Страница 1 из 23
ПРЕДИСЛОВИЕ
28 ноября 1951 года турецкий меджлис принял новый закон,
по которому будут вешать коммунистов, сторонников мира, патрио-
тов, борцов против американского империализма, рабочих, не
желающих разгружать американское оружие, крестьян, которые высту-
пают против «плана Маршалла», сгоняющего их с земли. Но
намыленная петля, раскачивающаяся над головой турецкого народа,
не заставит его отказаться от национально-освободительной
борьбы.
Сразу же после издания этого закона Коммунистическая партия
Турции призвала народ объединиться в едином фронте против аме*
риканского империализма, и этот ее клич пролетел над всей стра-
ной — от Стамбула до горных деревень. Организации сторонников
мира и патриотической молодежи попрежнему распространяют неле<-
гальные воззвания. Снова бастуют рабочие, снова во многих районах
страны крестьяне делят земли помещиков, сражаются с
жандармами.
Фашистский террор никогда не мог запугать турецкий народ.
Не запугает и теперь! Свидетельством тому служит книга С. Устюн-
геля. Нет такой партии, истерия которой была бы так же тесно
связана с историей народной борьбы, как история коммунистической
партии. Вот почему книга Устюнгелп, рассказывающая об основных
этапах истории Коммунистической партии Турции, рассказывает тем
самым о борьбе всего турецкого народа за последние 30 лет. В
авангарде этой борьбы идет рабочий класс.
Помимо объективной, научной ценности произведение Устюнгеля
имеет огромное значение для нашей художественной литературы.
В этой книге народ Турции, ее коммунисты, рабочие, крестьяне-
бедняки дышат и борются, думают и ненавидят, страдают и любят,
точь-в-точь как в жизни. Ни один человек в этой книге не выдуман,
все они действительно жили или продолжают жить.
Турецкий народ с глубокой признательностью встретит известие
о том, что книга, которую в Турции можно встретить лишь в
подпольном издании, ныне переведена в Москве и напечатана в
десятках тысяч экземпляров.
НАЗЫМ ХИКМЕТ
В МОРЕ
Море синее-синее, солнце огненно-красное. Море
пламенеет на солнце, полыхает огнем. Пламенеет палуба парохода,
пламенеют наши руки закованные в кандалы. Ветер развевает
золотисто-рыжие волосы моего товарища, и они то и дело
спадают ему на голубые глаза. Горят на солнце штыки
жандармов. Под их конвоем мы проходим по палубе. Нас везут
из одной тюрьмы в другую.
Из люков машинного отделения вырывается поток
удушливого, раскаленного воздуха. Глухо шумят внизу машины.
Заглядываем в люк. Бледные, потные лица машинистов, со
следами масляных пятен, кажутся мутным отражением в
потускневшем зеркале. Один из смазчиков оторвался от дела и
засмотрелся на нас. Еще мгновение — и его рука попадет в
эксцентрический вал, но он успевает ее -отдернуть. Только
масленку его вырвало из руки, захватило, унесло. Какие
большие глаза у этого рабочего, какие резкие, заострившиеся
черты лица! Крупные маслянистые капли пота на его лице
кажутся вспухшим клеймом, нанесенным ударом молотка.
В котельной, на самом днище парохода, в красноватом свете
пламени шуруют обнаженные до пояса кочегары. Адский жар.
А море искрится, играет бликами Солнце обжигает палубу.
Пассажиры распластались на ней, как овечьи шкуры,
растянутые для просушки.
Из салона первого класса доносятся сумбурные звуки
фокстрота. Шипение пластинки сливается с шумом
вентиляторов.
Нас ведут в трюм. Он до краев набит овцами. Тут же, как
овцы, жмутся друг к другу крестьяне. Двое из них, лежа на
спине, напевают эгинскую песню. Печальная мелодия то
ширится, то теряется в блеянии овец.
Терпкий запах давно не чищенной овчарни бьет в нос.
Железные наручники жгут нам кисти...
Нас выводят на палубу. Третий помощник капитана стоит
еа носу. Механик у кабестана. Готовятся бросать якорь...
Берег моря. Апельсиновые сады... Извивающаяся среди гор
река Аскероз. На склонах — кукурузные поля величиной с
ладонь. Впереди, на мысу, прямо по курсу корабля уже хороша
Видна белая башня маяка «Девичья башня», древние
крепостные валы. Город раскинулся полумесяцем. Строения
ступенями громоздятся друг над другом по склонам гор.
Корабль входит в порт. Якорь с грохотом падает в море.
Мы спускаемся по мосткам.
ПО ЭТИМ УЛИЦАМ НЕСЛИ САНДЫКЧИ
На пристани жандармы окружают нас кольцом штыков.
Команда — идти. Идем по разбитым камням мостовой, мимо
лавчонок с узкими ставнями и нависшими крышами. Рынок
ремесленников. Кузнецы, котельщики, ткачи, шорники
приветствуют нас. Идущий впереди нас сержант жандармерии
Раскалывает толпу надвое. Люди тянутся за нами хвостом.
подкованные сапоги жандармов цокают по камням.
— Кто такие? — слышатся голоса.
— Политические...
— Коммунисты, что ли?
— Они самые. Поймали недавно. Разве не слыхали, что их
везут сюда?
Слова ударяются о стены домов, эхом разносятся по городу.
Пока я иду по этим улицам под конвоем жандармов, перед
моими глазами снова оживает кровавая сцена, свидетелем
которой я был в детстве.
Было мне тогда, наверное, лет шесть, но я все хорошо
помню... Дождь лил, как из ведра. Народ, так же вот как
сейчас, высыпал на эти улицы. Султанские жандармы в феска
Прикладами расталкивали толпу, прокладывая себе путь. На
одном из штыков покачивалась человеческая голова. Позади
несли привязанное к длинному шесту обезглавленное тело.
Это были останки народного героя крестьянина Сандыкчи
Шюкрю. В течение долгих лет держал он в страхе окрестных
помещиков и городских богачей. При виде этого страшного
шествия люди останавливались и плакали, а некоторые
разражались проклятиями.
Наша семья была родом из другого города. Я жил здесь
у родственников. Вскоре после расправы над Сандыкчи меня
взял к себе в Стамбул дядя. Это был хороший, добрый
человек. Часто по вечерам садился он на скамейку у окна и, глядя
на стены стамбульской крепости, на Мраморное море, на
далекие вершины гор, пел дестан о Сандыкчи. Сандыкчи
был подлинным героем. В последнем бою он с кучкой
крестьянских парней сражался против целого полка солдат. На всю
жизнь сохранилось во мне глубокое уважение к этому
простому крестьянину, который взялся за оружие, чтобы бороться
против насилия и гнета.
ТЮРЕМЩИКИ
Мы снова выходим к берегу моря. Высокая, поросшая мхом
массивная стена окружает каменное здание. Вверху по ней
протянута колючая проволока, на углах стоят часовые.
Вмурованные в стену маленькие железные ворота выходят на
небольшую площадь. Над воротами огромная надпись: «Глав-
ная городская тюрьма». Седоусый надзиратель с палкой в руке
отворяет маленькую квадратную дверцу. Через нее, словно
через горлышко бидона, нас проталкивают внутрь тюрьмы.
Мы проваливаемся в полумрак, ощупью идем по коридору,
похожему на катакомбы. Надзиратель останавливает нас у