Страница 24 из 57
– Вы действительно любите несладкие? – спросила она.
– Терпеть не могу! – сварливо и искренне признался Юрий Петрович. – Я люблю печенье “Привет” и конфеты “Ласточка”.
– Ничего этого я вам не дам, не ждите. Лучше скажите, как мне теперь быть. Вы ведь профессор, в конце концов? Доктор наук?
– Кандидат. Доцент кафедры, – уточнил Гузынин. – И делать вам нечего. Не вижу для вас никакой опасности. Если только вы сами в силу неуемности характера не наделаете каких-нибудь глупостей вроде подбрасывания шляпы.
Вика ткнула пальцем в газету:
– А с этим как быть?
– С этим? Ерунда! Сходство минимальное. Сами посмотрите: тут овал лица правильный, а у вас угловатый. И глаза большие, а у вас не очень. Совсем другое лицо! Хотя что-то общее есть… Очень похоже!
– Вот видите!
– Ну и что? Если убрать шляпу, – Гузынин прикрыл ладонью котелок Чаплина, – то ничего страшного. Шляпу-то, я надеюсь, вы мне вернете? И не стоит беспокоиться. Забудьте. Лучше заберите своего мужа из моей квартиры.
Он догрыз последний сухарь и даже выудил из сухарницы завалявшуюся изюминку.
– Да, примитивные рекомендации, – насупилась Вика. – От доцента я ждала большей глубины мысли. Благодаря вам я попала в совершенно невозможное и опасное положение, а вы только и делаете, что шкурно печетесь о своей шляпе.
– Не надо себя заводить, – сказал доцент, допив чай до капли. – И потом, почему благодаря мне? Я-то тут причем? Разве не вы сами сели однажды в мою машину и ввергли меня тем самым во всн дальнейшие неприятности? Если б не вы, то ничего бы и не было.
– Вы хотите сказать, что и ваша жена вам бы не изменила?
– Я бы не знал. Это почти одно и то же. Чего мы не знаем, то для нас не существует. Может, и обошлось бы.
– Не обошлось! Не рассосалось бы! Да и зачем говорить о том, что было бы. Есть то, что есть. Что мне делать?
Юрий Петрович не колебался ни минуты:
– Ничего не делайте! Во всяком случае, на вашем месте я бы не делал ничего. По этой дурацкой картинке вас вряд ли опознают. Даже и шляпу мою не опознают, так вы ее изувечили (как я ее теперь носить буду?) Успокойтесь! Подумайте: меня вот даже в милицию таскали, потому что моя машина на стоянке была. А вы вовремя сбежали. Вам повезло! Так в чем проблема?
Вика вздохнула:
– Проблема в том, что я видела настоящего убийцу.
Глава 9
Ее черный человек
Как ни мало походило топорное изображение Чарли Чаплина на Вику, той ночью спать спокойно она не могла. Поминутно просыпалась она среди мучительных и вздорных сновидений, зажигала свет, снова и снова вглядывалась в газетную страницу и обмирала от ужаса. К утру ей стало казаться, что она действительно как две капли воды похожа на разыскиваемую мифическую бандитку. Выход был один: взять в “Грунде” отпуск и потратить день на то, чтобы стать неузнаваемой. Лучше всего перекраситься в явную блондинку (не только Чарли Чаплин был по жизни брюнетом, но и в милицейском описании дамы в шляпе значилось, что она брюнетка). Вика позвонила Гусарову и соврала ему про лопнувшую батарею. Во время этого разговора ее глосс прерывался и мерцал самой подлинной дрожью. Собираясь в салон “Лилит”, Вика решила не надевать своего замечательного, недавно купленного и потому горячо еще любимого черного пальто. Это пальто могли опознать свидетели из тупика Лордкипанидзе. Оделась она в синюю куртку и скромные черные брюки, а голову повязала косынкой в горошек, чтобы уж никакой масти, особенно брюнетистой, нельзя было заподозрить. Нацепив на нос непроглядно-черные очки Ханумы, она наконец осмелилась выйти на улицу. Там сияло безумное апрельское солнце, и никому не было страшно. Викин же страх отпустил только при виде прически ее любимой парикмахерши Люды. Прическа была свершено дивная. Она напоминала зеленовато-бурый ком отзимовавших донных трав с примесью проволоки, рваных веревочек и пластикового лома. Что-то подобное по весне извлекают при чистке прудов зеленое чудесно смотрелось на Люде. Вика узнала, что главная звезда салона Владик готовится сейчас к чемпионату региона и набивает руку на окружающих. Соревнования предполагались на скорость. Прудовый ком из не вполне пропащих Людиных волос Владик сбил всего за полторы минуты!
– К чему вам блонд? – удивилась Люда, мыля Викины волосы, и две крупные жемчужины на пружинках весело качнулись в травянистых дебрях ее шевелюры. – Блонд уже года три, как неактуален. Вот если б у вас был стойкий сценический имидж, тогда бы и подыхать пришлось блондинкой. А так! Теперешний ваш, дымчато-антирацитовый, очень неплох. Вы же летний тип! Может, нейтральный беж попробуем? Блонд вас обеднять будет, вы и так довольно бледненькая. Лучше уж какой-нибудь экстрим вмазать. Например, фосфорический шарлах.
– Господи, какой фосфорический шарлах может быть в “Грунде”? – возразила Вика.
