Страница 45 из 51
аппарат большой, должностей много, найдется нашему
кабинетчику штатное сидячее местечко — просиживай
стул в полное свое удовольствие. Будет статистиком,
и, кроме учета, с него ничего не спросится,— и от него
польза, и ему хорошо, так? А мы человека найдем, Бе-
кишев, не сомневайтесь, пусть не с таким стажем, да
помоторнее, подходящего,— живого человека, Бекишев,
найдем!
— Ну,— сказал Бекишев Нюше,— и что дальше?
Она притворилась, ,что не понимает:
— Вы про что именно, товарищ Бекишев?
Он смотрел на нее любопытными глазами и молчал.
Занятная девушка. Подняла тоненькие брови, лицо
невинное и серьезное, а ведь прекрасно знаег, что он имеет
в виду. Кокетка. Уверенности набралась... В работе
неутомима. Большое будущее у нее. Сколько раз он это
видел: живет-живет человек незаметно, будто
особенного от него и проку нет, и вдруг сверкнет и удивит.
Наши люди —они такие.
— Учиться вам надо, вот что,— сказал Бекишев.
— Учиться?—повторила Нюша.—Вы считаете?
— А вы сами разве не считаете? Мне комсорг
говорила — у вас целый план.
Они стояли во дворе. Подняв брови, задумчиво
улыбаясь, она водила по земле хворостинкой. Пусть
поманежится около нее парторг товарищ Бекишев. Пусть по-
уговаривает.
— Я думаю так,— сказал Бекишев.— Нет вам смысла
возвращаться в школу. В области есть краткосрочные
курсы по подготовке .в техникум. За лето пройдете курсы
и сразу в студенты. Через три года — зоотехник. Чем
плохо?
— Да, конечно, не плохо,— протяжно-тоненько
сказала Нюша.—Но только я еще не знаю. Может быть, я
еще надумаю в ветеринарный. И потом, могут быть
планы личной жизни, как вы считаете?
— Замуж, что ли, собрались?
— Все может быть,—сказала Нюша и белыми зуба-
ми откусила кончик хворостинки.
— Слушайте, не стоит,—сказал Бекишев огорченно.—
Доучитесь сперва. Рано вам еще.
— А если чувство с одной и с другой стороны?
— Чувство никуда не денется.
— А если условие есть?
— Подождет!
— Подождет?
— А не подождет — куда же о« после этого-, Нюша,
годится?
— Вот вы какого мнения. Вы, значит, верите в
вечное чувство?
— Верю!—серьезно сказал Бекишев.—И верю в то,
что вы очень стоящий человек и вам учиться нужно. Да
вам и самой хочется. Чего ради вам отказываться от
образования?
Она подняла глаза и смотрела мимо его плеча, в
зеленеющие, солнечные, весенние дали.
— Думайте скорей и пишите заявление!
— Без меня Стрелка снизит удои. Никто за ней не
будет ухаживать так, как я.
— Уж это просто обидно слушать. Я вам слово даю,
что за Стрелкой будет тот уход, к которому она
привыкла.
— А Дмитрий Корнеевич меня отпустит? — спросила
Нюша.
— Отпустит. Я говорил.
«Легко отпускает»,— подумала Нюша.
— Конечно, ему не хочется вас отпускать, — сказал
Бекишев, угадав ее мысль по омрачившемуся взгляду и
краске, выступившей на лице,—ясно. Но я это устроил.
Я убедил его, что это для производства нужно. 'Вы
вернетесь работать сюда, в «Ясный берег». Мы вас никому
не отдадим.
Она закинула голову и засмеялась от удовольствия.
— Еще захочу ли вернуться, вы спросите.
— И спрашивать не буду. Вернетесь. Так пишем,
Нюша, заявление?—Бекишев протянул руку.
— Ну, что мне с вами делать, пишем? — ответила она
и положила свои тонкие огрубевшие пальцы в его
большую спокойную' руку.
У Лукьяныча лучезарное настроение.
Вторая ферма, состоящая на хозрасчете, досрочно
закончила сев. Перевод фермы на хозрасчет — инициатива
Лукьяныча; даже Данилов, любитель хозрасчета,
сомневался^ говорил — рановато. Вот вам и рановато, Иван
Егорыч! Лукьяныч знает, что делает! Первую и третью
я вам не предлагал переводить на хозрасчет!
