Табельный выстрел

Куда двигать? В Сибири ему теперь воли нет. Да она ему и надоела. В Москву — рановато, надо немножко в себя прийти, пообвыкнуться. Сейчас ехать в столицу — это голову самому в петлю сунуть. Там слишком силен совдеповский контроль. На запад, понятно дело, надо, но куда именно?

И решил Грек навострить лыжи на Урал. Он не знал, будут ли ему там рады. Но точно знал, что его примут. В его голове, из которой ничего не пропадало, как из надежного банка, хранилось множество адресов и имен по всему Советскому Союзу. Адресов людей, к которым он мог податься…

Нижний Тагил, Магнитогорск, Пермь — этот путь занял не один месяц, накопилось немало дел в тех местах. Но как-то не заладилось у него там.

Однажды апрельским вечером 1964 года он возник на окраине Свердловска на пороге покосившегося деревянного дома, по виду давно не знавшего доброй хозяйской руки, и произнес, глядя на мрачного оторопевшего человека, открывшего ему дверь:

— Здрав будь, хозяин.

— И тебе здоровьица, Грек, — совершенно нерадостно произнес хозяин дома. — Ты ко мне?

— Ну, если примешь гостя.

— Приму. Я же не скурвился, как многие. Я…

— Бедновата хата, — оборвал хозяйские излияния Грек, проходя в комнату. — Но это не страшно. Поправим…

Он поставил фибровый чемодан на пол, без спроса присел за стол и криво улыбнулся:

— Ох, и дел мы с тобой, Куркуль, натворим…

Глава 2

— Василий Васильевич, принято процессуальное решение о вашем освобождении из-под стражи, — произнес Виктор Поливанов сухим официальным тоном. — Следователь сегодня официально объявит.

— Что? — Зубенко непонимающе посмотрел на сидящего напротив него высокого подполковника милиции с жилистыми руками. Костюм на страже закона сидел мешковато, узел галстука был распущен.

Тускло светила лампочка под потолком комнаты для допросов Бутырского следственного изолятора, массивная мебель была прочно прикручена к полу. Зубенко показалось, что и помещение, и мебель как бы качнулись, очертания потеряли какую-то ясность. Будто его выдернули из привычного мира и поместили в какой-то другой. Потому что в его мире подполковник не мог произнести таких слов. В его мире ему, трижды судимому рецидивисту по кличке Зуб, суждено было сгинуть в лагерях или быть расстрелянным по приговору суда.

— Следствием доказана ваша невиновность. — Поливанов снял очки и протер их бархоткой — глаза у него были красные, как у давно не высыпающегося человека.

— Это как? — Зубенко не мог поверить своим ушам.

— Вы что, не рады?

— Это что же получается? — Зубенко встряхнул головой.

— Такие вот у нас кренделя получаются, гражданин Зубенко.

Арестованный ошарашенно глядел на подполковника. Он глубоко вздохнул, пытаясь нащупать связь с реальностью. Нащупал. Уронил лицо в ладони. Плечи его затряслись.

— Вот ведь, — прошептал он. — Как же… Извините.

Когда арестованный немного успокоился, Поливанов продолжил:

— Официальные извинения за арест вам принесет следователь. Ну а я неформально тоже прошу — извините. Мы оказались к вам несправедливы.

— Какие извинения? Спасибо. Если б… Тогда… А кто убил?

— Да местная Кастанаевская шпана, — Поливанов немного расслабился, самая неприятная часть разговора миновала. — Поспорили на улице с Хилым по пьяному делу. Тот их на принцип решил взять — я, мол, вор авторитетный, все зоны оттоптал, а вы кто такие. И за финку схватился. А они ему сзади нож в спину. И весь разговор.

— Суки, суки… Порвал бы.

— А вот этого не надо, — строго произнес Поливанов. — Ими займется теперь суд…

История эта началась два месяца назад. В районе частных домов рядом с только что отстроенной многоэтажной Кастанаевской улицей был обнаружен труп с множественными колото-резаными ранами. Убитым оказался неоднократно судимый Андрей Бутько по кличке Хилый. Приехал в Москву он после освобождения повидать друзей по зоне и погулять от души.

