Страница 35 из 44
А он всё не мог поверить своим глазам. Что, если монеты и сейчас там? В глубине, под путаницей корней?
Клавдия Степановна смотрела на него с улыбкой. Её улыбка слагалась из тонкого узора морщин. Ветра не было, но седые волосы старухи, выбившиеся из-под платка, были так легки, что колыхались в ответ совершенно неощутимым движениям воздуха.
Она спокойно сказала:
- Ну, что ж, вот теперь ты мой.
Глава 10
- Ваш? В каком это смысле? – удивился Костя.
- В обыкновенном. Жить со мной будешь.
Костя плохо ещё соображал после того, как Толька передавил ему шею своей ручищей.
Поэтому он спросил:
- Жить? Как это?
- А то ты не знаешь! Как все мужчины с женщинами живут, - спокойно ответила Каймакова.
- Но это невозможно!
От такого поворота событий Костя мигом забыл и о кладе, и о бандитах. Во рту у него пересохло, мысли спутались.
- Ну нет! Я очень вас уважаю, но это нонсенс, - тупо бормотал он, тут же пугаясь, что за намёк на возраст Клавдия Степановна напустит на него кусачих мух, как на Тольку.
- Почему ж нельзя? – нахмурилась старуха Каймакова. – А с кем тогда можно? С Ленкой, что ли, Шапкиной?
- Да я и с Ленкой не хочу, - вздрогнув, ответил Костя; от одного упоминания аптекарши на него будто повеяло болотной водой. – Вы только не обижайтесь, Клавдия Степановна! Мне сейчас вообще не до этого. Я писатель, работаю над новым произведением.
- Враньё, - не поверила Каймакова. – Ни над чем ты не работаешь. Разве ты не думаешь обо мне днём и ночью?
Костя замялся:
- Вы, наверное, что-то не так поняли! Мне внучка ваша нравится, Инесса. Правда, я видел однажды во сне, как…
- Сна такого ты не видел, и никакой внучки у меня нет. Пошли в деревню!
Костя машинально переступал ногами по мягкой прелой листве. Тело его медленно шло рядом с Клавдией Степановной, и в то же время он чувствовал, что висит в воздухе вверх тормашками, как муха в паутине.
«Так значит, это был не сон? И красавица Инесса – эта вот старуха? Быть того не может… Нет, не так! Всё как раз наоборот! Сон – этот вот лес, и покойники, и Кирюшка Колдобин, и дачи, и Копытин Лог… Сон! Даже Колчак тут спал. Интересно, что ему снилось? Мне – всякая ересь, но я живу в Нетске, работаю в фирме «Нео», мою маму зовут Татьяна Леонидовна Гладышева, и если всё это я забуду, то я совсем пропал!»
Он откашлялся и начал осторожно:
- Я надеюсь, Клавдия Степановна, вы погорячились, когда сказали, что я с вами жить буду. Это шутка?
- Любовью не шутят, - строго ответила старуха Каймакова.
- Но я вам совсем не подхожу! Даже у Мадонны с сопляками ничего не получается. А я ведь в сравнении с вами сопляк, чего скрывать. И свет на мне клином не сошёлся! Наверняка в округе имеются более достойные вас кандидаты. Более близкие вам по духу, интересам…
- Кто? Пни эти трухлявые?
- Многие ещё полны сил!
- Ничем они не полны, проверено. Мне ты нужен - молодой, горячий, сладкий. Давно в наших краях такие не попадались. Недаром Ленка, на что рыбья кровь, сразу в тебя вцепилась. В лепёшку, говорит, расшибусь, а мой будет. Но я её, подлюгу, отважу!
Костя пожал плечами:
- Странно. Почему такой ажиотаж? Я знаю, в Конопееве есть молодые ребята.
- Не то! – сплюнула Клавдия Степановна. – Я нарочно третьего дня, чтоб тебя подразнить, таскалась туда на танцы. Не то! Пьянь, гопота. А ты вон какой Бова-королевич! Да и сам ведь любишь меня без памяти. Мы с тобой хорошо заживём - позабудешь, что, как и с кем раньше бывало. Помнишь баньку-то? Это только цветочки…
Видение Инессы - розовой, скользкой от пара, неотразимой – мелькнуло перед Костей в светлых сумерках, но тут же обернулось боярышниковым кустом.
- Вон уж и посёлок виден, дачи ваши, - проговорила Клавдия Степановна, указывая на острые скандинавские крыши. – Пойди, отдохни малость; ты такой сейчас бледный – краше в гроб кладут. А как совсем стемнеет, ко мне приходи, насовсем уже. Я на баяне тебе сыграю, баньку протоплю.
