Страница 5 из 6
Момент истины
1 сентября 1964 года. Спешу на первую свою лекцию на факультете журналистики МГУ. Пересекаю дорогу к остановке автобуса, и вдруг свисток. Свистит милиционер.
– Молодой человек, нарушаете правила. – Оказывается, я попер на красный свет светофора. Начинаю оправдываться:
– Извините. Я просто задумался.
И следует грозный лаконичный ответ:
– Нельзя думать! С вас штраф один рубль. – А это был мой прожиточный минимум одного дня жизни. С тех пор, да и поныне я часто натыкаюсь на красный свет. И когда мне со всех сторон нынешние всевозможные телестолоначальники талдычат: «Фильм должен трогать, но не грузить. У нашего зрителя своих проблем навалом. Не грузите его!» (Какая трогательная забота о зрителях!), – я часто вспоминаю того МЕНТА на старте моей телевизионной карьеры. «Нельзя думать!»
Не в те колокола били, товарищи!
В давние времена, в самом начале 60-х годов прошлого столетия, на факультете журналистике МГУ, еще до нынешнего патриарха Ясеня Засурского, один из его предшественников (фамилию этого декана за давностью лет я не запомнил) первую вступительную лекцию для первокурсников в 16-й аудитории в старом здании на проспекте Маркса, 18, ныне Моховая, заканчивал так: «Через год вы разлетитесь во все концы Советского Союза на свою первую производственную практику. И куда бы вас ни занесла судьба, в журнал, издательство, в городскую или районную газету, никогда не забывайте, что вы – подручные партии. И если заметите, где что не так, бейте во все колокола». Некоторые воспринимали это его отеческое напутствие всерьез. После одного из таких напутствий два наших студента попали на производственную практику в Рязань, в городскую партийную газету. И там как раз случилось «ЧП районного масштаба». По приказу секретаря обкома партии, поголовно резали скот во всей области, чтобы выполнить и перевыполнить план по сдаче мяса государству. Ребята забили во все колокола и написали резкую разоблачительную статью. Естественно, дело до публикации не дошло, но статья попала на стол секретаря обкома со всеми вытекающими отсюда последствиями. На общем комсомольском собрании факультета журналистики их исключают из комсомола, что влечет и отчисление из университета. «Как же так?! – обращаясь к декану, завопили несостоявшиеся подручные партии. – Вы же сами нам говорили, что если заметим, где что не так, надо бить во все колокола!» – «Не в те колокола били, товарищи», – скорбно ответил декан. Словом, ребят исключили из МГУ, а рязанский секретарь обкома партии получил Звезду Героя Социалистического Труда за перевыполнение плана сдачи мяса государству на 200 %. Через год афера раскрылась. Появилась разгромная статья в газете «Правда». Секретарь обкома застрелился. Двух правдолюбцев восстановили на факультете. Больше о колоколах Худяков не упоминал. Ему вообще катастрофически не везло. Никак не мог попасть в ногу со временем, колебаться вместе с партией. Он лет десять писал диссертацию на тему: «Образ Сталина в периодической печати». Но тут случился ХХ съезд. Сталина сбросили с пьедестала и даже вынесли из Мавзолея. Но он стойко перенес этот удар судьбы и стал писать диссертацию на тему: «Образ Хрущева в периодической печати». И опять добросовестность и основательность подвела. Долго и глубоко распахивал он эту ниву, но тут наступил 1964 год, и Хрущева сбросили с пьедестала. И этот удар судьбы бедный соискатель ученой степени уже не перенес. Впрочем, этот удар испытали тогда на себе многие «культмассовые» подручные партии. Я как раз приехал на первую ознакомительную практику в Алма-Ату. По каким-то делам заглянул в монтажную. Она была вся забита кинопленкой, которую рвал в клочья разъяренный главный режиссер студии, вовсю браня почему-то Хрущева: «Вот сволочь, год труда коту под хвост! Ни дна ему ни покрышки!» Оказывается, он целый год снимал фильм о Хрущеве, целине и «королеве» казахстанских полей. Весь годовой запас кинопленки потратили на это. И все насмарку.
