Страница 51 из 111
Ее колено на его ногах. И вот она уже почти лежит на нем.
— А я то думала, почему мои девки — срамницы хихикают по утрам и глаза блудливо в сторону уводят. И краснеют, подлые, от счастья. Теперь же изведала. Всю то ты меня выпил до самого донышка. А легко то как, Радо! Радость моя…
Завозилась, прилаживаясь удобнее к его телу. Колено невольно поднялось выше по его ноге, а рука опустилась ниже. И снова утянул их черный омут, из которого не вынырнуть, не выбраться.
— Мой ты, мой… — Исступленно шепчет она, задыхаясь от, переполнявшего ее счастья. — Следом пойду. Чтобы ни чей подлый глаз тебя не коснулся, чтобы ни чья рука тебя не задела. Как нитка за иголкой потянусь.
Спали или нет, спроси и не скажут.
Радогор открыл глаза. А над головой черный лаз на месяц смотрит. Или ее глаза синим светом светятся. Лежит, вольно раскинувшись. Ночь — подружка на верху. И нет нужды стыдиться стыдной наготоы. А если еще что — то было бы на ней, так и то бы сняла. Лишь бы только смотрел на нее своими серыми глазами без устали и наглядеться не мог.
— Пора, Ладушка. — Прошептал он, касаясь губами щеки. — Не поспеем ко времени.
Его рука медленно и осторожно скользит по телу.
— Пора…
Рука замерла на груди и грудь сама спряталась в его ладони.
— Не уйдем сейчас, так и седьмицу отсюда не выберемся.
— Не выберемся. — Дремотно соглашается она.
И затихла, чувствуя, как его чуткие пальцы, щекоча кожу, перебираются по животу все ниже, волнуя нежный пушок. Подалась руке навстречу. Застонала… Только бы не убрал он своей руки!
— И не выберемся!
Прижалась к его руке, удерживая своей. А губами жадно потянулась к его губам.
— Стыдное делаю, а не стыдно — Шепчет ему в ухо. — Утонула бы в тебе. Если бы ты только знал, что я передумала, сидя на твоих руках. Аж телу было жарко. А сердцу тесно. И самой совестно. А оно думается и думается. А наяву, так еще слаще, как и не придумаешь.
У Радогора глаза слипаются. И не понятно от чего. От усталости, так нет ее. Тогда от чего.
— А ты спи, спи. Только рук не убирай. А держи меня крепче.
Рассвет брезжит, а они все друг другом не насытятся. И лишь изредка вспоминают.
— Пора…
— Пора, Радо!
И еще крепче прижимает его своим телом к цветочному ложу. И не встать, не оторваться ему от этого жаркого тела, как бы не хотел. А и хотел ли?
— Мавка. — Шепчет он исцелованными губами.
— Мавка! — С радостью соглашается она. — А ты не верил, когда говорила тебе, что заманю.
Волосы скатываются по плечам на его лицо. А тело жадно тянется к его рукам, чтобы снова и снова утонуть, раствориться в беспамятстве первой девичьей любви.
За лазом то жалобно скулит, потеряв терпение, Ягодка, то ворчит сердито, страдая от мук голода.
Только что рассвет в их прибежище заглядывал бесстыдно, срамник этакий, а глядь, уж снова ночь опустилась.
Влада села, оперлась на руку и заглянула в его глаза. Груди, отяжелевшие за ночь, в лицо уставились. Так и просятся в руки.
Поймала его взгляд и весело, переливчато, рассмеялась.
— Тесно им стало в коже, так и вылетели бы наружу и пали тебе в ладошки.
Раскраснелась от своей дерзкой прямоты и спряталась на его плече.
— Есть хочется так, что хоть от тебя по кусочку откусывай и глотай не пережевывая. — Все с тем же смехом проговорила она. И острыми зубками попробовала прикусить грудь. Но зубки скользнули, как по железу. — У — у — у…
— А кто тебя понесет, если обкусаешь? — Улыбнулся он, поднимаясь. И, наконец — то, почувствовал усталость. Но не ту, от которой плечи ломит и спина ноет. А другую, веселую и ненадоедливую.
— Ты еще и нести можешь? — Удивилась она, не пряча взгляда, разглядывая его сильное, гибкое тело.
Ухватилась двумя руками за его ладонь и настойчиво потянула к себе. Щека коснулась чего — то твердого и упругого. Отстранилась и бездумно провела рукой. И сразу же тело забилось в судорогах. Зарделась и откинулась на спину, увлекая его за собой.
