Страница 34 из 116
несколько дней в Кашгар. Это, - он хлопнул по стопке газет и журналов, - нам ничего не дает.
Аскарали решил, что в Кашгар необходимо ехать Махмуд-беку.
Фузаил Максум снова ускользнул. Ускользнул ловко и неожиданно. В Синьцзян он двинулся дальней
дорогой через кочевья свободных племен и даже краем прошел соседнюю страну. Караван, который, по
предложению Садретдин-хана, курбаши должен был нагнать в пути, давно прибыл в Кашгар, купец уже
распродал товары и собирался в обратную дорогу, а Фузаил Максум все еще где-то петлял по чужим
степям. Сопровождало курбаши трое всадников. Он отобрал лучших джигитов за час до выхода из
города. Салима в их числе не оказалось. Фузаил не желал доверять новичкам, пусть их даже
рекомендует сам муфтий. Он словно чувствовал расставленные сети и, посмеиваясь, обходил их.
В кочевьях свободных племен жили лихие люди, далекие от политики. Но у них веками складывались
собственные обычаи и традиции. Фузаил являлся в кочевье и просил пристанища. Племя обязано было
укрыть его, будь он даже отъявленным преступником, который еще не вытер кровь с лезвия ножа.
Хозяева при случае даже вставали на защиту человека, искавшего пристанища. Пользуясь этим
59
обычаем, Фузаил Максум спокойно спал в дырявой юрте или под открытым небом. Рядом жались друг к
другу овцы, приглушенно ржали кони.
Курбаши отвык от походов, от ночевок в степи, в горах. Теперь к нему будто вернулась молодость. Он
лежал с открытыми глазами и мечтал собрать огромные силы. Даже - поднять эти племена, повести их
на столицу, захватить власть. Потом подготовиться к большому походу на Советы. Фузаил представлял,
как он врывается в Душанбе, Самарканд, Ташкент.
В степи просыпаются рано. Еще не потускнели звезды, а где-то заплясал под черным котлом первый
огонь. Дым от кривых веток саксаула какой-то сладковатый, напоминает становище и маленькие уютные
кишлаки.
Мечты обрывались сразу же, стоило только вспомнить темную комнатку полицейского участка и
унизительную процедуру, которая называлась - личная явка. Курбаши знал в лицо и по именам всех
полицейских. Когда за хрупким, стареньким столиком сидел офицер, процедура была короче и тактичней.
Сержант задерживал Фузаила несколько дольше, задавал ему вопросы. Рядовой полицейский в
полинявшей гимнастерке прятал под столик босые ноги и упивался временной властью. Фузаил скрипел
зубами. Лицо багровело. Но полицейские привыкли к налитым кровью глазам. В глубоких ямах зинданов
громыхали цепями подобные головорезы. Одежда тех бандитов уже изрядно потрепалась. Через
лохмотья проглядывала дряблая кожа да кости.
Добравшись до границы Синьцзяна, курбаши решил не ехать в Урумчи или в другой крупный город.
Он остановился в кишлаке, где жили узбеки, дунгане, уйгура и даже монголы. Такое пестрое население
устраивало курбаши. у
Фузаил Максум поселился на окраине кишлака. Мимо глинобитного домика проходила тропинка в
горы. По ней изредка поднимались стада. Хозяин домика, одинокий человек, по нескольку дней пропадал
на горных пастбищах. Вскоре вместе с ним стал уходить и Фузаил. Он боялся людей.
Ферганский чайханщик спешил навстречу. Он с должным почтением относился к ближайшему
помощнику муфтия. Лица посетителей чайханы тоже светились расположением к Махмуд-беку.
Чайханщик с поклоном поставил поднос. Махмуд-бек редкий гость. На Фруктовом базаре у него нет
никаких дел, значит, он пришел к нему, к хозяину.
- Что еще нужно господину?
- Вы нужны.
- Я ваш слуга, господин.
Махмуд-бек отпил несколько глотков, осторожно поставил пиалу.
- Мне нужен хороший человек. Я собираюсь в дальнюю дорогу.
- Хороший джигит?
- Да, - согласился Махмуд-бек, - в дороге все может случиться.
- Из людей Фузаила Максума? - вслух размышлял чайханщик.
- Я мало кого знаю.
