Страница 17 из 48
Я снова запуталась. Даже на минутку показалось, что тянет откуда-то сладеньким бековским дымом. Не могло этого, конечно, быть, разве что кто-то поджег ближайшую помойку. Я решила рассуждать логически. Итак, если Бек – не капитан милиции, то молодой человек в белом плаще – не маньяк? Это было бы для меня большим облегчением. Бек назвал какую-то фамилию, кажется, Цедилов. Торговал себе некто Цедилов кремами и вдруг ни с того ни с сего получил по голове ведром с песком. И к тому же сумки с товаром лишился. Бедняга! Однако он тоже пугал меня, бормотал о грядущей опасности. И с Беком он все-таки как-то связан. Какие у них счеты? Катят зачем-то бочку друг на друга... Нет, Бек будет поопаснее Цедилова: он чуть меня не уморил, тогда как Цедилов, наоборот, приводил в чувство после обморока, и ничего плохого мне не сделал. Правда, была подозрительная молния, но это ведь явление природы?
Уяснив понемногу, что жить дальше можно, только надо быть поосмотрительнее, я довольно бодро проследовала домой. Ничего страшного! А баул с кремами я при первом же удобном случае верну хозяину. Я ни минуты не сомневалась, что такой случай представится.
В свою квартиру я вошла с единственным желанием расслабиться и все забыть. Однако, наоборот, пришлось напрячься. Пока я искала приключений у сомнительного шарлатана, в моей квартире кто-то побывал. Кошачий песок после Цедилова я так и не вымела – мы с Наташкой немного потоптались здесь же, в прихожей, и ушли к Беку. А теперь и на кухне, и в комнатах было полно песку! Тут явно бродили туда-сюда. К тому же исчез баул маньяка (или не маньяка? я уже не могла разобраться!). Я начала было привычно, в который уже раз за последние дни, каменеть и дуреть от ужаса. В нормальном состоянии я бы сразу сообразила, в чем дело, но тогда я стояла и обмирала довольно долго Наконец мою голову посетила здравая мысль. Чтобы ее проверить, я снова прошлась по квартире. Так и есть! Никаких сомнений! Полное отсутствие в холодильнике котлет, нажаренных мною накануне, а также оранжевая лужица несмытой мочи в унитазе красноречиво свидетельствовали: баул мог взять только один человек. О, как я знаю этого человека!
Глава 7
История моей глупости
Если кто-то уже понял, что глупости я делаю не по глупости, а в основном из чувства долга и еще черт знает почему, тот спокойно может пропустить эту главу. Я бы и сама должна была так поступить и прямо перейти к последующим событиям, однако человек, стащивший баул, слишком основательно отравил мне жизнь. Я не могу просто объявить: баул взял мой бывший муж Сашка Седельников. Непонятно будет, почему я так решила. Надо ведь знать, что Седельников... Или уж сразу по порядку?
Как и все неудачные браки, это был брак по любви. Африканской дикой страсти, правда, не было. Я, молоденькая и прехорошенькая, спокойно радовалась жизни, поклонников у меня было полно, однако ни с того ни с сего мои подруги вдруг начали выходить замуж. Иногда приходилось веселиться на трех свадьбах в неделю. Просто массовый психоз какой-то! А я как же? Ведь мне уже девятнадцать! Я оглядела ряды поклонников – там все сплошь ерунда. Положение безвыходное. Тупик!
