Страница 22 из 119
Твирин отреагировал на это почти удивлённо, моргнул, как если бы Золотце выдернул его из сна. Медленно прошёл через весь плац, наверняка нарушая какие-нибудь инструкции. Ведь вряд ли можно вставать между солдатами — даже ненастоящими — и мишенями, верно? Ну, вот Приблев бы такое запретил. Просто на всякий случай.
— Вы действительно провели в Столице слишком много времени, — приблизившись к Золотцу, Твирин тем не менее в лицо ему не посмотрел, сосредоточившись на верхней пуговице. — На вашем месте я бы прежде уточнил свои представления о теперешних порядках.
— А я на вашем месте, — возмутился Золотце, — озаботился бы расследованием, будь оно неладно! Не для меня и уж тем более не для моего батюшки — ему, к счастью, дела до того быть не может…
— Огонь! — снова скомандовал Мальвин, и снова прогремел несколько бессвязный залп.
— …не моему ведь батюшке бомбу подкладывали, а всем вам. Нам! И надо быть изрядными тупицами, чтобы не понимать, какие из того проистекают следствия!
— А какие следствия, гневный мой? — Гныщевич картинно возвёл глаза. — Или ты не догадывался, что на нас будут покушаться? Не припомнишь, кто показал всему Петербергу, как нужно взаимодействовать с несимпатичными политическими фигурами?
— Полагаете, господин Гныщевич, все одной грязью мазаны? — почти закричал Золотце. — Это вы себе льстите. Я-то из Петерберга отбыл вот именно тогда, когда Петербергу и показали… Показал. Один-единственный человечек, мы ещё гадали да охали — он, не он. И что ему в голову ударило? Да и имелась ли она, эта голова? — он попытался схватить Твирина за шинель и притянуть к себе, но пальцы соскользнули с толстой материи.
Твирин заледенел и открыл было рот, но Мальвин успел его опередить:
— Жорж, вы были и остаётесь истериком. Напейтесь, проспитесь, освежитесь, а до того — держите язык за зубами и руки при себе, а то как бы не пришлось пожалеть о своей горячности.
Золотце расхохотался и с детским энтузиазмом захлопал в ладоши:
— Почудилось — или вы мне в самом деле угрожаете? Именем Временного Расстрельного Комитета?
— Что же вы такое несёте! — охнул Скопцов. — Прошу вас, господин Золотце… Речь ведь не о вас, а всего лишь о том, что мы не одни, ах, разве вы сами не видите? Здесь ведь добровольцы, Временный Расстрельный Комитет проводит учения, и…
— Так этот позор — учения? — театрально изумился Золотце и присвистнул в сторону ближайшего добровольца с погоном. — Мужичок, а мужичок! Да, вот ты, в глупой шапке. Ты не разговоры подслушивай, ты сбегай, принеси нам отстрелянные мишени, а? Полюбоваться на ваши учения.
Мужичок вопросительно уставился на Твирина, потом на Мальвина, а потом уже на Гныщевича с Плетью; подтвердить приказ соизволил один Гныщевич. Прочие добровольцы опустили ружья и, видимо, приняли стойку «вольно».
Это тоже анатомический театр, подумал Приблев. Это всё. Анатомический театр имени Золотца и анатомический театр имени всего Временного Расстрельного Комитета.
И ему, Приблеву, кажется, выписана сюда контрамарка.
А впрочем, он вовсе на то не жаловался — лишь хотел бы понимать, кому именно оно может пойти на пользу.
— Ты мне надоел, — сквозь зубы проговорил Гныщевич, — tu m'e
— Мешаюсь тут, от непосредственных обязанностей отвлекаю? — жалостливо сложил ладони Золотце. — Вы же трудитесь, света белого не видите, наш безрукий угнетённый народ к агрессии приучаете. Благое дело, даже благородное! А то зачем эти бомбы, действительно? Пусть лучше сразу в спину стреляют! Ежели попадут.
— Не беритесь разглагольствовать о том, в чём не понимаете, — голос Твирина гудел от тайного гнева. — Охрана Петерберга вне всяких подозрений. Эти люди, — коротко кивнул он на добровольцев, — пока что не Охрана Петерберга, но стремятся ею стать. И до того, как вы явились со своими эскападами, они самым прямым образом приобщались к духу Охраны Петерберга.
