Страница 72 из 96
покачивая головой. Потом, что-то спросив у своего соседа, стриженого под ежик офицера, подошел к Сергееву,
отвел его в сторону от игорного стола и спросил:
— В пух и прах, поручик?
— Да, господин полковник. Слушайте, не займете ли вы мне…
— Ничего на карточную игру не займу, все равно проиграете, а на другое — с удовольствием.
— Воля ваша.
— Послушайте, Сергеев. Я хочу сказать вам, как старший, уже поживший человек.
— Слушаю.
— Оставьте эту даму в покое. Она на своей душе имеет не одни крупный грех.
— Это вы о ком, господин полковник?
— О вашей соседке.
— О княгине Баратовой!
— Она такая же княгиня, как я с вами верблюды.
— Так, так.
— Видите ли, ее тут отлично знают. Это типичная авантюристка. В прошлом она — шантанная певичка.
Поверьте, она вам не пара. К тому же она на содержании у Бахрушина.
Сергеев вспыхнул.
— Благодарю за совет, полковник, но в дальнейших ваших советах я не нуждаюсь.
Филимонов пожал плечами, зевнул в кулак и отошел в сторону.
Игра закончилась в два часа ночи. Сергеев, скучая, пил вино, смотрел на игравшую Баратову с тщетной
надеждой поймать ее взгляд. Княгиня была так сильно увлечена игрой, что за два часа даже не посмотрела в его
сторону.
И только тогда, когда гости начали расходиться, прощаясь с хозяином, Ирина Львовна вдруг подбежала к
нему и, шутливо ударив его по руке, произнесла:
— Вы несчастливы, Виктор Терентьевич. Что, проигрались?
— Нет, почему же… Мне просто надоела игра, я не люблю карты.
— Ах, вот что. А мне показалось, что вы их любите не меньше моего… когда вам везет. Ха-ха!
— Ирина Львовна, вы не раздумали ехать?
— Конечно, нет. Но дело за деньгами. Если бы у меня было ну… ну, десять тысяч рублей наличными, я
бы сию минуточку отправилась с вами куда угодно.
— Ирина Львовна, я достану вам больше…
— Вот как? Я не беру слов назад. Достаньте десять тысяч рублей, тогда я ваша и еду с вами в любое
место, хотя бы на край света. Я такая. Давайте, выпьем за дружбу.
Они выпили по бокалу шампанского. Сергеев захмелел.
— Вы любите кого-нибудь? — спросил он шопотом.
— Ах, милый, что за вопрос? “Любовь — такая глупость большая…” Ну, вот, вы мне нравитесь. Рады?
Но тише, тише. Я целоваться не намерена. Помните, что пока я не ваша. Надеюсь, завтра увидимся. Заходите
запросто.
— Как, разве вы здесь квартируете?
— Да, Бахрушин — мой… родственник. Ну, прощайте. Жду.
*
Тамара Антоновна крепко спала, когда Сергеев, раздевшись, юркнул под одеяло.
— Витенька, ты? — сквозь сон прошептала женщина.
— Да, Тамарочка.
— Все заседаете?
— Заседаем.
— Милый, милый…
… Сергееву не спалось. У него пересохло во рту, в голове мчались мысли, словно туча песка в бурю.
“У нее есть деньги… Много. Сто пятьдесят тысяч. На что ей столько! Я имею право на часть денег. Ведь
я спас и деньги и ее. А вдруг не даст? Ну, что тогда? Разве отнять? Нет, невозможно. Будет невероятный шум,
крики, позор. Нет, нет, ни за что. Тут нужно что-то другое”.
Рядом с ним лежало горячее, полное женское тело. Рука Тамары Антоновны безмятежно покоилась на его
груди. Но он уже не чувствовал в ней женщины и всей существом своим тянулся к той — княгине.
“Ну, содержанка… Что ж из этого! Обольстительная женщина. Что перед ней Чернышева или эта
Преображенская? Куча навозу и жемчуг. Нет, она должна быть моей во что бы то ни стало”.
Лаской разбудил он Тамару Антоновну.
— Послушай, милая. Я завтра уезжаю.
— Разве? Куда? — женщина зевнула.
— В командировку.
— Надолго?
— Может быть, навсегда.
— Ну, уж и навсегда. Увидимся еще. Но как это неприятно.
— Тамарочка, я беспокоюсь за тебя.
— Это напрасно. У меня есть друзья и средства. Но спи, мой милый мальчик. Мне ужасно спать хочется.
