Страница 10 из 18
Но эти геркулесовы труды не впечатлили безумного Рандольфа, который сказал, что его сын – «молодой тупица», которому «определенно нельзя доверять». У этого особенного поведения были, скорее всего, медицинские причины: лорд Рандольф Черчилль умирал от сифилиса.
Одно из недавних научных исследований попыталось избавить его от венерического позора, предполагая другой диагноз – опухоль мозга. Как бы то ни было, Рандольф считал, что у него сифилис, его жена, его доктор думали, что у него сифилис. Того же мнения придерживался и Черчилль. В юности он был свидетелем ужасного политического коллапса отца – от сверхновой звезды к черной дыре, а затем была медленная смерть, у всех на виду, от постыдной болезни.
Два сильных чувства, связанные с отцом, безраздельно владели Черчиллем в период его взросления: то, что он был разочарованием Рандольфа, и то, что сам Рандольф обманным путем был лишен заслуженного им величия. Поэтому Черчилль ставил перед собой две цели: доказать отцу, что он достойный сын, и реабилитировать самого отца.
Только задумавшись о взаимоотношениях с Рандольфом и его гипнотическом влиянии на сына, вы можете понять, почему Черчилль вел себя именно так. Он должен был подражать отцу, а иначе как доказать, что он достойный сын? Он должен был взять за образец жизнь отца и даже модель его поведения, чтобы реабилитировать Рандольфа в глазах всего общества.
«Ему совершенно нельзя доверять, как нельзя было доверять и его отцу», – сказал лорд Дерби в 1916 г. Теодор Рузвельт называл обоих «ничтожествами».
Такая репутация сложилась в значительной мере из-за того, что Черчилль вознамерился использовать жизнь отца как план и лекало для собственной жизни.
Глава 4
Фактор Рандольфа
Когда ему было семьдесят три года, Уинстон Черчилль написал необычное небольшое эссе, которое не предполагалось к публикации, по крайней мере до его смерти. В нем рассказывается о сверхъестественном случае, приключившемся зимой 1947 г. Славные дни войны и премьерства уже позади, он находится в небольшом коттедже на территории имения Чартвелл, переоборудованном в художественную мастерскую.
Черчилль готовится рисовать, но у него возникло странное ощущение. Он оборачивается и видит своего отца, сидящего в кресле. Глаза Рандольфа блестят, он вертит в руках янтарный мундштук и выглядит как в те редкие моменты, когда был очаровательным и любящим отцом.
Затем начинается живой разговор. Ведь прошло пятьдесят два года после смерти Рандольфа, которой предшествовала политическая изоляция и сифилитическое отчаяние. Рандольфу интересно, что произошло в мире, и Черчилль старается обо всем доложить.
Он говорит, что на троне находится король Георг VI, а в Дерби по-прежнему проводятся скачки, что с лондонским клубом «Терф» все «о’кей», а «о’кей» – это новое американское выражение. Рассказывает, как бывший лидер тори Артур Бальфур в конечном счете потерпел крах, и это – приятное воспоминание, потому что и отец, и сын не ладили как следует со старым снобом Бальфуром. Описывает укрепление социализма, объясняет, что прошли две мировые войны, в каждой из которых погибли около тридцати миллионов человек. Сообщает, что у русских царь нового типа, более свирепый и кровожадный, чем все его предшественники.
В этом литературном произведении Рандольф так и не узнает, чего достиг его сын. Отец делает вывод, что сын – художник-совместитель с посредственными способностями, живущий в маленьком коттедже, а по званию он не поднялся выше майора в территориальной добровольческой части.
К концу своего мрачного рассказа о современном мироустройстве Черчилль видит, что произвел некоторое впечатление на отца тем, насколько подробно он осведомлен о текущих событиях. Рандольф говорит с хорошо заметной иронией: «Конечно, ты сейчас слишком стар, чтобы думать об этом. Но, услышав твою речь, я удивился, отчего же ты не пошел в политику? Ты мог бы многое изменить и даже сделать себе имя».
