Страница 8 из 23
Разрушив этот мир,
Построим новый мир,
Всех угнетенных подняв за собой!
Мы поем все громче и громче. Песня рвется сквозь решетку
на волю. Арестанты из других камер набиваются в нашу
тесную клетку. Замолкли шаги на дворике. Тюрьма замирает.
Мы запеваем песню забастовщиков Измира, но во дворе уже
раздаются резкие свистки жандармов.
— Прекратить пение! Марш по камерам... по камерам!
Начинается вечерняя поверка. Надзиратели
пересчитывают арестантов. Но в этот вечер творится что-то необычное. На
поверку пришли прокурор, начальник тюрьмы и начальник
жандармерии. Сначала распихивают всех арестантов по
камерам, потом вызывают по одному и обыскивают. После обыска
выстраивают во дворе.
Несколько жандармов и надзирателей обходят камеры.
Слышен только звон кованых сапог. Вдруг один из жандармов
орет:
— В постели Большевика найден нож. Взять вместе с ним
и Типуки!
— Бросить их в карцер! Потом поговорим с ними.
Офицер постукивает хлыстом по голенищу. Начальник
тюрьмы щелкает табакеркой и отправляет в нос огромную
понюшку табаку. Калафатчи — Бесстыжий Глаз,—
осклабившись, смотрит на прокурора. Мерзавец мстит.
Арестантов снова загоняют в камеры. Закрывают двери,
задвигают засовы. Темнеет. Мой товарищ широкими шагами
меряет камеру. Ерошит свои рыжие волосы,— кажется, что они
встали дыбом; бормочет что-то про себя, несколько раз
повторяет сложенные им строки:
Среди безмолвия —
молчим...
Но патрон в ружейном стволе и в молчании страшен,
И не сыщется голос другой на земле
Сильней, чем молчание наше!
УДАВ И ГИЕНА
Медленно тянутся дни в тюрьме. Прожить до вечера день -
один из многих бесконечных дней долголетнего заключения
бывает так же трудно, как растопить смолу теплом своего
дыхания. Как тяжелые паруса в безветренную погоду, повисло
время на часовых стрелках. Минуты иногда кажутся годами.
На первый взгляд все дни похожи один на другой. Но
не думайте, что в четырех стенах тюрьмы жизнь не идеэ
вперед. Нет, и среди этих сырых камней продолжается борьба.
И закованные в цепи дни вовсе не выпадают перед нами,
одинаково повторяясь, как шесть граней игральной кости.
Полночь. Тусклый, мигающий свет ночника режет глаза,
Неожиданно дверь камеры распахивается. Входят
жандармский офицер и старший надзиратель. Обращаясь ко мне,
офицер говорит:
— Одевайся! Господин вали требует!
Собственно говоря, мне не нужно одеваться, только
натянуть туфли. Товарищ молча смотрит на меня. Наверняка
у него в голове, так же как и у меня в тог миг, мелькают одни
и те же тревожные мысли.
Под конвоем выхожу из тюрьмы. Идем... Особняк вали
стоит на берегу моря. Каменное здание увито плющом. Вокруг
дикие вишни, магнолии, В порту сверкают огни пассажирского
парохода. Если бы не эти огоньки, можно было подумать, что
находишься в лесу. Свежий воздух ударяет мне в голову.
Жандармы останавливаются у ворот особняка вали. Офицер
пропускает меня вперед. Поднимаемся по лестнице.
Широкая софа. У высоких дверей стоит полицейский
комиссар. На каждой створке резные вензеля султана Абдул-Хами-
да. Входим в просторный кабинет. Большие окна выходят на
море, на полу ковры. Старинные письмена и роспись на
потолке и стенах. Старое кресло султанского губернатора. Кемали-
сты — эта кучка политических спекулянтов, представляющих
интересы крупной буржуазии и помещиков, — оставили в
неприкосновенности государственную машину султанов. Они
только навели на ней республиканский глянец, наклеили на
этот аппарат насилия и произвола лишь этикетку «Т. С.»