«Ему можно, а мне нет?» — Шало подумала она, глядя в его лицо бессовестными, как ей казалось, глазами.
Но скоро, скорее, чем хотелось бы ей, она уснула, совершенно обессиленная, свернувшись на груди под его рукой и закинув ногу на его живот. Проснулась неожиданно быстро. Только вроде глаза закрыла, а он уже стоит на ногах и зашнуровывает свой подкольчужник. Сквозь ресницы, не помня о своей наготе, следила за ним, чувствуя, как снова бешено колотится ее сердце. Затянулся широким поясным ремнем, повязал волосы ремешком через лоб, перевязь с мечом легла на плечи. Дивный витязь из чужих далеких земель! У наших рубаха из — под доспеха ниже колен, меч в ногах путается. И бородища веником. У Радогора же все ладно. И все к месту.
— Вставай, Ладушка. — Не оборачиваясь, мягко сказал он, почувствовав на себе ее взгляд.
И не утерпев. Оглянулся и, не скрывая удовольствия, посмотрел на ее тело.
— Не смотри на меня так, Радо. Совестно.
— И почему бы? — улыбнулся он, туже затягивая перевязь с мечом.
— А вдруг опять не утерплю? — Прошептала она и отвела взгляд в сторону. — Сил нет, до чего изголодалась.
Натянула на себя рубаху и кинулась к ручью. Вернулась с порозовевшим лицом и повеселевшими глазами. А на холстине ее ждала их незатейливая еда. Пока урча и постанывая от удовольствия глотала мясо кусок за куском, он перетягивал ее ступни. И не утерпев, коснулся колена и перебрался к бедру. Перестав есть, она наклонив голову, следила за его рукой, забыв совсем, что так и не успела надеть портки. Но рука неожиданно остановилась, так и не добравшись до тайного.
С трудом сдержала вздох разочарования.
— Пора, Ладушка. — повторил он снова, — Сидим здесь, а беду навстречу торопится. Бэр наш затемно, устав ждать, ушел.
— Тогда уж лучше здесь ее ждать, чем к ней бежать. — без всякой надежды невнятно проговорила, дожевывая остатки мяса. И попросила. — Отвернись, Радо, я в портки залезу.
— А вот и не отвернусь — Улыбнулся он, подразнивая ее. — так лезь.
— Уж и без того высмотрел, что было. А нет, так потом досмотришь. Ответила она и стыдливо потупила глаза. — Не завтра придем.
И вытянула руки ему навстречу, подставляя ему себя. И, устроившись на руках, проворковала.
— Ничего не утаю, не скрою. Все, что есть твое будет.
И заскользила губами по щеке.
— Не дразни. Брошу, Лада. — Взмолился он. — Тогда нам и вовсе не дойти. Или сама не видишь, через силу креплюсь?
Зашлась в счастливом смехе, откинулась спиной на руках и заглянула в глаза. А в них хмель бродит. Без вина пьяный. И удовлетворенно кивнула головой.
— Так тебе и надо. А мне, думаешь, легко было?
Не сказала. Только подумала, надеясь, что и так услышит.
А он уже торопился от ольхи, неся свою невесомую ношу. А Влада, глядя в сторону их убежища, не переставая шептала.
— Спасибо тебе, мать — ольха. Все, что сказала тебе, все исполню. Сын — Ольх. Дочь будет — Ольхой, Ольгой назову.
Радогор же уже не шел, бежал, легко, и почти не касаясь земли. И лицо, видела княжна, с каждым шагом каменеет. А глаза наливались зимней стужей.
— Притомишься, Радо. — Прошептала она ему на ухо. Проклиная, на чем свет стоит себя и свое бесстыдное тело. — пусти меня, ногами пойду.
Его тревога передалась и ей.
Но он промолчал, словно не слыша ее слов. Побелевшие губы выплевывали непонятные слова, а пальцы под ее телом сплетались в узлы. И лоб его начал быстро покрываться испариной, которая тут же белела и скатывалась льдинками по лицу на ее грудь и плечи.
— Пересидели! — Услышала она его голос.
Не останавливаясь и не разжимая рук, вытянул шею, свел брови к переносице изо рта вырвался грозный рев матерого бэра.
«И сам лицом стал похож на того бэра». — Подумала она, и от непонятного страха вжалась в его плечо.
Новый рык раскатился над лесом.
Почти сразу же услышала ответный рев. Затем еще один, и еще…
А Радогор не бежал, летел, как стрела, выпущенная из его рогового лука.