– Ах да, в самом деле! Вам что-нибудь консервативно-элегантное надо, – согласилась Люда. – Старое серебро, пыльный асфальт, керосин, пепел со льдом…
Вика не пожелала ни асфальта, ни керосина, как бы заманчиво это не звучало. С недавних пор она очень хотела сделаться нахальной блондинкой. Теперь это стало жизненно необходимостью. Но в чем-то Люда была права – блондинка из Вики получилась неказистая. Белобрысенькая этакая стервочка с острыми зубками. Даже мышиное что-то в лице появилось. Зато ничего общего с Чарли Чаплином! Это соображение Вику очень взбодрило. Она даже сама стала с интересом прислушиваться к болтовне Люды. Та ловко, вкривь и вкось, укладывала новые Викины бесцветные прядки и жаловалась:
– Кофе некогда хлебнуть! Клиентов тьма. Чего вы хотите – весна. К девчонкам в косметический вон по весне мужик клином попер. Вы не поверите, сколько их там: брови с ресницами подкрашивают, усы и бороды чернят, рожи скрабом чистят.
Вика, когда из сушки шла, мельком заглянула к косметичкам и тоже увидела ряд мужских ботинок. торчащих из-под белоснежных пелен. Лица клиентов были скрыты белыми, розовыми и зеленоватыми масками. Вика решила, что это юноши, измученные угрями.
– Какие юноши! Мужики в соку, – пояснила Люда. – С жиру бесятся. Хотят, чтоб рожи у них были нежней вашей, простите, попы. Зачем?
– Может, у них ориентация?.. – предположила Вика.
– Ничего подобного. Те, что с ориентацией, не в счет. Им сам бог велел. Но и обычные мужики туда же! Целый день у нас иные маринуются – и под паром, и под стягивающей маской, и под вытяжкой из свинокопытника. И знаете, после всего этого они со своими гадкими мордами для меня перестают существовать. Не возбуждают. А вас?
Вика подумала и присоединилась:
– И меня не возбуждают.
С легким сердцем, с улыбкой на губах и с белокурым чубчиком торчком вышла Вика на улицу. Она теперь свободна! Даже про Пашку думать не хотелось. Может, это все не с ней было? Она теперь совсем другая – нежная, беловолосая, с легкой рыжиной в бровях. Такой ее никогда еще не видели. Кто она? Теперь почти никто. Все плохое надо забыть. Правда, она все-таки надела черные очки, но это выглядело вполне естественно – солнце-то слепит! Кажется, даже летом не бывает столько света, блеска и солнечных быстрых зайчиков. А как сладко пахнет весенняя грязь! Уйти бы по ней, куда глаза глядят!
Вика любила бесцельно бродить и думать о своем, но улицы для этого выбирала понаряднее, чем та, на которой располагался салон “Лилит”. Чтоб попасть отсюда хотя бы на Благовещенский проспект, надо было миновать некий жилой квартальчик. Он считался шикарным в древние хрущовские времена, но давно стал почти неприличен своей панельной пятиэтажной серостью. Одни тополя были тут хороши. Они буйно разрослись и теперь шлепали в окна ветвями, тяжелыми от набухших почек. А дома здешние стояли вольно и вразброд. Так непринужденно падает горсть брошенных игральных костей. Не исключено, что задорные очкарики-шестидесятники подобным способом и спланировали этот микрорайон. Из-за беспорядочного скопления домов не было здесь ни улиц, ни уличного движения. И прохожие попадались редко – то мамы с малышней, то старушки с кошелками. Вот где тишина и покой! Вика передумала идти на Благовещенский проспект и присела на скамейку под тополем. Скамейка была зыбкая, всего из двух дощечек, но Вика на них примостилась и подставила лицо солнцу. “До чего хорошо! – подумала она. – Я здесь в самом деле никто, далеко от всех. Никому я не нужна, и никто меня не тронет. Разве это не счастье? И мне никто не нужен. Все, все – оставьте меня в покое!” Дул теплый ветер, по ее лицу прыгала тонкая тень тополиной ветки, рядом визжали воробьи. Дворик, где она сидела – неметенный дворик с гнилой песочницей и бесчисленными стойками для выбивания ковров – показался Вике не очень гадким. Даже пятиэтажки за многие годы настолько поблекли и обносились, что стало чудиться в них что-то природное, что-то от неуклюжих замшелых валунов. Картину портил лишь пристроенный к одному из домов самодельный, с одним окошком, магазинчик. Он был выкрашен в ужасный розовый цвет и имеет на боку надпись “Эльдорадо”, а у входа – урну, перевернутую каким-то злобным посетителем. На улицах Нетска подобных сараев уже не осталось, но в малопосещаемых закоулках, вроде этого, они еще были. Вика собралась с презрением отвернуться и перевести взгляд на отрадное – на тополя, на воробьев, на небо – но тут из дверей “Эльдорадо” выскочил покупатель, держа меж пальцев полдюжины бутылок с пивом. Она еще даже не осознала, что ей знакома эта фигура, а жестокий холод уже смерчем взвихрился у нее в груди, и стало трудно дышать. Парня с пивом ее страх узнал прежде, чем узнали ее глаза и мозги. Нет, этого не может быть! Такой день стоит чудесный, так солнце сияет, воробьи орут, как в раю! А дворик этот совсем-совсем незнакомый! Она случайно сюда попала! Но именно этот парень в черной куртке позавчера бежал на нее из тьмы там, у Сумасшедшего дома.