При этом он улыбается, зажигает спичку и в мгновение ока исчезает. Многие биографы считают, что это сочинение, которое семья Черчилля называла «Видением», существенно способствует пониманию психологического облика Уинстона Черчилля. Несомненно, это так.
Эссе элегично, задумчиво, оно в каком-то смысле подобно печальному вздоху человека, который всю жизнь стремился впечатлить отца, но так и не сумел. Дети неоднократно слышали от Уинстона Черчилля, что по-настоящему поговорить с отцом ему удалось не более пяти раз и у него всегда было ощущение, что он не вполне соответствует ожиданиям Рандольфа.
В юности Черчилль был уверен, что он не так умен, как отец, и об этом же постоянно напоминал Рандольф. Отец закончил Итон, а юного Уинстона решили для его же блага послать в Харроу, частично ради здоровья (для слабых легких воздух холмистой местности был предпочтительнее, чем сырой воздух у Темзы), но в основном из-за того, что в те дни считалось, будто учеба в Харроу не требует такого умственного напряжения, как в Итоне.
Рандольф учился в Мертон-колледже в Оксфорде, изучал юриспруденцию и чуть было не стал первым на курсе. Он с легкостью цитировал Горация. А Черчилль провалил экзамены и с большим трудом поступил в Сандхерст.
Когда Черчилль с трудом делал первые шаги по карьерному пути неуча, он был свидетелем метеорического взлета отца – тот стал канцлером казначейства и имел огромное влияние в партии тори. Но затем судьба жестоко обошлась с молодым Уинстоном – ему пришлось наблюдать за закатом отца. Черчилль был страстно предан отцу и тщательно просматривал газеты, выискивая отчеты о его выступлениях. Он отказывался признавать, что способности Рандольфа угасают, что его дикция стала неразборчивой и в нем более не пылает ораторский огонь. Как-то в аудитории один из присутствовавших начал освистывать Рандольфа, и подросток Черчилль повернулся и зашипел: «Прекрати этот шум, ты, курносый радикал!»
Когда Черчиллю было двадцать, в его отношениях с отцом наступил последний золотой период. Уинстона стали приглашать на ланчи с великими и знаменитыми людьми, такими как Джозеф Чемберлен, Герберт Генри Асквит, лорд Розбери, где он достойно проявлял себя.
«Он стал много лучше себя вести, – заметил его отец, – и приобрел уравновешенность… Сандхерст сотворил с ним чудеса». По собственным словам Черчилля, он мечтал стать политически полезным отцу, присоединиться к нему в парламенте и отстаивать его дело. Но Рандольф ушел, умер в сорок пять лет, до того, как у сына появился шанс.
И вот в «Видении» сын снова рядом с отцом, и настал момент объяснить гневному родителю, что вселенский директор школы написал на Уинстона новую характеристику, что он уже не бездельник и лентяй, а величайший из живущих англичан и спаситель страны. Но – дуновение ветра, и Рандольф снова исчезает, не успев услышать хорошие новости.
Сочинение завершается на меланхолической ноте. Черчилль слишком устал, чтобы продолжить рисование. Сигара догорела, а пепел от нее смешался с красками. На первый взгляд мы должны посочувствовать ему из-за сверхвикторианской отдаленности в отношениях с Рандольфом. Но я не могу отделаться от мысли, что в этом эссе есть также оттенок самодовольства.
Он не только ищет посмертного одобрения со стороны отца, он втайне хвастается перед Рандольфом и читателем, как бросил вызов заниженным ожиданиям и превзошел родителя практически во всех отношениях.
«Так-то вот! – как будто говорит Уинстон Черчилль исчезнувшей тени Рандольфа. – Вставь сигарету в мундштук и покури-ка, ты, демагог с глазами цвета крыжовника и усами как у моржа. Ты был не вправе так критиковать меня». В этом состоит заявление Рандольфу и подтекст эссе.
А чем занимался Черчилль в своей мастерской в Чартвелле, когда появился призрак отца? Он реставрировал старый портрет Рандольфа, написанный масляными красками, который был поврежден в одном из североирландских клубов. Черчилль использовал свои краски и умения, чтобы подправить изображение.