(Turkiye Cumhuriyeti - Турецкая республика). Губернаторы,
генералы, судьи, чиновники, офицеры, полиция и
жандармерия — все это осталось от старой, монархической Турции.
Темнолицый старик с жирной, в несколько этажей шеей
и обвисшими щеками развалился в глубоком кресле. Сразу
узнаю в нем вали. Его прозвали Толстопузым Арабом. Рядом
с ним прямо, словно проглотив палку, сидит сухопарый
блондин с сигаретой в зубах. У него взгляд голодной гиены.
За спиной у меня стоит офицер.
Вали с шумом пьет кофе, вертит чашку на кончиках
пальцев, словно собирается показывать фокусы. Этот мешок мяса
давно уже снискал себе репутацию жестокого палача. В Ар-
твине и Арданоше по его приказу тысячи армян — женщин,
стариков, детей — были сброшены с обрыва и утоплены в
реке Чорух. Он злейший враг лазов. Сколько лазских деревень
он сжег! До сих пор стоят развалины села Джано. Этот
вали — один из кровавых насильников, чьими руками анкар-
ские правители осуществляют свою политику тюркизации;
национальных меньшинств.
Я стою перед столом. Вали и сухопарый разглядывают меня
с ног до головы. Я же смотрю им прямо в глаза. Не знаю,
с какой стороны они набросятся на меня.
Туша вали качнулась, и голова его выдвинулась вперед.
В этот момент он чем-то напоминает удава. Но я перед ним
не кролик. Наконец губы вали задвигались.
— Кто такой коммунистическая партия? — хрипит он.
«До старости дожил, а ума не нажил!» — чуть не
вырывается у меня. Но я сдерживаю себя. Отвечаю спокойно:
— Судя по вашему вопросу, это должен быть какой-то
человек.
В разговор вмешивается сухопарый. Тычет мне в нос
бумажку величиной с ладонь:
— Смотри, это ваши, твои товарищи писали!
И быстро убирает листок. Я успеваю разобрать только
жирные буквы в конце и в начале: «К трудовому народу...»
«...Коммунистическая партия».
Сухопарый уставился мне прямо в глаза. Потом берет со
стола фотографии, показывает одну за другой и, не
переставая, спрашивает фамилии, имена.
— Не знаю, не узнаю,— отвечаю я.
— Они признались, что знают тебя. Смотри, вот их пока-
зания.
— Неправда. Все это ложь!
— Ладно, отрицай, отрицай! Все равно свою шкуру не
спасешь.
Ясно, что, вызвав меня на допрос среди ночи, они хотят
просто взять меня на пушку. Если бы у них в руках
действительно были козыри, они бы разговаривали не так.
Листовка радует меня: значит, работа не ослабевает. Но
имена, которые мне называют, и фотографии заставляют больно
сжаться мое сердце. Значит, снова были аресты.
Вали еще больше откидывается в кресле. Смотрит то на
меня, то на фотографии. Потом на прокламации. Корчит
гримасу и, обращаясь к стоящему позади меня офицеру, хриплым
голосом цедит:
— Убрать!
Когда мы выходим из кабинета, сухопарый бросает мне
вслед поговорку:
— Путник не минует караван-сарая!
АНГЛИЧАНИН ЗИЯ
И действительно, мне пришлось еще раз с ним встретиться,
и я, забегая вперед, расскажу, как это было. Но прежде всего
несколько слов о нем самом. Он был начальником отдела по
борьбе с коммунизмом управления безопасности — турецкой
охранки — и был известен под кличкой Англичанин Зия. Еще
во время оккупации Стамбула войсками Антанты, в 1919-
1922 годах, он был активным членом «Общества друзей
Англии». Работал на Интеллидженс сервис под началом
полковника Максвелла, руководившего тогда английской разведкой
в Стамбуле. Сколько патриоюв было замучено в то время в
подвалах Арапянхана, где размещалась английская
разведка!
Когда я второй раз встретился с Англичанином Зия, меня
привел к нему Беспалый Хамди. В 1950 году на одном из
процессов над коммунистами в Стамбуле Беспалый Хамди показал
под присягой, что он работает в охранке уже 36 лет и является