Страница 9 из 18
Неудача на полуострове Галлиполи вблизи пролива Дарданеллы была наиболее резким упреком Черчиллю. Память о ней была жива в 1940 г., отравляя отношение людей к Черчиллю, заставляя их сомневаться в его способности руководить страной во время войны. Даже те, кто считал его выдающимся человеком – а многие понимали это, – часто оказывались в замешательстве из-за его кажущегося неумения разобраться, склонности к преувеличению, чрезмерной возбудимости, граничащей с истерией. В 1931 г. он настолько раскипятился из-за перспективы индийской независимости, что назвал Махатму Ганди «полуголым факиром» – и эти слова, разумеется, не забыты в Индии.
Он неправильно истолковал общественные настроения при выработке своей позиции по отречению Эдуарда VIII в 1936 г. Он, казалось, придерживался взгляда, что король Англии вправе жениться на любой девчонке, будь она хоть американской разведенкой, иначе, черт возьми, какой же смысл быть королем? Однажды Черчилль выступал в палате общин, защищая Эдуарда VIII, но полностью потерял контроль над аудиторией и был заглушен протестующими криками. Парадоксально, что король при этом был нацистским сторонником, и, останься он на троне, он создал бы Черчиллю множество проблем.
Неприятели Черчилля также отмечали его гигантскую самовлюбленность, стремление оседлать любую волну, будь она большой или маленькой, и удерживаться на ее гребне, пока она не рассеется пеной на пляже. Когда они слышали его брань и зловещие предсказания о Гитлере и немецкой ремилитаризации, они слышали человека, который бранился до того и будет браниться дальше, его проклятья уже стали частью пейзажа, подобно проклятьям, разносящимся в Гайд-парке.
Необходимо признать, что его репутация не возникла на пустом месте. Были причины, чтобы считать его заносчивым и «неразумным», хотя бы потому, что отчасти это было правдой. Его уверенность в своих силах была сопряжена с вызовом смерти, он привык лезть по ветке дальше мыслимых пределов безопасного. Но почему он так себя вел?
В начале карьеры его не просто привыкли считать ненадежным, а даже полагали, что ненадежность – его врожденное свойство. Он появился на свет под блуждающей звездой.
Как-то я очутился в той самой комнате и глядел на ту самую кровать, где произошло это важное событие. Дальше по коридору, а точнее, по нескольким коридорам собирались участники громадного приема по случаю шестидесятилетия короля хедж-фондов XXI века.
«Подождите, – сказал я, когда нас сопроводили к первой фаланге официанток с шампанским, – вы можете показать нам комнату, где родился Черчилль?» Любезная экономка провела нас по боковому коридору в маленькую квадратную комнату на первом этаже.
Когда закрылась дверь и стих шум, можно было вообразить, что мы перенеслись на 140 лет назад, к кульминации другого торжественного приема. Если прищурить глаза, то вместо электрических светильников перед нами мерцали газовые, на стенах были те же самые безвкусные обои, в камине такой же веселый огонь, а вокруг были те же чаши и кувшины с гербом Мальборо.
Мысленным взором я четко видел все: верхнюю одежду гуляк, поспешно сброшенную с кровати, кувшины, наполненные горячей водой, а в постели – Дженни Черчилль с большим животом. Ее внезапно настигли родовые схватки, и она даже не сумела подняться наверх. Ей было всего двадцать лет, но она уже успела стать знаменитой и считалась одной из прекраснейших женщин лондонского общества.
Днем все были на охоте. По воспоминаниям одних, она тогда поскользнулась и упала; как рассказывали другие, она слишком увлеченно танцевала на балу. Как бы то ни было, 30 ноября 1874 г. в 1:30 ночи она родила младенца, которого ее муж описал как «чрезвычайно хорошенького и очень здорового».
