Страница 3 из 17
— Дом в пригороде? «Форд» седан возле гаража? Жена и двое детишек? Все продаются — ты об этом хотел сказать? Все выпивают яд?
— В записных книжках…
В записных книжках было еще два романа о Джимми Голде, — вот что он хотел сказать, — два романа, которые замыкали круг. В первом Джимми начинает понимать пустоту своей жизни вне города, бросает семью, работу и идет из уютного дома в Коннектикуте пешком, с пустыми руками, только рюкзак с одеждой за спиной. Он превращается в престарелую версию того парня, что бросил школу, отказался от мелочной семьи и решил вступить в войска после того, как весь уик-энд пил и слонялся по Нью-Йорку.
— В записных книжках? — спросил Морри. — Ну же, гений, говори. Расскажи мне, почему тебе пришлось втоптать его в грязь и еще наступить ногой на затылок.
В «Беглец направляется на запад» он снова становится самим собою, хотел сказать Ротстайн. Собой настоящим. И мистер Желтый открыл лицо и теперь доставал пистолет из переднего правого кармана своей клетчатой куртки.
— Ты создал одного из величайших персонажей в американской литературе, а затем насрал на него, —грустно произнес Морри. — Человек, который мог такое сделать, не заслуживает жизни.
Вдруг вскипела ярость.
— Если ты так думаешь, — сказал Джон Ротстайн, — ты не понял ни слова из того, что я написал.
Морри направил пистолет. Дуло — черный глаз.
Ротстайн направил в ответ палец в артритных шишках, как будто это был его пистолет, и почувствовал удовлетворение, когда Морри моргнул и чуть вздрогнул.
— Держи при себе свою тупую критику. Я наелся ее, когда тебя еще и в планах не было. Тебе сколько лет? Двадцать два? Двадцать три? Что ты знаешь о жизни, а тем более о литературе?
— Хватит, чтобы знать, что не все продаются. — Ротстайн удивился, увидев, что ирландские глаза наполнились слезами. — И не надо тут учить меня жить, особенно, если ты двадцать лет прятался от всего мира, как крыса в норе.
Это устаревшее обвинение — как ты осмелился отворачиваться от славы? — раздуло злость на настоящую ярость (ту ярость с битьем посуды и крушением мебели, с которой были хорошо знакомы как Пегги, так и Иоланда), и это его порадовало. Лучше умереть в ярости, чем пресмыкаясь и умоляя.
— Как ты собираешься превратить мою работу в деньги? Об этом ты подумал? Конечно, подумал. Думаю, ты понимаешь, что так же можно пытаться продать украденный блокнот Хемингуэя или картину Пикассо. Но твои друзья не имеют образования, как ты, да? Это сразу видно по тому, как ты разговариваешь. Им известно то, что известно тебе? Уверен, что нет. Но ты намолол три мешка гречневой крупы. Показал большой сладкий пирог и сказал, что каждому достанется кусок. Думаю, это ты смог бы сделать, тем более, что за словом, как я слышал,в карман не лезешь. К тому же, кажется мне, даже карман этот не такой уж глубокий.
— Замолчи. Ты говоришь, как моя мать.
— Ты обычный вор, друг мой. Как глупо воровать то, чего не сможешь продать!
— Замолчи, гений, предупреждаю.
Ротстайн задумался. А если он спустит курок? Больше никаких таблеток. Никакого больше сожаления за прошлым и попутного мусора разорванных отношений, что остались позади, как вереница разбитых машин. Никакой больше маниакальной писанины и накопления бесконечных записных книжек, которые собираются, как кучки какашек, вдоль заячьего следа в лесу. Возможно, пуля в голову это не так уж и плохо. Лучше, чем рак или болезнь Альцгеймера, это кошмар для каждого, кто прожил жизнь, зарабатывая головой. Конечно, будут заголовки, а у меня их и так было достаточно, еще до той чертовой статьи в «Тайм»… Но, если он спустит курок, мне не придется их прочитать.
— Ты дурак, — сказал Ротстайн. И вдруг его охватило какое-то неистовое воодушевление. — Думаешь, ты умнее за тех двух, но это не так. Они хотя бы понимают, что наличные можно потратить. — Он двинулся вперед, всматриваясь в бледное лицо с веснушками. — Знаешь что, юноша? Это из-за таких, как ты, стало немодно читать.
— Последнее предупреждение, — процедил Морри.
— Нахер твое предупреждение. И нахер твою мать. Или пристрели меня, или убирайся из моего дома.
Моррис Беллами пристрелил его.
