Меч Шеола

От нетерпения на месте не стоится.

— Эй, там! Коней седлать велите! — И заторопилась.

— Едем, Радо, едем!

И потянула его за руку из терема.

— Девки, не стойте ровно не живые. Бегите, готовьте гостинцы. Да, больше кладите, не жалеючи.

Посветлела от счастливой мысли. И от терема подальше. Ноги на месте не стоят.

— Шевелитесь, колоды толстомясые! Вас только за смертью посылать.

И где только мясо увидела? Девки на подбор. Одна к одной.

А что за ней посылать, когда вот она, родимая, под ногами, на льду лежит.

Конюхи вывели двух оседланных коней.

— А где моя Буланка? — Вздернула бровки. Ноздри гневно дрогнули и сердито затрепетали.

— На свое подворье свел Буланку воевода Свищ. — Молоденький парнишка, помощник конюха, стоит перед ней враспояску, виновато опустив голову. — И батюшки твоего, покойного князя, жеребцов увел туда же.

— Вор он, не воевода. Кучей тухлого мяса валяется ныне у городских ворот. — От ненависти губу прикусила. — Всех вернуть! Сама смотреть буду, как вернусь!

— Не суди его так строго, княжна. — Вступился за него Радогор, успокаивая ее тихим, спокойным голосом. — Подневольный он. Что сказали, то сделал. Не своей волей увел. Не класть же ему голову под топор?

Княжна вспыхнула и густо покраснела. А Парнишка благодарно поклонился, продолжая удерживать поводья, Радогору. Радогор закрепил торока с гостинцами у своего седла, без слов поднял ее на руки и усадил верхом.

— Показывай дорогу, княжна.

Принял у парня поводья, перекинул их через горделиво поднятую голову лошади без стремян взлетел в седло.

Городские ворота все еще закрыты. Чуть- чуть только рассвет занимается. Из — за событий, которые свалились на них, день с ночью перепутали. Проехали шагом мимо того, кого еще недавно звали Свищом и Влада облегченно вздохнула. Затих. Отмаялся. И вопросительно посмотрела на Радогора. Тот с полным равнодушием пожал плечами

— Если хочешь, вели закопать за городом. Как не крути, а на двух ногах ходил, хоть человеком и не был.

— Завидев их, страж без слов, принялся снимать закладень и Влада на скаку успела бросить.

— Закопайте!

Первая вынеслась из ворот, горяча коня каблуками. Наклонилась к конской шее, распущенные волосы по ветру рассыпались.

— Догоняй, Радо!

Лицо раскраснелось. В глазах радость светится.

Радогор в седле, как на лавке в трапезной, сидит. Ноги на стременах стоят твердо. Спина прямая. Не качнется и поводьями не тряхнет. А конь его и без поводьев понимает.

— Хорошо то как, Радо, мне на воле! Догоняй! Одна убегу.

Крикнула, не оборачиваясь, продолжая торопить коня.

Думала, что задохнусь в тереме. Кругом глаза злые и завидущие. Не рады, что вернулась. Не успела пожить, как уже поторопились зарезать. Сначала Свищ, а потом и Клык… А теперь и вовсе неведомо кто. Скоро батюшку, князя своего, забыли!

Радогор слушал ее в пол — уха и улыбался.

— А меня хотела в князья усадить. Сама же только за ворота и словно охмелела. И глазки шалые.

Натянул повод и поставил коня поперек дороги.

— Слушать нам сейчас, лада, не переслушать…

Княжна поставила своего коня рядом и подняла на него удивленный взгляд.

— Без Ягодки ушли. — Улыбнулся Радогор. — Слышишь, ревет? Боится, как бы мы без него не ушли. И вран крыльями хлопает.

— А бэру за нами теперь можно и не бегать. Хоть и не молода, но есть с кем время скоротать. И брюхо сыто.

Примотала повод к задней луке его седла и вытянула руки.

— К тебе хочу…

И когда он, подняв ее, перенес к себе на колени, объяснила.

— До сих пор трясет от страха. Думала, что опять то, с рогами, за тобой пришел. — Мысль неожиданно сделала резкий поворот. — И девки мои все глаза на тебя проглядели. А ну, как изурочат, порчу напустят от зависти. Или того хуже… Обманулся батюшка! Надо было ему брать в терем кривых, горбатых и кособоких. А лучше того, старых. А он будто со зла набрал одна другой краше. И всего до дыр проглядели.

