Страница 28 из 36
А.Ч.: От городов и писателей перейдем к читателям. Когда я читал ваши книги и даже пытался сформулировать о них что-то рецензионно[27], мне показалось, что вы не думаете о своем читателе так, как думают коммерческие писатели, и как не думать есть как раз благо по гамбургско-шкловскому счету. И отчасти поэтому я и расспрашивал вас о вашем происхождении, что мне были любопытны истоки вашей независимости что ли… В старом интервью Л. Данилкину[28] вы сказали, что начали сочинять трилогию про Ваню Житного для вашей дочери, своего рода альтернативой-антидотом от «Поттера». Что сказала ваша дочь? И кто те реальные читатели, кого вы знаете – пишущие вам, откликающиеся как-то иначе?
В.К.: Я на самом деле совсем о читателе не думала, когда писала. Даже не знаю, на какого читателя я рассчитывала, какого возраста и т. д. и т. п. Мне казалось всё же, что это не детская литература. Хотя, если бы Гарри Поттера не было – не появился бы и Ваня Житный. А если бы у меня не было маленькой дочки, разумеется, я бы никогда не прочла Поттериану (я ребенку тогда книжки вслух читала). Наверное, я что-то другое бы написала. Дочке было 8 лет, когда «Волшебный мел» издали, – кстати сказать, благодаря Литинститутским связям опять-таки, – и ей Ваня Житный полюбился больше Гарри Поттера. Я была счастлива. Когда в «ОГИ» решили печатать «Волшебный мел», издательству как раз дали грант на издание книг для подростков, поэтому они и написали, что это повесть для среднего школьного возраста – подноготная такова. Увы, кто читает трилогию, мне не известно, есть несколько отзывов на «Озоне», критики читают некоторые. Льву Данилкину я очень благодарна, если бы не он – книжку бы просто не заметили, и читателей не было бы совсем. Да, вот Маруся (дочка) «В Контакте» переписывается с московскими ребятами, одна девочка пишет, что книжки о Ване Житном – самые любимые. К сожалению, в Сочи никто, кроме нескольких близких друзей, моих книг не читал – здесь их не продают.
А.Ч.: Вы читали трилогию дочери – о войне в Чечне, заложниках, о штурме Белого дома, о, в конце концов, плюющихся и ругающихся главных героях, книгу с изрядной долей смертей, страха и жестокости – это была своего рода воспитательная подготовка подростка к реалиям современной жизни? И как для себя вы определяете жанр трилогии и последующей «Орина дома и в Потусторонье», в которой, кажется, вы пошли еще дальше, делая повествование жестче, безумнее даже, более сновидческим, жанрово в принципе, мне кажется, неопределяемым?
В.К.: Ну да, читала – чтобы она знала, в какое время живет, чтобы немножко понимала, что было в стране совсем недавно, в школе же им подают это совсем под другим соусом, там либеральный взгляд на недавнюю историю. Я хотела, чтобы мои дети были моими единомышленниками. И, конечно, я вербую единомышленников из читателей – почему бы и нет: если им внушают, что вот это черное, черное, черное, а я вижу, что это белое – я так и говорю: «Белое!» Ну, а что касается излишней жестокости – мне так не кажется. Никто из моих героев не ругается матом, – говорится, что они ругаются (домовой-фронтовик, в частности), но никто ведь ни разу не выругался, самое сильное выражение в трилогии о Ване Житном «курва» – знаете почему? Потому что это «страшное» ругательство то и дело употребляется в «Песнях южных славян», к примеру: «Ах, ты, Вида, курва-самовила!» Если говорить о том, что герои, в том числе подростки, плюются… вернее, они плюют друг другу в рот: так ведь это сказочный способ выучиться птичьему языку… Об этом можно прочитать у А. Н. Афанасьева в «Поэтических воззрениях славян на природу». Много говорили о том, что ой-ой, какой ужас, в «Ведогонях» описана расчленёнка – я всё ждала, может, кто-нибудь заметит: там помещена огромная, на целую страницу цитатная, – нарочито не закавыченная – компиляция фрагментов из нескольких известных былин, в том числе, из былины «Илья Муромец и дочь его»… Вот фрагмент: «Тут скочил Илья да на резвы ноги,/ А схватил как поленицу за желты кудри,/ Да спустил он поленицу на сыру землю,/ Да ступил он поленице на праву ногу,/ Да он дернул поленицу за леву ногу,/ А он надвое да ее порозорвал,/ Ай рубил он поленицу по мелким кускам». Там, где Златыгорку собирают по частям – прямая цитата из финского эпоса «Калевала», где мать собирала по частям тело веселого Лемминкяйнена, вылавливая его граблями из водопада Туони. Пожалуйста, если вы это читали – то сразу увидите: давайте вместе повеселимся! Никто ничего не заметил! Теперь можете резать меня на куски за этот постмодерн в стиле фольк. Я писала очень реалистические, жесткие вещи в институте, без примеси мистики, но у меня был мистический опыт, после которого я не могла уже писать так, как раньше. Я увидела, что завеса не так уж прочна, что она истончилась, что оттуда сквозит… Притом я не пью – совсем, не курю, никогда не употребляла наркотиков, не пробовала даже, поэтому нельзя сказать, что у меня были измененные состояния сознания из-за таких вещей. Я никогда не пыталась нарочно наладить какую-то связь неведомо с чем, напротив, я всякий раз отшатывалась. Я земной человек, приземленный даже, но я же анализирую то, что со мной происходит, и я не могу не доверять своим ощущениям, я не могу усомниться в себе, если мои уши слышат Это, или мои глаза видят То. И никто не докажет мне, что этого нет, что мне привиделось! Может быть, оттого мои книжки можно назвать сновидческими, или безумными, или фантастическими, или детскими, или сказочными, «Орину дома и в Потусторонье», кстати, на днях отрекомендовали как «астрально-кармический детектив», одним словом, как ни назови – только в печь не сажай! Да можно и в печь!
