Страница 84 из 116
А тут вдруг, казалось, все, что накопилось на душе у него за это время, агроном спешил выложить
Махмуд-беку. Раскинув руки, он показывал, каким огромным, широким фронтом сейчас движется Красная
Армия.
- Даже не представляю, откуда эта сила! - Он опять взмахнул рукой, - Нет! Представляю... Все
всколыхнулось из глубин. И сила, и ненависть, и свободолюбивый дух. Не устоять никому перед таким
народом.
Махмуд-бек с опаской взглянул на дверь. Агроном, не заметив предупреждения, заговорил об
эмигранте, который в такое время не может служить родине.
- Как сорняк пожухлый. Вырвал ветер, мотает по свету, осыпает сухие ломкие листья. Соки все
выжаты...
Никогда русский не откровенничал. Он, наверное, унесет с собой в могилу здесь, на чужой земле, все
тайны запутанных, нелегких лет, мечты, надежды. Так и не узнает Махмуд-бек ничего об этом человеке,
кроме его неприкрытой тоски по родине.
- Пытался выращивать картофель... - Агроном покачал головой. - Нужно несколько поколений этой
культуры, чтобы она привыкла к земле. И не одно поколение людей, чтобы привыкли и полюбили
рассыпчатую картошку в мундире. Вы ели когда-нибудь такую картошку? К ней нужен черный пахучий
хлеб, крупная соль и сельдь с луком.
Махмуд-бек невольно улыбнулся:
- Один раз.
- Но не тянет? - серьезно спросил агроном.
- Нет. . - откровенно сознался Махмуд-бек.
- Вот видите! Как же здесь прижиться, как сделать, чтобы тебя полюбили!
Он в отчаянии махнул рукой и замолчал.
Кажется, и так слишком много слов сказано. Достаточно... Теперь не скоро наступит момент
подобного откровения. Да и наступит ли! Когда еще они встретятся - Махмуд-бек и бывший русский
офицер, агроном!
147
Махмуд-бек с нескрываемой завистью посмотрел на загорелое лицо, на крепкие руки этого стройного,
подтянутого человека.
Пауза тянулась долго... Каждый был занят мыслями о прошлом и с трудом отходил от них,
возвращаясь в этот реальный мир, который требовал решительных действий, а не рассуждений,
воспоминаний, откровений.
- Итак, Махмуд-бек... Мне, кажется, удалось выполнить вашу просьбу. Очень помог и тюремный врач.
Полиция получит указание. Вы останетесь в стране еще на два месяца. Потом, сами понимаете, дней
десять-пятнадцать можете собираться, ссылаясь на разные причины... Да, я думаю, полиция не так
внимательно будет следить за сроком. На эту бумагу лягут еще десятки новых... Закроют ее.
Махмуд-бек понимающе кивнул. Хотелось сказать какие-то добрые, благодарные слова, но вряд ли
они сейчас нужны. Агроном сам видит, что Махмуд-бек рад, очень рад этому сообщению.
- Как вам удалось?
- Удалось... - односложно ответил агроном. - Меня стали приглашать для помощи
высокопоставленные люди. Вот один из них оказался в силах дать такое указание. Я объяснил ему: вы
больны, беспомощны, живете в ожидании денег. Подтвердил доктор. И так далее. Конечно, подчеркнул,
что я вам очень обязан. Да... - Он опять махнул рукой. Снова наступила пауза. Вероятно, были и другие
новости. - Я вам говорил о человеке, о слуге, который все знает? - Не ожидая ответа, агроном
продолжал: - Так вот. . Последняя информация. Из Турции прибыл некий Усманходжа Пулатходжаев. В
Старом караван-сарае он встречается с вашими стариками. Что-то готовит. Даже власти насторожились.
Махмуд-бек встал и тоже заходил по комнате, торопливо, нервно.
- Вы что? - спросил агроном.
Махмуд-бек не расслышал.
- Вы что? Это неприятность?
- И очень большая... Очень.
- Но вы...
Агроном посмотрел на бледное лицо Махмуд-бека. На нем. сейчас выступили красноватые пятна.
- А-а... - понял Махмуд-бек. - Пройдет.
- Лучше сядьте...
- Нет! Сидеть мне больше нельзя. Нельзя...
