Страница 9 из 26
В результате на Зибенштернгассе был послан детектив Марек, единственный полицейский без формы, оказавшийся под рукой у дежурного ближайшего участка.
Марек, превратившийся в «глаза» правительства, установил, что с людьми, входящими в спортивный зал и выходящими из него, происходит странная метаморфоза. Войдя штатскими, они покидают помещение в новенькой форме гвардии, и все, как один, вооружены пистолетами-пулеметами.
Пока Марек бегал к телефону, чтобы доложить дежурному, «гвардейцы» погрузились в грузовики и укатили…. Куда?
В 13.53 вопрос «куда» отпал сам собой. За три минуты до этого машина беспрепятственно въехала в ворота дворца канцлера на Баллхаузплатц и, принятая охраной за транспорт дополнительного караула, приткнулась к подъезду. В считанные секунды «гвардейцы», выскочившие из нее, смяли охрану и ринулись в здание.
Путчисты действовали спокойно и с расчетом. У каждого имелся план дворца и расписание обязанностей. Сто пятьдесят человек персонала — секретари, референты, машинистки — были загнаны на задний двор.
Главарь путчистов Отто Планетта, имевший приказ Ринтелена не щадить никого, наткнулся в коридоре на Дольфуса. Канцлера успели предупредить снизу, что дворец подвергся нападению, Карвински попытался было через потайную дверь увести Дольфуса в архив, но дверь оказалась запертой.
Не колеблясь, Планетта выстрелил в Дольфуса с расстояния в полметра. И еще раз — в шею.
Дело было сделано. Умирающего Дольфуса Карвински, подталкиваемый в спину автоматами, перенес на кушетку у стены. Кто-то набросил на хрипящего в агонии канцлера мебельный чехол. Планетта подозвал связного: «Звоните на радиостанцию, она должна быть уже захвачена. Пусть передают». Говоря так, он ни секунды не сомневался, что правительственная радиостанция в руках путчистов, Дольфус мертв, и пришла пора передать ожидаемую в Берлине декларацию Ринтелена: «Правительство Дольфуса ушло в отставку. Доктор Ринтелен принял дела…» За успех говорило все: и то, что охрана дворца не оказала сопротивления, и то, что во главе заговорщиков стоял друг фюрера доктор Ринтелен, и, наконец, то, что план разрабатывался совместно — в посольстве Германии при участии посла Рита и в Берлине под эгидой высшего руководителя службы безопасности Рейнгарда Гейдриха. Доктор Ринтелен, посол Рит и группенфюрер Гейдрих лично вникали в каждую деталь плана, а фюрер и рейхсканцлер Германской империи Адольф Гитлер повседневно направлял и контролировал их… Как же мог Планетта сомневаться?
«Не сомневаться!» — так гласила одна из заповедей НСДАП. Другая заповедь требовала: «Повиновение вождям — железный закон!» И, наконец, еще одна утверждала: «Действие всегда приводит к успеху!»
Всегда?
В номере «Гранд-отеля» доктор Ринтелен — без пяти минут канцлер Австрийской республики — ждал звонка с радиостанции.
Но не дождался.
Захватив станцию, путчисты сделали все, как предписывал план, не отступив ни на йоту. Программы были переключены на один канал; диктору передали текст, который тот и прочитал в микрофон звучным, привычным для ушей венцев баритоном.
Но никто не услышал декларацию. На биомбергской радиомачте правительственные инженеры связи одним движением рубильника выключили эфир. Мачта находилась довольно далеко от студии; в планах ее упустили из виду.
Напрасно ждал «Штейермаркский Цезарь». Напрасно ждал Гейдрих. Напрасно ждал рейхсканцлер и фюрер Гитлер, уже отдавший приказ войсковым соединениям двинуться к границам Австрии на поддержку «законного правительства Ринтелена». Путч, порученный особо надежному агентурно-диверсионному подразделению службы безопасности Гейдриха — 89-му отряду СС, провалился.