Золотце посмотрел на него с задумчивой иронией, стряхнув свой истерически ломающийся тон.
— Вот оно что, — хмыкнул он. — К духу, значит. То-то я думаю: учения, а стреляют — хоть плачь. Господин Гныщевич, угостите револьвером? Хочу и сам постоять красивый, к духу приобщиться.
Приблев и не заметил, что Гныщевич в самом деле держал на поясе револьвер — он же вроде недолюбливал стрелковое оружие? Наверное, это у него по поводу учений. Гныщевич, купленный, видимо, апелляцией к красоте, револьвер с некоторым любопытством протянул.
Мужичок в глупой шапке успел собрать почти все мишени и держал их, как стопку газетных листов; стоял он, соответственно, в противоположном конце плаца. Едва скользнув по мизансцене глазами, Золотце отвернул голову, щёлкнул предохранителем, прокрутил револьвер на пальце, одним плавным, точным движением поднял руку и — не глядя — выстрелил.
Мужичок охнул.
Глупая шапка оказалась на земле.
— Полагаю, мне следует предложить свои услуги Временному Расстрельному Комитету, — вежливо, но в то же время как-то очень зло скривил Золотце губы в улыбке. — Вероятно, для этого мне придётся в него войти. Так уж и быть.
Временный Расстрельный Комитет некоторое время размышлял.
— Не вижу причин отказываться, — сообщил наконец Мальвин таким тоном, будто не звучало минутой раньше гадких обвинений. — Ваши навыки несомненно будут полезны.
— А навыки, ежели они появятся у вашей Второй Охраны, полезны будут, или духа вам достаточно? — ядовито поинтересовался Золотце. — К следующему сеансу учений распорядитесь о стекле. Бутылки из кабаков, недобитые блюдца из аристократических буфетов — неважно. Главное, чтоб звенело. И тряпицы на глаза, непрозрачные. Тогда будет надежда, что они у вас хоть чему-то научатся. А теперь я бы и сам предпочёл переместиться для конфиденциальной беседы. Как я понимаю, моего последнего голубя, отправленного перед самым отъездом, принимать было некому?
— Некому, — кивнул Гныщевич и сделал приглашающий жест в направлении казарм. Мальвин скупо распорядился об окончании учений.
Пока Временный Расстрельный Комитет в обновлённом составе, Скопцов и Приблев шли в сторону конфиденциальной беседы, последний подумал, что анатомический спектакль окончен. Золотцу стало лучше. Или не стало? Он ведь не самый искренний человек — может, подобная вспышка как раз для него полезна, как бы бесчеловечно это ни звучало? Наверняка. Наверняка так и есть. Вот и сам Золотце, кажется, заметил-таки, что без шляпы ему нежарко, и потому из двух комнат: просторной и протопленной — выбрал вторую.
— Было бы небесполезно видеть здесь и некоторые другие лица, но не могу позволить себе медлить дальше, — Золотце не стал усаживаться, а вместо этого принялся без интереса разглядывать скромное убранство. — В день получения вашей телеграммы я как раз имел удовольствие обсуждать ещё одну. Из Европ телеграфировали в Четвёртый Патриархат о новом петербержском наместнике. Для тех, кто от международных отношений далёк, поясню: так делать не принято, новый наместник в свой город приезжает на цыпочках, кулуарно общается с наместником прежним, вступает в права и только затем самостоятельно извещает о себе росские власти. Европы, по всей видимости, крайне обеспокоены таинственным закрытием Петерберга, раз нарушают церемонии. Ваше здоровье, господа! — сняв с одной из полок бутылку, кажется, вина, он пальцами вытащил неплотно вставленную пробку и отпил.
Среди присутствующих не было хэра Ройша, а то они бы, наверное, успели от слов Золотца сосредоточиться, а теперь выдохнули бы с облегчением. А так только заулыбались — все, кроме привычно скупого на эмоции Твирина.
— Тут ты опоздал, — хмыкнул Гныщевич. — Мсье Армавю давно уж в казармах. Un priso
— И? — раздражённо свёл брови Золотце. — Мы выпустим его погулять, поиграть в снежки, когда к нам нагрянет инспекция из Четвёртого Патриархата?
— А она намеревается наконец-таки нагрянуть? — подобрался Мальвин.