«Ага, а потом она скажет, на лопату садись – и в печку!» - с тоской подумал Костя.
Не прощаясь, он побрёл в сторону сторожевой будки. Но Клавдия Степановна его остановила, зацепив клюкой.
- Смотри, не обмани только – хуже будет, - предупредила она.
Её лицо ласково улыбалось, и никогда ещё не выглядела она такой старой.
Дача Колдобиных показалась в сумраке незнакомой. Костя несколько раз щёлкнул выключателем: как назло, света нет. Вечные проблемы с электричеством!
Он прошёл на кухню, достал усохший кусок хлеба, краковскую колбасу. От чая пришлось отказаться – спички снова пропали. Колбаса чистилась так плохо, что Костя даже вспотел. Разрезать её оказалось невозможно. Костя двинулся в розовую комнату, держа в одной руке хлеб, а в другой - отвратительный колбасный крюк. Чтоб откусить кусочек, колбасу приходилось рвать зубами с яростью бабуина.
Ужиная на ходу и невкусно, Костя всё же вернул себе телесную бодрость. Но душа его была нема, темна, едва жива. В ней вяло ворочалось единственное желание: покончить со всеми бедами, написав в милиции чистосердечное признание. Только вот в чём признаваться?
Когда Костя приметил, что за порогом английской гостиной торчат мужские ноги в лёгких, заляпанных грязью туфлях, он не удивился.
«Вот и Робинзон, ныне покойный. Как я и предполагал, - сказал он вслух, жуя колбасу. – Лежит, бедолага. Только поразить меня уже ничем нельзя! Как стемнеет, возьмусь за тачку. Каждый день всё у меня происходит в своё время - по расписанию, как у собаки Павлова».
Костя поднялся в спальню, из которой исходило голубоватое свечение. На столе сиял раскрытый ноутбук с горделивыми строчками «Часть первая. Глава 1». Далее следовало всё, что полагается, про Баррекра и зловонную жижу, а также «Спран криво улыбнулся и сказал: «Пришёл твой конец!»
«Что за лажа! – возмутился Костя. – Опять этот Спран! Кто же мне гадит? Просто невозможно творчески работать! Про Спрана я прошлый раз, как только увидел, сразу всё вымарал. А тут, полюбуйтесь, снова он возник, да ещё и сказал что-то, сволочь. Неужели это старуха Каймакова, продвинутый пользователь, чудит? Или аптекарша с хвостом? Или Робинзон пришёл, настучал фразу, спустился в гостиную и помер? Нет, это уж совсем чушь собачья!»
Костя удалил чужой текст и задумался. Несчастный Баррекр уже вторую неделю бедовал с жижей в сапогах и никак не мог сдвинуться с мёртвой точки. Почему? Ведь ещё в городе всё про него было придумано!
Костя высоко, как композитор Галактионов, воздел руки над клавиатурой и попробовал вообразить Баррекра. Однако тот, мелькнув размытой тенью, вдруг стал уменьшаться, блекнуть, скукоживаться, пока не превратился в крохотное пятнышко, вроде того, что остаётся, когда прихлопнешь мошку. Зато возникла одна очень простая мысль: «Электричества нет, а ноутбук сейчас работает от сети. Может, уже дали свет?»
Полный надежд, Костя стал теребить выключатель настольной лампы, потом вскочил и попробовал зажечь люстру. Никакого результата. Зато ноутбук работал отлично. Даже фраза «Спран криво улыбнулся» вновь прицепилась к Костиной писанине, пока он пытался оживить электроприборы.
«Нет, сосредоточенной работы в таких условиях не получится, – решил Костя. – Какой Баррекр, когда труп пора везти в овраг!»
Действительно, близилась полночь. За окном было темно, будто стёкла снаружи заклеили чёрной бумагой. Посвистывал ветер. «Это хорошо, что погода дрянь, - решил Костя. – Значит, все давно уже по домам сидят. Инесса топит баню. Не пойду сегодня к ней: у меня покойник. Это уважительная причина».
В овраге деревья шумели и маялись на ветру. Дорожку сплошь занесло палыми листьями. Тачка катилась бесшумно, и Костя так понадеялся на спасительный камуфляж глухой ночи, что потерял бдительность. Он шёл себе вперёд и думал о чём-то постороннем, далёком.
Знакомое дерево над тем краем обрыва, куда Костя обычно спускал трупы, было уже близко, когда негромкий голос прорезался почти над ухом.