Чтобы понять психологический склад Уинстона Леонарда Спенсера-Черчилля, необходимо проявить внимание к месту и времени его рождения. Комната находилась в самом сердце Бленхеймского дворца, который был родовым имением герцогов Мальборо. Дворец огромен, в нем 186 комнат, и само строение раскинулось на площади в 3 гектара, не говоря уже об озерах, лабиринтах, колоннах, парках, триумфальных арках и так далее. Это здание – единственное в Британии, которое, не будучи королевским или епископальным, называется дворцом.
Хотя у него есть и очернители, для меня этот дворец с его симметрично вздымающимися и падающими крыльями, восхитительно бессмысленными парапетами, заканчивающими украшениями из камня медового цвета, – величайший шедевр английской барочной архитектуры. Бленхейм – это архитектурное заявление, и оно гласит: я велик, я величественнее всего, что вы когда-либо видели.
Дворец был пожалован в награду за труды одному из династических предков Черчилля Джону Черчиллю, герцогу Мальборо, который превосходно сражался с французами и немало поспособствовал тому, что Англия стала ведущей европейской державой XVIII в. Черчилль родился здесь на том вполне достаточном основании, что это был его дом: Черчилль был внуком 7-го герцога, племянником 8-го герцога и двоюродным братом 9-го герцога. Не произведи этот возлюбленный кузен на свет наследника (а длительное время казалось, что он останется бездетным), Черчилль сам бы стал герцогом Мальборо.
Не просто аристократическое, а герцогское происхождение Черчилля крайне важно. Понимание того, что он является династическим наследником одного из величайших военных героев страны, всегда стояло для него впереди ощущения самого себя.
Время его рождения также кое-что разоблачает: он появился на свет двумя месяцами раньше положенного, спустя семь месяцев после свадьбы. Из-за этого обстоятельства всегда поднимались брови. Конечно, есть вероятность того, что он не был доношен, но, скорее всего, он родился в срок, но был зачат вне брака.
Последнее не так удивительно, ведь его родители были столь же своенравны и нешаблонны, как и их сын. Их важнейшим вкладом в цивилизацию оказалось полное пренебрежение сыном.
Письмо к матери, 1890 г.
Мать Черчилля была дочерью известного американского бизнесмена Леонарда Джерома, который одно время являлся крупнейшим акционером The New York Times. Он также владел скаковыми лошадьми, оперным театром и крутил романы с оперными певицами. У Дженни на запястье был якобы вытатуирован маленький дракон, а ее безусловно роскошная фигура напоминала формой песочные часы. Ей приписывают изобретение коктейля «Манхэттен». Остроумие и привлекательная внешность Дженни, придающая ей сходство с пантерой, притягивали десятки любовников, в их числе был и принц Уэльский. Она три раза выходила замуж, некоторые из ее мужей были моложе сына.
«Она светила мне подобно Венере, – писал впоследствии Черчилль. – Я нежно любил ее, но на расстоянии». Его школьные письма к матери наполнены жалобными мольбами о любви, деньгах и визитах. Но главным образом его характер сформировал отец – сначала отвратительным обхождением с ним, затем преждевременной смертью.
Читая письма Рандольфа сыну, поневоле задаешься вопросом, чем провинился бедный ребенок, чтобы заслужить подобное. Рандольф требует не обращаться к нему ласково «папа», для него предпочтительнее «отец». Он не может вспомнить, где учится сын, в Итоне или в Харроу, и пророчествует, что тот «станет не более чем светским бездельником, одним из сотен неудачников частных школ, дегенерирующим к убогому, несчастному и тщетному существованию».
Возможно, история с часами – наиболее трагический пример того, как Уинстон старался угодить отцу. Рандольф подарил сыну новые часы, когда тот был кадетом в Сандхерсте. Но однажды Черчилль потерял их в глубоком месте на реке. Он снова и снова нырял в ледяную воду, чтобы найти их, но тщетно. Его попытки использовать различные приспособления, чтобы зацепить часы и вытащить их наружу, также ни к чему не привели. Тогда он нанял двадцать три кадета, заплатив им три фунта стерлингов. Они сделали плотину, направив реку по новому пути, и осушили старое русло. Часы были найдены.