А.Ч.: Это немного напомнило мне то, как Даниил Андреев, православный человек, встречал свое духовидчество – он и не хотел его, но принимал, хотя оно его и страшило (из духовидцев вспомнился именно он потому, что у вас даже образность иногда совпадает)… Какой именно мистический опыт открылся вам? Вы вообще религиозный человек? Потому что можно, по-моему, сказать, что в ваших книгах много исконного язычества…
В.К.: Моя бабушка не пряла, не шила и не вязала в пятницу, а то, де, Параскева-Пятница рассердится и накажет, говорила, что вот сегодня, мол, Земля – именинница (на Троицу), отпаивала больных внуков заговоренными настоями, пыталась снять с меня, маленькой, то сглаз, то порчу, переливая воду из кружки через дверную ручку, от тяжелого похмелья клала под подушку веник-голик – и как-то умудрялась совмещать эти языческие суеверия, а по сути знания, которые передавались из поколение в поколение, – с научным багажом, полученным в техникуме: она была фельдшером на Лесоучастке, притом, очень хорошим (ото всех людей, кроме членов семьи, это ненаучное знание скрывалось – как постыдное, осуждаемое и, разумеется, никоим образом на чужих не применялось). Я напоминаю о банальных вещах: о двойственной природе христианства на Руси, которое неразрывно сплелось с исконными языческими верованиями. Притом, что потом, за 70 лет советской власти крестьян отучили и отлучили от веры. У нас в семье и в советское время пекли куличи на Пасху и красили яйца, в Мацестинском чайсовхозе на Святки ходили ряженые, дети колядовали – и всё это прекрасно уживалось с атеизмом. Широк человек. Но вот широки ли ворота веры… Если говорить о моей личной вере… одно время – очень недолго – я жила вблизи Иосифо-Волоцкого монастыря, мечтая, со временем, может быть, принять постриг. Мой нынешний муж, таким же образом, в начале 90-х поселился неподалеку от Оптиной Пустыни, где прожил лет семь. Это были неудачные попытки ухода.
Что касается мистического опыта – я же не настолько глупа, самоуверенна и горда, чтобы подумать, что ко мне можно послать творения света, а кому хочется иметь что-то общее с насельниками тьмы… Подробнее не хотелось бы говорить, чтобы мне не посоветовали обратиться к психиатрам. Постараюсь объяснить словами героя своего нового романа: «НЛО как аберрация научного мировоззрения. В театре теней мифологизированного сознания зооморфный бес, если его спроецировать на другой экран, превращается в гуманоида, адский котел – в тарелку. После некоторого развития уровня психиатрии Бог не прибегает к вещим снам и видениям наяву, по той простой причине, что контактёр-пророк, сподобившийся посещения, примет контакт за психическое расстройство. Вероятность визита пришельцев контактёр еще готов допустить, но в глубине души явление ангелов кажется ему совершенно невероятным. Итак, в распоряжении Бога остается единственный убедительный язык для памятливого человека, это – логика простых повседневных событий. Она и свидетельствует о том, что хочет сказать Бог». А «Розу мира» Даниила Андреева читает и перечитывает один из второстепенных персонажей моего романа.
27
Чанцев А. Слушать траву, стать деревом, понять что-то главное // НЛО. 2009. № 98.
28
Данилкин Л. Интервью с В. Кунгурцевой. // Афиша. 2008. 10 декабря (http://www.afisha.ru/blogcomments/3284/).