…А канцлер Дольфус еще жил. Он умирал трудно, в мучениях. К счастью для себя, он не слышал торга между путчистами, взявшими в качестве заложников Фея и Карвински, с парламентерами, посланными войсками и министрами, верными правительству. Вполне возможно, не окажись среди последних министра по социальным вопросам Нейштадтер-Штюрмера, проявившего твердость, участникам путча удалось бы без препятствий покинуть Австрию. По крайней мере, растерявшийся Фей, опасаясь за жизнь, поддержал мятежников в их требовании. В этом случае, вероятно, мир не скоро узнал бы правду о заговоре, приписав его одним австрийским наци. Ушли бы во мрак имена непосредственных руководителей путча — Ринтелена, «эксперта из Берлина» Густава Вехтера, командира 89-го отряда СС Фридолина Гласса и десятка других эмиссаров имперского руководства НСДАП помельче…
На все требования путчистов, кроме одного — предотвратить их расстрел на месте, министр ответил непреклонным «Нет!». Незадолго до семи тридцати утра — времени, установленного для сдачи, — на площадь перед дворцом въехал автомобиль германского посла. Выполняя только что полученную из Берлина директиву, Рит предложил Нейштадтер-Штюрмеру посредничество между ним и путчистами. Услышав категорическое «Нет!», посол, не смущаясь, произнес: «В таком случае мне здесь больше нечего делать!» — и отбыл с площади.
Эти слова, знаменовавшие бесславный конец мятежа, не нашли своего отражения в австрийском правительственном коммюнике для прессы, посвященном событиям 25 июля. Преемник Дольфуса на посту канцлера доктор Курт Шушниг сделал все от него зависящее, чтобы, как выразился венский официоз, «упрочить добрососедские отношения с традиционным другом республики — Германией».
…Слушая рассказ Фрешнера о «пивном путче», Эльзе невольно воскресила в памяти высказывание официоза — слишком уж, по ее мнению, высокопарное, чтобы быть искренним! — и подумала: Вольфганг был абсолютно прав, говоря, что путч — типичный прием нацистов, их, так сказать, «профессиональный почерк» в политике. И еще она подумала, что Вольфганг многому научил ее… «Спасибо тебе, Курт. И не только за это. Что бы я делала в Праге, окажись одна? Совсем одна?»
Эльзе посмотрела сначала на Фрешнера, потом на Веселы, словно бы вскользь, так, чтобы тот не заметил. Веселы ей нравился. В нем были уверенность и спокойствие — два качества, особенно ценимые Эльзе, — и этим он походил на Зингера… Да, да, именно на Зингера… Теперь Эльзе была в этом уверена… «Интересно, кто он по профессии? Немногословен, скромно, но со вкусом одет, хорошие манеры. Журналист? Вряд ли. Скорее, дипломат».
В начале вечера, представляя гостей друг другу Фрешнер бросил фразу, на которую Эльзе как-то не обратила внимания и которая сейчас, при взгляде на Веселы, вдруг всплыла из глубин памяти. «Старина Любомир, — сказал Фрешнер, — в некотором роде патронирует нашего брата, эмигранта. По партийной совести… ну и по должности».
Эльзе разлила по чашкам кофе, сказала, стараясь улыбкой смягчить прямолинейность вопроса:
— Пан Веселы дипломат? Помнится, ты упомянул, что он патронирует эмигрантов по должности?
Фрешнер и Веселы обменялись взглядами. Эльзе почудилось, что Веселы едва заметно кивнул.
— Видишь ли, — мягко сказал Фрешнер, — какое дело, Эльзехен… Ты хотела посоветоваться? — Он сделал паузу. — Так вот, можешь рассчитывать на Любомира. — Новая пауза была длиннее первой. — Он работает — только ты не пугайся! — в контрразведке и ведает делами эмигрантов.
Веселы поднял на Штилле спокойные глаза:
— Да, так! — Лицо Веселы ничего не выражало. — Я надпоручник, что соответствует обер-лейтенанту. Вы что-то хотите сказать?
— Нет, — сказала Эльзе. — То есть да. Конечно да. Чуть позже.
Говоря так, она мысленно поблагодарила Карла: тот доказал, что умеет не забывать. Приехав в Прагу впервые, она отыскала Фрешнера — единственного, на кого Курт Вольфганг рекомендовал положиться, и посвятила его в историю, происшедшую за месяц до отъезда. Фрешнер выслушал, не перебивая. Потом задал короткие вопросы. Значит, пригласили на Тиргартенштрассе, в АО? К кому? «Он назвался Кристманом». Сколько раз была у Кристмана? «Дважды». Были конкретные просьбы, поручения, обязательства? «Нет. Мне показалось, он прощупывал меня». Почему же Эльзе решила, что Заграничная организация НСДАП — как бы это помягче сказать? — имеет на нее какие-то виды? Ах, по общему содержанию бесед! Что ж, возможно! Он, Карл, очень просит держать его в курсе.