую часть времени министерство посвящало борьбе с подрывной деятельностью. В ноябре 1811 года достигло апогея движение луддитов в Ноттингемшире, и в задачу министра внутренних дел входил контроль за проведением полномасштабной военной операции против вредителей. Поэтому когда в министерство поступили первые письма от магистратов, на них почти не обратили внимания.
Характерно, что первым с Хоум-офисом связался Хэрриот. Он написал в министерство сразу же в воскресенье. Пугающие рассказы Маргарет Джуэлл и Маррея только усилили его интерес к делу. Как только закончилось предварительное следствие в Шэдуэлле, Хэрриот протиснулся сквозь плотную толпу у дома 29 по Рэтклифф-хайуэй и лично осмотрел место преступления. Затем вернулся в участок речной полиции Темзы и принялся составлять письмо первому заместителю министра Джону Беккетту.
«Для информации господина министра Райдера, – начал он. – Считаю неотложным довести до вашего сведения отчет об обстоятельствах чрезвычайно безжалостного убийства четырех человек». Далее Хэрриот суммирует то, что утром сообщили Маргарет Джуэлл и Маррей магистратам, и приводит уже появившиеся у него соображения. «Совершенно очевидно, – пишет он, – что в деле замешаны два лица, и скорее всего они заранее наметили совершить преступление вечером в субботу, поскольку в этот день лавка открыта допоздна. Они дождались, когда хозяин закроет ставни и, оставив дверь открытой, войдет внутрь запереть засовы. Ворвались в дом и совершили страшные убийства. Но их вспугнула вернувшаяся девушка, которая, прося, чтобы ее впустили, стала звонить в звонок. Тогда преступники скрылись через заднюю дверь».
Каковы же были перспективы расследования? Хэрриот высказывал на этот счет оптимизм. Это было связано с двумя моментами. Во-первых, требовалось выяснить, не знала ли какая-нибудь из дюжины или около того молодых женщин, которых Марр использовал на временной работе, что в доме хранятся деньги, и не имела ли она отношения к планированию преступления? За обещанное вознаграждение кто-нибудь мог откликнуться. И во-вторых: благодаря характерной примете на молоте следовало попытаться выяснить, откуда он взялся. Упоминание о дюжине или около того молодых женщин, якобы работавших у Марра, было смехотворным. Убитый занимался мелким предпринимательством и торговал в небогатом районе. К тому же продавал ткани, а не шил одежду. Непохоже, чтобы он нанимал кого-то еще, кроме Джеймса Гоуэна и девушки-служанки. Хэрриот, видимо обуреваемый рвением узнать, что произошло на Рэтклифф-хайуэй, принял слухи за правду или неправильно оценил информацию. Никто из слуг, кроме Маргарет Джуэлл и ее предшественницы, не давал показаний, и нигде больше не упоминалось о двенадцати или около того молодых женщин.
Тем не менее неугомонному Хэрриоту не терпелось нанести удар, пока свежи улики. Отправив письмо, он снова принялся наводить справки, и вскоре обнаружилась дополнительная информация, которая могла оказаться очень важной. У лавки Марра были замечены трое мужчин. Они находились там в течение получаса, а один непрерывно всматривался в витрину. Получили их описания. На одном, высоком, крепкого телосложения, было что-то вроде шерстяного плаща. Другой – в синем сюртуке с изрядно порванными рукавами, из-под которых торчали фланелевые. На голове – шляпа с узкими полями. Про третьего никто ничего сказать не мог. Имея такие многообещающие сведения, следовало действовать незамедлительно. 9 декабря Хэрриот печатает собственную листовку, в которой приводит описание неизвестных и обещает двадцать фунтов за их арест.
В этот день убийства перестают быть только местной новостью и перерастают в общенациональное событие. «Приводящие в ужас, ни с чем не сравнимые», – называет их вышедшая в понедельник газета «Морнинг кроникл». Ей вторит «Таймс»: «Вызывает сомнение, что в анналах преступлений найдется что-либо подобное по жестокости тому, что предстает перед нами». Картина достаточно мрачная, но «магистраты делают все возможное, чтобы отыскать убийц». Что касалось Хэрриота, то это было верно.
А вот судьи из Шэдуэлла, проведя накануне предварительное расследование, казалось, зашли в тупик и бездействовали. Весь понедельник они ждали, чтобы к ним привели подозреваемых, но никто не явился. Маркленд сел писать собственный доклад министру внутренних дел, в котором безрадостно признавал: «У нас нет улик, которые помогли бы раскрыть преступление». Окровавленный молот с выщерблиной, стамеска и отпечатки подошв едва ли казались магистратам существенными. Когда они говорили об «уликах», то подразумевали информацию из первых рук, которая навела бы на виновного. Такие сведения покупаются за деньги. «Приход Святого Георгия отпечатал плакат, в котором предлагается вознаграждение в пятьдесят фунтов тому, кто укажет на преступника, – заключает Маркленд и деликатно добавляет: – Надеюсь, правительство Его Величества упомянет об этом в «Газетт» таким образом, каким сочтет наиболее приемлемым».
Только это и удалось узнать о судьях из Шэдуэлла – в отличие от импульсивного Хэрриота они все это время вели себя как действующие из лучших побуждений дилетанты. Стори, старший из троих, был одним из первых, кто был назначен в 1792 году на оплачиваемую должность судьи. К моменту описываемых событий он был уже пожилым человеком, насколько показывают наши изыскания, в переписке с министром внутренних дел участия не принимал и к делу интереса не проявил. Более молодые коллеги оказались на своих должностях недавно. Маркленд, в прошлом магистрат без жалованья в Лидсе, работал в суде Шэдуэлла с февраля 1811 года. Кэппер, магистрат из Хертфордшира, – с марта. Они прекрасно разбирались в сельских преступлениях – таких как браконьерство, кража овец, бродяжничество. А Маркленд мог еще наказывать тех, кого озлобила промышленная революция и кто оказался в рядах армии короля Лудда. Но ни тот ни другой не разбирались в жизни трущоб Восточного Лондона и не знали обычаев матросов. Маловероятно также, чтобы они имели хотя бы какой-то опыт расследования серьезных преступлений. Эти люди просто ждали информации, которая так и не поступила, и неудивительно, что во вторник «Таймс» была вынуждена признать: «Все усилия полиции и уважаемых граждан прихода Святого Георгия на Востоке до сих пор не принесли результатов».
10
Один из четырех судебных иннов, готовит преимущественно барристеров Канцлерского отделения Высокого суда правосудия.