Женщина повернулась к нему спиной, сладко чмокая губами, снова заснула.
— А, вот как ты, — зло прошептал Сергеев. — Мой отъезд для тебя безразличен. Я просто один из
многих, принадлежавших тебе. Нет! Я дорого обойдусь тебе. Я возьму твои деньги, грязная баба.
В номере — темно. Еле светится красный ночник. Сквозь штору окна просвечивается рассветная синь.
Сергеев осторожно соскользнул на пол, на цыпочках подошел к креслу, на котором лежало платье
Преображенской. Торопливо порылся в нем. Вот ключи. Он осторожно, все время оглядываясь на спящую,
подошел к чемодану, открыл его, достал ридикюль и вынул из него пакет с деньгами.
“Нет, все не возьму, — решил он. — Оставлю ей половину”.
Сергеев начал отсчитывать деньги, торопясь, сбиваясь со счета и снова пересчитывая бумажки. Вдруг
чья-то рука вырвала у него деньги. В ужасе он оглянулся. Перед ним стояла полунагая Тамара Антоновна.
— Негодяй, — говорила она. — Ты за мою любовь решил ограбить меня? А еще офицер. Я думала —
порядочный…
“Погибло… Все погибло. Карьера, счастье, — пронеслось в голове Сергеева. — Что же делать?”
Вдруг точно искра обожгла его мозг. — “Нет, не все еще потеряно. Нет! Так я не сдамся”.
Он бросился на женщину. Схватил ее за горло, повалил на ковер, все сильней и сильней сжимал руки. Так
долго он душил податливое тело, пока вдруг не почувствовал холодок под руками. Тогда Сергеев быстро
отпрянул прочь. Спешно оделся, сунул в карманы деньги, закрыл номер на ключ и выбежал на улицу. Часы
напротив, у трамвайной остановки, показывали шесть утра.
*
Около двенадцати дня Сергеев, выбритый, чистый, но с бледным лицом зашел в дом к Бахрушину.
Первый, кого он увидел там, был полковник Филимонов. Старик стоял у камина хмурый и серый. Он что-то
вполголоса рассказывал сидевшей возле него Баратовой.
Поручик подошел, поздоровался.
— Не знаете, Сергеев, новость? — спросил полковник, внимательно разглядывая его лицо.
— Нет, а- что? Опять большевики…
— Возможно. Какой ужас! Наша общая знакомая Тамара Антоновна Преображенская убита.
— Как убита! — Голос поручика дрогнул, а лицо стало бледнее мела.
— Сегодня в десять утра происходил в гостинице обыск. Выломали дверь ее номера.
— Ну, и что же?
— И нашли ее на ковре… Мертвой. Кто-то задушил ее и ограбил.
— Какой ужас! — вскричал Сергеев. — Разумеется, это дело рук большевиков.
— Господи, — простонала княгиня. — Я не дождусь никак той поры, когда выеду из этого ада.
— Разве вы думаете уезжать? — спросил Филимонов.
— Да, непременно.
— Едемте со мной сегодня, — предложил Сергеев.
— Но я а; говорила вам, Виктор Терентьевич, что есть помеха.
— Мы устраним ее.
— Давайте завтра выедем, поручик, — предложил полковник.
— Нет, сегодня. Я боюсь, как бы не арестовали. Разумеется, не за себя боюсь, а за доверенные мне
документы.
— Ну, как знаете. А я думаю задержаться в Москве, чтобы отдать последний долг безвременно погибшей.
Вы разве не думаете заглянуть? Ведь, кажется, вы были близко знакомы.
— Если успею, обязательно. Но я должен еще быть в отделе ЦК кадетской партии.
— Тогда прощайте, Сергеев. Прощайте и вы, красавица. Надеюсь, увидимся.
— О, конечно.
Когда Филимонов вышел из комнаты, Ирина Львовна, глядя в глаза Сергееву, сказала:
— Давайте деньги. Ну… Я словам не верю.
— Я передам их в поезде.
— Ах, вот как вы. Нет, покажите деньги. Повторяю, я не привыкла верить словам.
— Ну, вот, смотрите. — Сергеев вынул из кармана конверт, достал из него деньги, а конверт бросил в
камин.
— Да вы настоящий богач. Но… такими вещами не разбрасывайтесь, — в камине нет огня.
Ирина Львовна, нагнувшись, щипцами вынула из камина брошенный Сергеевым конверт. На конверте
стояла четкая надпись: “Моей жене Тамаре Антоновне Преображенской пятнадцать тысяч фунтов стерлингов”.