2009
Первый спор из-за денег в доме Сауберсов — в любом случае, первая ссора, которую услышали дети, — случилась как-то вечером в апреле. Спор мелочный, но даже мощнейшие бури начинаются с легкого ветерка. Питер и Тина Сауберс сидели в гостиной, Пит делал домашнее задание, а Тина смотрела DVD «Губка Боб». Она видела его уже много раз, но он ей не надоедал. И это было хорошо, ведь в те дни в доме Сауберсов «Картун нетворк» был отключен — два месяца назад Том Сауберс отказался от кабельного телевидения.
Том и Линда Сауберс были на кухне, где Том затягивал свой старый рюкзак, предусмотрительно напихав его энергетическими батончиками, пластиковым судком с порезанными овощами, двумя бутылками воды и банкой кока-колы.
— Ты ненормальный, — заявила Линда. — Нет, конечно, я всегда знала, что у тебя характер типа А, но это уже за слишком. Хочешь ставить будильник на пять — пожалуйста. Можешь брать с собой Тодда, попасть в центр к шестой и быть первым в очереди.
— Хотел бы я, — ответил Том. — Тодд говорит, в прошлом месяце в Брук-парке была Ярмарка Рабочих Мест, так люди начали занимать очередь за день. За день, представляешь, Линда!
— Тодд много о чем говорит. А ты слушаешь. Помнишь, как Тодд говорил, что Пит и Тина будут в восторге от того автоатракциона…
— Это не автоатракцион, не концерт в парке и не фейерверк. Это наша жизнь.
Пит оторвался от домашнего задания и на мгновение встретился глазами с сестрой. Тина красноречиво пожала плечами: родители. Он вернулся к математике. Еще четыре задачи — и можно будет пойти к Гови, узнать, не получил ли он новых комиксов. У Пита не было — его карманные деньги ушли вместе с кабельным телевидением.
Тем временем Том начал ходить туда-сюда по кухне. Линда подошла к нему и мягко взяла его за руку.
— Я знаю, что это наша жизнь, — сказала она.
Говорила она тихо, отчасти для того, чтобы дети не слышали и не начали нервничать (она знала, что Пит уже и без того нервничал), но преимущественно для того, чтобы снизить градус. Она знала, как было раньше, и искренне сочувствовала ему. Бояться — плохо; но еще хуже чувствовать угрызения совести за то, что ты больше не можешь обеспечивать семью, а это он считал своим главным долгом. Но унижение не очень точное слово. То, что он испытывал, правильнее было бы назвать стыдом. Проработав десять лет в риелтерской фирме «Лейкфронт», он считался одним из лучших продавцов, фотографию с его улыбающимся лицом не раз вывешивали в витрине конторы. Деньги, которые приносила она, работая учителем третьих классов, были только пенкой на молоке. Но затем, осенью 2008, случился экономический кризис, и Сауберсы превратились в семью с одним кормильцем.
Нет, Тома не уволили, чтобы позже иметь возможность позвать обратно, когда дела пойдут на лад. Риелтерская фирма «Лейкфронт» теперь — это пустая здание с разрисованными граффити стенами и вывеской «Продается или сдается на фасаде. Братья Реардон, которые унаследовали дело от отца (а тот от своего отца), серьезно занимались инвестициями в акции и потеряли почти все, когда рынок рухнул. И Линду не очень радовало то, что лучший друг Тома, Тодд Пэйн, оказался с ними в одной лодке. Тодда она считала балбесом.
— Ты прогноз погоды смотрел? Я смотрела. Будет холодно. До утра с озера придет туман, возможен холодный мелкий дождь. Холодный дождь, Том.
— Вот и хорошо. Надеюсь, что так и будет. Людей будет не так много, и у меня появится шанс. — Он взял ее за предплечья, но нежно. Он ее не тряс, не кричал. Это произошло позднее. — Я должен что-то найти, Линда, и этой весной лучшей возможности не будет. Я обегал…
— Я знаю.
— И все зря. То есть, полный ноль. Так, есть пара вакансий в доках и какое-то строительство торгового центра возле аэропорта, но ты можешь представить, чтобы я занимался чем-то подобным? Если бы я был на тридцать фунтов легче и на двадцать лет моложе… Может, летом посчастливилось бы что-то найти в городе… В каком-то офисе… Если все немного утрясется. Но такая работа была бы, вероятнее всего, временной, и достойно зарабатывать вряд ли получилось бы. Поэтому мы с Тоддом едем полуночи занимать очередь и будем стоять до утра, пока не откроют двери. И я обещаю, что вернусь с работой, реально прибыльной работой.