Выговаривала она ему, привычно устраиваясь на плече.

А я же без тебя и дышать не могу.

Он же и малой вины за собой не видел. В чем был, в том и выскочил. Хорошо еще, что успел в портки заскочить.

— Далеко нам ехать?

— Версты две еще осталось. — Рассеянно ответила она, с головой погрузившись в свои переживания. — Радо, опять ты меня перебил. Только — только додумаюсь до хорошего, а ты тут как тут, чтобы перебить.

Улыбнулся, глядя на ее порозовевшее личико, и бросил повод.

— Иди ко мне, моя маленькая.

Обиды как не бывало. И страхи сразу прошли. И девки теремные не казались ей такими опасными. Может даже и на них, окаянных, грешила напрасно. Но дорога оказалась короткой. Оборвалась, поросшая травой, и их глазам открылась, вросшая в землю и покосившаяся на бок, избушка, крытая почерневшей соломой и подслеповато глядевшая на дорогу волоковыми окнами и щелястыми дверями.

Навстречу выкатился весь облепленный репьями, пес. Вран, свесив голову на бок, раскрыл клюв от удивления, но голоса не подал. С оглушительным, не по росту, лаем, летел он на них, но завидев важно вышагивающего бэра, остановился, взвизгнул и пустился обратно.

За избушкой заметили козу на привязи и несколько скучно бормочущих куриц.

Спустил с седла на землю княжну и спрыгнул сам, перемахнув ногу через голову коня. Не князь, чтобы до крыльца в седле сидеть. И не воевода спесивый. А хозяйка честь увидит.

И увидела.

Выплыла в двери, переваливаясь с ноги на ногу, распахнув руки в стороны и отведя локти назад. Молча ждала, когда подойдут ближе, ощупывая их внимательным, изучающим взглядом. Цыкнула на собачонку, даже ногой притопнула, не боясь, что ветхое в три доски крыльцо, развалится.

— Здравствуй, бабушка. — Влада не торопясь, уважительно поклонилась.

— И тебе, дитятко, не хворать. — Голос оказался на удивление мягким, будто от самого сердца шел. Ответила и на поклон Радогора, успев при этом заглянуть в его глаза. — А выросла то как! И мясом обрасти успела.

Все подмечает ее глаз, и малости не упускает. И Влада густо покраснела.

— А ничего нет в том стыдного, девица, если парень люб. — Мельком заметила она и перевела взгляд на Радогора. — Заждалась я тебя, добрый молодец. Думала, в вечеру приедешь, ан и не угадала. Копытихой меня зовут. А кто — то и Ковылихой величает. Сам видишь, как хожу. Ковыляю с ноги на ногу, а то и просто качусь на том месте, на котором добрые люди сидят. Вот появились бы вчера и душ погубленных понапрасну не было. Я не про Свища, и не про Клыка. Дурная голова всегда себе яму найдет. Ой, да что же я вас на пороге держу. Совсем заговорила.

Всплеснула руками и переваливаясь со стороны на сторону, отступила, едва не повалившись с крыльца.

— А ты, парень, не обидишь ли мою живность? — Поманила рукой бэра и, заглядывая ему в глаза, безбоязненно провела рукой по толстому загривку. — Смотри у меня, я проказников не люблю. Разом на веревку и к дереву привяжу.

Ягодка, смущаясь, что — то бормотал в ответ.

— Ин ладно. Ягодок тебе сейчас вынесу и медком угощу.

Радогор, слушая ее воркотню, тихо улыбался. На душе стало сразу хорошо. Светло и покойно. Как у дедки Врана. Отвязал торока и остановился у крыльца.

— Прими гостинцы, матушка.

— Копытиха я, милок, Копытиха.

— Нет уж, язык не повернется тебя так величать. Если не обидишься, матушкой звать буду. — Улыбнулся, теплея глазами. — Хорошо тут у тебя. Тихо. Душа отдыхает. Как у дедка Врана. Только жилье иное было. Покрепче.

Вран давно уже переступал с ноги на ногу на его плече, стараясь заглянуть бабке в глаза, и щелкал клювом.

— И тебе здравствовать, вещая птица. — Кивнула головой Копытиха. — Ночь придет, потолкуем. Посудачим по стариковски. А теперь прости, гостей потчевать надо.

Перевела взгляд на Радогора. Его голова едва над крышей не поднимается, и пожевала губами, раздумывая.

— А то можно и здесь, на травке.