Любовь
Встреча Нового, 1965 года проходила по-студенчески весело, шумно, залихватски. Общежитие гудело, как растревоженный веселый улей. Позади первый семестр, а впереди – вся жизнь. Гуляй, рванина! О том, как гуляли, свидетельствовало объявление над парадной лестницей в первое утро нового года: «Товарищи студенты, кто, возвращаясь со встречи Нового года, потерял на лестнице брюки, просьба обратиться к коменданту общежития».
Мы с моим земляком Аланом Хоребовым возвратились в свою комнату под утро на хорошем взводе. Алан по какой-то странной случайности попал на факультет журналистики. Просто, наверное, по причине своей вечной расхлябанности адрес перепутал. Ему бы надо было поступать в Суриковское или Строгановское училище, а его ноги понесли на Моховую. Вот и сейчас окно закрывал мольберт с чистым холстом. «Негоже начинать новый год с чистого листа», – проговорил я. Спать не хотелось, и Алан подхватил вброшенный мной в игру мяч: «А ты загадай желанье». – «Так ведь поздно уже, – ответил я, – надо было загадывать под Новый год». – «Да ладно, это все условности, – возразил мой друг, – загадывай». – «Ну и что?» – не уступал я. «А я это твое желание оматериализую вот на этом чистом холсте, – ответил Алан, – и тогда мы начнем новый год не с чистого листа, а с твоей мечты, которая по всем приметам сбудется».
Итак, спать не хотелось, и мы ринулись еще в одно приключение этой безумной ночи. Я ему стал рассказывать о той единственной, которую я хотел бы встретить, а он стал переводить мои новогодние фантазии на холст. Не помню, на каком этапе нашего совместного новогоднего бреда я вырубился, но когда проснулся, мольберт стоял напротив окна и на него падали робкие лучи первого дня нового, 1965 года. И так же робко оттуда мне улыбалось очаровательное существо. «Это кто?» – спросил я, протирая глаза. «Это та, единственная и неповторимая, которую ты встретишь в этом году», – ответил мой сосед. «Каким образом она здесь оказалась?» – «Ты что, все забыл? Ты же мне ее продиктовал».
Удивительно и другое. Говорят, не может быть дружбы между мужчиной и женщиной. Еще как может быть. Ира Гуржибекова была моим самым близким другом. Больше в моей жизни таких друзей не было. Так вот, незадолго до этого Ира Гуржибекова, кстати, тоже осетинка, написала мне на сборнике своих стихов:
Год помчался вперед стремительно и звонко: первая сессия, первые опыты на телевидении, первый студенческий строительный отряд в Германии (естественно, Восточной, ГДР). Работали мы на строительстве нефтеперерабатывающего завода в Шведте. Заработали кучу денег. Устроили комсомольское собрание. На повестке дня стоял один-единственный вопрос: «Что делать с заработанными деньгами? Потратить на шмотки или на знакомство со страной?» Единогласно победило «знакомство». И покатились мы по Германии: Росток, остров Рюген, Берлин, Потсдам, Лейпциг, Дрезден, и везде встречи с нашими сверстниками и сверстницами. Веселые студенческие кабачки, встречи, расставания. В Москву возвратились уже в начале сентября, полные впечатлений и с пустыми карманами. Куда пойдешь в таком состоянии невесомости, разве что в читальный зал, что я и сделал. Заросший, как папуас, и столь же загорелый, в ярко-голубой рубашке с золотым вензелем на рукаве FDJ, я, очевидно, производил странное впечатление на бледнолицых сидельцев этого серьезного заведения. На меня посматривали с плохо скрываемым любопытством, как на экзотический заморский фрукт, попавший сюда явно по недоразумению. А мне было грустно. После двухмесячного шумного и звонкого карнавала, красочных впечатлений трудно было возвращаться в серые будни.