И тут появился Сашка Седельников. Уж и не помню, каким образом он, выпускник политехнического, забрел на девичий филфак. Главное, с первой же минуты знакомства он принялся неистово меня завоевывать. Он ослепил и оглушил меня, потому что безумствовал. Как нравятся дурочкам все эти дешевые шикарные глупости – падание на колени, прыгание с моста в неглубокие водоемы, ежеутренние записочки в почтовом ящике. Цветы Сашка дарил снопами. О, эти ведра роз и тюльпанов (как назло, предыдущий мой поклонник – чудесный юноша; сейчас он управляющий банком – изводил меня дежурными полусухими гвоздиками в целлофановых трубочках)! В мой день рождения Сашка ночью вполз по водосточной трубе на четвертый этаж, прошел по карнизу и привязал к ручке моего окна громаднейшую связку воздушных шариков. Сбоку болталась записочка «Я люблю тебя, Юля!» Те же слова, но написанные белой нитрокраской, очень красивыми огромными буквами, в то же утро появились перед моим подъездом на асфальте. Их полустершиеся остатки до сих пор из окна своей кухни видит мама и горько качает головой. Ведь Сашка всех тогда очаровал, причем не одними сумасбродствами. Он еще и высок был, и широкоплеч, он водил за собой табуны друзей и делал для всех жизнь праздником. А какая была улыбка! Я думала, что именно за таких и выходят замуж. Что думал Сашка, я не знаю, но мы поженились. Зачем? Почему? Теперь я догадываюсь: мне льстило Сашкино ухарство, он же просто хотел со мной переспать. Помню, тогда он все уговаривал меня заглянуть на квартиры своих бесчисленных, временно отсутствующих друзей. Еще ему горячо хотелось сплавить мою бабушку на скамейку у подъезда, чтобы потом быстренько, на тахте... Тахта эта была главной мукой и соблазном его жениховства. Так на ней ничего и не вышло: я не смела позволить ему расстегнуть третью пуговицу или застежку на лифчике, пока бабушка гремит посудой на кухне, а мама читает в гостиной «Новый мир». Пришлось пожениться. Вот они, глупые фотографии, где я вся в белом, с целой копной тюля на голове... Этого тюля я хотела куда больше, чем объятий на тахте!
Что бывает с несильной любовью? Она либо делается сильной и неодолимой привычкой, либо злокачественно перерождается в нелюбовь. А ведь после женитьбы наша страсть запылала было, как костер, куда плеснули бензину. Родился Макс. Я была такая же прехорошенькая, Сашка так же весел и ребячлив, но мы уже испытывали друг к другу странное отвращение. Он считал меня претенциозной занудой, я же терпеть не могла в нем... все! Все его привычки были мне теперь противны. Например, увидев на краях ванны клочья серой неополоснутой пены, я зеленела от злости. Сашкин аппетит казался мне издевательством над законами природы. Описать его я не могу, я не Рабле. Особенно Сашка любил сладкое. Я отказывалась верить своим глазам, когда в стакан он сыпал одну за другой одиннадцать ложек сахару. Отрезав кусок торта, Сашка рядами укладывал сверху, на крем, шоколадные конфеты, конфеты густо умащал вареньем и отправлял этот сладкий кошмар в рот. Банку сгущенки он опорожнял за две с половиной минуты и очень гордился своим рекордом. Пиво тоже поглощал в неимоверных количествах. С тех пор я не выношу запаха пива. Все, что раньше казалось мне в Сашке чудесным, теперь выглядело гнусным. Ну, с какой это стати взрослый мужчина должен быть настолько, мягко говоря, ребячлив? Он мог под шумок (Макс капризничал, а я, бедная, всяческими ужимками пыталась возбудить в ребенке аппетит) слопать кастрюлю детской манной каши. Всю, до капельки! Кстати, именно на Максовой кашке Седельников (я уже только так могла звать этого странного человека) и наел свой теперешний живот.
Кроме манной каши, Седельников обожал детские конструкторы и часами, умиляясь и охая, городил из них какие-то башенки. Еще больше ему нравилось лежать на диване с книжкой. Любимых книг у него было три: «Приключения Незнайки», «Волшебник Изумрудного города» и «Буратино». Он перечитывал их бесконечно и всякий раз хохотал над одними и теми же местами. Одно время я побаивалась, не унаследует ли Макс это его слабоумие.
О нет, Седельников вовсе не был дураком! Дурой была я, а он просто хорошо устроился. Ведь он, толковый и сообразительный технарь, моментально мог починить что угодно, отлично водил машину – чью-нибудь, на свою денег не хватало. Но все эти дарования как-то не прилагались к делу. На заводе, в ремонтной мастерской, в бесчисленных фирмочках, куда заносила его судьба, он веселился, заводил приятелей, тешился техническим творчеством, но ничего не делал, и его обязательно вышибали. Денег у нас сроду не водилось: я тянула лямку в школе, а Седельников валял дурака. Вот пример его обезьяньего бизнеса: на Фокинском рынке он и два таких же балбеса, Алеха и Игорюха, организовали фирмочку и стали развозить по городским лоткам помидоры. Фирмочку зарегистрировали как «Монархию плюс», и я звала этих ушибленных манией величия монархистами.