С кредиторами расплатились, счет в банке свободен
от претензий, директор банка всегда лично выходит к
Лукьянычу и здоровается с ним за руку... А какая
погода! Праздник. Поднимешь глаза от счетов — в
распахнутом окне синь, золото, блеск, медвяный дух льется в
бухгалтерию. Только прижимай бумаги прессом, чтобы
не унес сквозняк, когда откроют дверь.
Хорошо Лукьяяычу. Приплыви к нему золотая рыбка
и спроси, как в сказке: «Чего тебе надобно, старче?» —
А то самое, скажет, и надобно, что у меня есть: жить
на Ясном берегу, царить над финансами совхоза, и чтоб
Пашенька мне варила и пекла своими ручками, и чтоб
люди меня почитали и кланялись мне: придите, Павел
Лукьяныч, проверьте наши балансы, оформите наши
отчеты, а мы вам за это гонорарчик — то, се...
А на берегу стоит новый челн. Лукьяныч его уже
опробовал — хороший челн, устойчивый, нетяжелый,
красота челн. О встрече с ним Лукьяныч мечтает с
нежным томлением. Сегодня он позволит себе уйти с
работы раньше обычного, использовать, так сказать, пару
отгульных часов (у него этих часов тысячи; ввек не
отгулять), сегодня он обещал покатать на челне детвору.
Желающих мноко. Собственно говоря, когда дела
улучшатся, годика через два, почему бы не купить
совхозу моторную лодку — этакий речной автомобиль —
катать детишек, пусть радуются; ну, и для служебных
надобностей... Всё, товарищи, впереди и всё в ваших
руках, а пока что, детвора, вас много, челн один, и
покатаю я тех, кому давно обещано.
Сережа мне вроде внука. Сколько лет просится —
покатай. Марьяша запрещала, а сей год разрешила.
Сергей на седьмом небе, ждет не дождется. Никак
невозможно его не взять... Васька, сосед: ему катанье
обещано за то, что героическим усилием перешел из
третьего класса в четвертый. Мамаша не ждала,
прослезилась от умиления; необходимо наградить Ваську.
Еще есть у меня одна знакомая рыжая красавица.
На полотенце ее водил, когда она ходить училась,—
некая Фимочка, помбухгалтера Марьи Васильевны дочка
и марьяшина ученица. Марья Васильевна давеча
спрашивает: «Павел Лукьяныч, вы же возьмете мою
рыжую?» Какой может быть разговор. Рыжая, да не
поедет?
С другой барышней имею честь быть знакомым
недавно, но она произвела на меня сильное впечатление.
В доме культуры демонстрировалась школьная
самодеятельность, и данная барышня всех затмила как
совершенством техники, так и неутомимостью: танцевала
семь, не то восемь раз, и с шарфиком, и без шарфика,
и на каблучках, и в одних носочках. Надя зовут.
Исключительный успех имела. И что же оказывается —
дочка Тоси Алмазовой, член нашего коллектива. В знак
восхищения вручил шоколадку и обещал покатать на
челне.
Часа за полтора до назначенного времени на берегу
около лукьянычева челна сошлись Сережа, Васька и
Фима.
— Вот эта девочка,—сказал Сережа Ваське по
секрету,— была на елке в совхозной школе, ее зовут Фима.
— Плевал я на девчонок! — сказал Васька довольно
громко.
Сережа не осмелился при нем поздороваться с Фимой;
присел на корточки и занялся мокрым песком. Но он
чувствовал, что поступает подло, и терзался муками
совести. Он придумал хитрость: стал рыть траншею по
направлению к челну, на борту которого, вызывающе
свесив крепкие загорелые ножки, сидела Фима. Сережа,
энергично копая песок, подползал к ней все ближе;
когда подошвы ее сандалий были над его головой, он
сказал:
— Здравствуй.
— Здравствуй,—ответила Фима со своей высоты.—•
Ты что-то совсем не вырос; какой был маленький, такой
и остался.
Сережа понял, что она -оскорблена его подлостью и
мстит ему. Он смиренно пополз обратно вдоль траншеи,