Убийства в Москве не так часты. И подполковник Поливанов, как начальник отдела по раскрытию особо тяжких преступлений Московского уголовного розыска, старался выезжать на каждое. За нераскрытые убийства драли страшно, каждый такой «висяк» — это гарантированная проработка по служебной, да и по партийной линии. Поэтому он старался держать на контроле все. Во всяком случае, насколько позволяли сутки с их двадцатью четырьмя часами.

Дело было ясное. Бутько по освобождении приехал к своему лучшему дружку по последней отсидке Зубенко. Последний освободился два года назад, устроился работать слесарем в трамвайном депо имени Петра Апакова на улице Шаболовка, прописался у жены, с которой у него была шестилетняя дочь. Они получили полгода назад квартиру в новом доме. Но старых привычек Зуб не оставлял. Активно общался с различным уголовным элементом, пользуясь там определенным авторитетом. Была информация, что одно время он даже приторговывал огнестрельным оружием, но взять на этом его не удалось.

Так совпало, что жена — проводница поездов дальнего следования — укатила в рейс далеко и надолго, дочка жила у бабушки, а у Зуба накопилась куча отгулов, поэтому он был полностью в распоряжении Хилого. Пили они так, что дым коромыслом стоял. Потом появились какие-то потасканные дамы легкого поведения. Водка рекой, доступные женщины — ну как тут без скандала обойтись? Хилый своему тюремному приятелю что-то сказал нелестное, к чему-то там приревновал. Зуб огрызнулся. Померили друг друга матюгами от души. Хилый, человек вздорный и вспыльчивый, пообещал пришить кореша, даже махнул для острастки перед его носом финкой. А потом собрался и с обиженным видом удалился во тьму. Зуб, со слов собутыльниц, отправился следом. Вернулся через некоторое время, промычал что-то невнятное и забылся в пьяном сне.

Когда Зубенко взяли, тот сперва отнекивался. Мол, он честный вор, а не презренный мокрушник. Потом под давлением улик признался в содеянном и просил одно — побыстрее направить дело в суд с учетом чистосердечного раскаянья и отъехать в свой дом — тюрьму.

— Стыдно перед женой, — вздохнул он, когда беседовал с Поливановым, подписав признательные показания. — Я же обещал. А она поверила… И дочка…

А Поливанова с самого начала беспокоили противоречия в деле. Да, у Зубенко была кровь на одежде, притом группа, как у потерпевшего. Но гулящие девки утверждали, что у Хилого пошла носом кровь еще во время пьянки — он сам говорил, что нос слабый, после хорошей выпивки постоянно кровотечение открывается. Локализация пятен на одежде Зубенко какая-то нехарактерная для фонтанирования крови, которое было, когда резали Хилого. Да и обвиняемый путался в показаниях, под конец заявив, что спьяну ничего не помнит, но готов подтвердить все что угодно, лишь бы ему скидка вышла и к стенке не поставили. А такой вариант тоже был. Учитывая количество нанесенных ран, следствие могло расценить преступление как совершенное с особой жестокостью, а это уже расстрельная «мокрая» сто вторая статья, которую уголовники боятся как черт ладана. Орудие преступления тоже не найдено. Зубенко утверждал, что выходил из дома без ножа. Наверное, в ходе конфликта на улице отобрал у Хилого финку, с которой тот с детства не расставался. Где сейчас эта финка? Зуб только пожимал плечами — наверное, выбросил куда-то.

Следователь прокуратуры, старый, опытный, начинавший службу еще в довоенные времена, тоже прекрасно понимал, что в деле не все так просто, и не спешил с направлением в суд.

— Не нравится мне обвинение, — говорил он Поливанову, приняв его в своем крошечном кабинете. — Столько прорех.

— Согласен, — кивал Поливанов. — Не клеится оно.

— Понимаешь, никогда греха на душу не брал. Недаром ведь говорят — все сомнения в пользу обвиняемого. Мы же за совесть работаем. А совесть не простит невиновного осудить, Семеныч.

— Вы правы.

— Снаряди своих сыщиков, пускай еще по окрестностям пройдутся, с людьми переговорят. Должны же быть свидетели какие-то. Иначе у меня душа неспокойна.