Чайханщик лез из кожи, чтобы угодить дорогому гостю.
- А не подойдет ли ваш земляк? Он крепкий парень.
- Как он там живет? - поинтересовался Махмуд-бек. - Я даже забыл о нем.
- Благодарен за кров. Сдружился с нашими воинами.
- Хорошо. Подумайте. Я очень надеюсь на вас.
Чайханщик нагнулся еще ниже.
Турецкий консул одобрил предложение Садретдин-хана.
- Да, да, ему пора и в большие дела вникать. Он согласен?
- Согласен, дорогой Эсандол, согласен.
- Тяжелая дорога, беспокойная.
- Вся наша жизнь беспокойная, - философски заметил муфтий.
- Ну что ж, уважаемый отец, благословите его. Пусть завтра зайдет ко мне, и я вручу адреса наших
людей в Кашгаре.
В кабинете консула всегда опущены шторы. Эсандол не любит жары, яркого света. Даже днем горят
европейские лампы с зелеными абажурами.
Свет падает на усталое лицо муфтия.
«Как он стареет», - опять невольно подумал Эсандол.
Кроме адресов Эсандол вручил Махмуд-беку инструкции для своих агентов. Небольшой пакет,
пожалуй, был самым главным, ради чего затевалась поездка. Эсандол решил воспользоваться этой
поездкой, чтобы проверить работу агентов, а также оперативность Махмуд-бека и его способность
самостоятельно разбираться в сложных вопросах.
С небольшим сборным караваном Махмуд-бек и Салим двинулись в путь в полночь. Люди в караване
плохо знали друг друга. Каждый с завистью поглядывал на верблюдов и тюки своего спутника. Казалось,
что именно в этих тюках, незнакомых и заманчивых, находится самый дорогой товар.
Распалив воображение, торговцы успокаивали себя тем, что в случае нападения разбойников эти
дорогие тюки будут разграблены в первую очередь.
60
Подобные мысли не давали им покоя, и все же торговцы не забывали обмениваться самыми
искренними улыбками и вежливыми поклонами. Узнав о недомогании спутника, они вздыхали,
покачивали головами, молили аллаха послать ему здоровья и доброго окончания большой дороги.
А ей, дороге, не было конца. Топорщились на выжженном просторе безлистые кустарники. Плоды
джузгуна - щетинистые орешки - перекатывались по степи от редких порывов горячего ветра. Гордо
стояли выносливые кусты черкеза и карагана. Для них зной ничего не значит. До поздней осени они
сохраняют сочные, мясистые листья. Один из купцов сорвал листик, даже прокусил его. Вероятно, он
вспомнил свое давнее занятие и пожалел, что сменил спокойную жизнь животновода на тревожные
странствия по чужим селениям.
Они побывали в трех кишлаках, где не только домики, но и названия были похожи. Везде жили люди
различных национальностей, вносившие самую невероятную путаницу в поиски. Одно и то же название
звучало по-узбекски и по-киргизски по-разному. Дунгане, уйгуры дали кишлакам свои имена.
К турецкому паспорту Махмуд-бека полицейский отнесся почтительно. В своей каморке он достал
карту, развернул ее и, сверкая улыбкой, предложил гостям найти нужный им населенный пункт. Махмуд-
бек грустно вздохнул: карта была японская.
Еще один адрес имелся у Махмуд-бека. Но селение, упомянутое в нем, лежало в стороне от горных
кишлаков.
Маленький городок, кажется, весь состоял из харчевен и крошечных лавочек. Рядом с лавочками
сидели скучающие хозяева. Городок только торговал.
Под вечер Махмуд-бек и Салим уже валились с ног, когда в одной темной харчевне с длинным, грубо
сколоченным столом их встретил худой уйгур. Он долго щурился и щипал жиденькую бородку, потом
усадил гостей за стол. Доски часто скоблили, но жир въелся в дерево, и оно мутно лоснилось при свете
коптилки.
Лагман был приправлен острым перцем, обжигал губы. Проголодавшись, Салим не стал ожидать
начала разговора, а со свистом втягивал тонкую лапшу. Тесто, пропитанное хорошо прокаленным
маслом, успело впитать и запах мяса. Салим отодвигал в сторону жирные кусочки баранины: на закуску!