Словно пробуя свои силы, Махмуд-бек еще несколько раз прошелся по комнате, крепче ступая
ногами.
Фарида открыла дверь, удивленно посмотрела на мужа.
- Решил пойти в чайхану, к ферганцам...
Он еще ни разу никуда не выходил.
- Скоро придет Шамсутдин, - напомнила Фарида. - Лучше с ним...
- С ним? Хорошо пойду с ним...
Оба остались довольны этим компромиссным решением.
Агроном хотел отговорить Махмуд-бека. Еще бы недельку полежать, дней десять...
Махмуд-бек продолжал возбужденно ходить по комнате, радуясь, как мальчишка, неожиданной
свободе, появившимся силам. Он и похож был на мальчишку: худой, жилистый, с тонкими, неокрепшими
руками, с острыми коленками, которые не может скрыть даже ватный халат.
Кажется, ничто не изменилось за эти тяжелые месяцы. По улочке шли люди, как всегда
сосредоточенные, занятые своими мыслями и заботами. Торопливо семенил выносливый ослик, с
трудом вытягивая шею из-под огромной поклажи. Он рад был бы побыстрее отделаться от груза, сам
спешил, но недовольный хозяин все же подгонял его. Хозяин - грузный, толстый человек - не поспевал за
осликом. Догнав его, он зло стегал по костлявому крупу.
- Гхе! - хрипло восклицал хозяин, довольный своей маленькой победой.
Ослик вырывался вперед, и хозяину снова приходилось догонять животное, воинственно щелкая
плеткой, с трудом переводя дыхание.
- И чего это он... - недовольно проворчал Шамсутдин.
Махмуд-бек тоже заинтересовался этой, казалось, обычной уличной сценкой. Старый толстяк
задыхается, а гонит, осла... Неужели проживший большую жизнь человек так и не поумнел? В который
раз уже задаешь себе этот вопрос! И все равно не находишь на него ответа.
Из последних сил лезут дряхлые, отжившие, можно сказать, свой век, люди... Лезут, чтобы показать
свою власть: щелкнуть слабого и на какой-то миг успокоиться, почувствовав превосходство. Даже если
это превосходство над безобидным животным.
Дожди прибили пыль в переулках, на улицах. Но кое-где почва размякла. Вязкая солончаковая грязь
приставала к подошвам, И даже эту незначительную тяжесть чувствовал Махмуд-бек.
На глинобитных дувалах темнели мокрые полосы, мелкие капли чудом держались на голых ветках.
Махмуд-бек, замедляя шаг, жадно вдыхал свежий воздух и наслаждался покоем небольшой улочки.
Шамсутдин в этот миг смотрел на него с тревогой: не случилось ли чего?.. Голова у Махмуд-бека порой
кружилась, и он однажды схватился за локоть Шамсутдина. Но не стал сознаваться в своей слабости,
сделал вид, что ему хотелось обратить внимание спутника на уличного торговца.
- Так и сидит. .
148
Старик дремал за нехитрым товаром, как и несколько лет назад. Он не узнал Махмуд-бека. Скользнул
мутноватыми глазами и успокоился: это не покупатели. Нечего на них тратить силы и слова.
- Сидит. . - ответил Шамсутдин. - Мало что изменилось.
Он прав... Большая, страшная война не коснулась тихих улиц и шумных базаров. Люди старели. Одни
нищали, другие богатели, третьи умирали... Рождалось, взрослело новое поколение.
Мало что изменилось. Так казалось на первый взгляд... Но где-то рядом с этим покоем шла борьба.
За улыбками и поклонами по-прежнему прятались ненависть и хитрость. И Махмуд-беку надо снова
вступать в эту борьбу. А выходил ли он из нее? Ведь даже в тесной тюремной камере он не переставал
работать.
С сегодняшнего дня он снова будет отвечать на улыбки, пожимать руки и обниматься, слегка
похлопывая ладонью по спине. И его будут также похлопывать, словно успокаивая перед
неприятностями.
Фруктовый базар был маленьким, будничным. Он не походил на те яркие торговые ряды, возле
которых сидели заключенные, ожидая подаяния.
Но этот базар тоже напоминал о недавних днях. И Махмуд-бек невольно пошел быстрее. Шамсутдин
понял его. В это тревожное, трудное время Шамсутдин научился понимать его по малейшему жесту,
одному взгляду.