Юденич

«Братья!

Народ, который борется и проливает кровь за свободу и независимость, рано или поздно восторжествует. Без жертв свободы не бывает! Веками подавляемые варварским игом, как много раз в прошлом, мы восстали в минувшем году... но среди наших неописуемых тягот и страданий была надежда, нас укреплявшая. Это ни на минуту не оставлявшая нас надежда была православной и великой Россией...

Русские идут бескорыстно как братья на помощь, чтобы совершить наконец и для нас то, что было ими сделано по освобождению греков, румын и сербов.

Болгары! Нам нужно всем, как одному человеку, по-братски встретить наших освободителей и содействовать всеми нашими силами русской армии... Наши интересы, наше будущее, само наше спасение требует, чтобы мы встали все. Отечество зовёт нас к оружию».

Это воззвание было напечатано многими российскими газетами. Его слова будоражили воображение молодёжи, прежде всего той, которая готовилась встать в начинавшейся самостоятельной жизни на военную стезю.

Коллежский советник Юденич-старший оказался среди тех жителей Первопрестольной русской столицы, которые и морально, и материально поддержали Московский славянский комитет, оказавший большую помощь сперва повстанцам Герцеговины и Боснии, а затем и Болгарии, поднявшихся на вооружённое восстание против угнетательницы Турции.

Отец и сын Юденичи, дворяне Российской империи, люди православные по вероисповеданию, не раз слушали выступления руководителей этого комитета купца Пороховщикова и публициста Аксакова. Такие собрания с разрешения московского градоначальника происходили во дворе ресторана «Славянский базар». Там же шла и запись добровольцев для отправки на восставшие против оттоманского ига Балканы.

Николай Юденич был среди тех московских юных дворян, купеческих и мещанских детей, которые не раз опускали свои серебряные рубли и медные пятаки в жестяные кружки сборщиков добровольных пожертвований в пользу южных славян. Это считалось в 70-е годы XIX столетия поступком, достойным уважения окружающих. При этом говорилось:

   — От нас героям восставшей Боснии, на свободу славной Герцоговины...

   — На помощь восставшей под знаменем Святого креста Болгарии, русские и болгары братья в православии...

Московская молодёжь зачитывалась газетными материалами фронтовых корреспондентов. Имя «белого генерала» Скобелева было у всех на слуху. Чего стоили одни его обращения к войскам перед броском через Балканские горы:

«Нам предстоит трудный подвиг, достойный испытанной славы русских знамён: сегодня мы начнём переходить через Балканы с артиллерией без дорог, пробивая себе путь в виду неприятеля через глубокие снеговые сугробы...»

Генерал Михаил Дмитриевич Скобелев стал кумиром русского воинства на долгие годы. Восторгался его личностью и Николай Юденич. Он будет изучать тактическое мастерство военачальника в стенах Николаевской академии Генерального штаба, преподаватели которой в день похорон «белого генерала» положат на его могилу венок, на котором будет лаконичная надпись: «Герою Скобелеву, Суворову равному...»

Выбор Николаем Юденичем полка случайным не был. В конце 1878 года отцовский дом посетил капитан Михаил Зуев, ротный командир лейб-гвардии Литовского полка, возвращавшийся через Москву, где у него проживали родственники, на место службы. Георгиевский кавалер находился на излечении в госпитале Одессы после участия в боях за Дунаем, в Болгарии. Юденич-старший дружил с Зуевым ещё с гимназических лет.

Разговор о Русско-турецкой войне, о том, как шло освобождение Болгарии, состоялся за столом. Николай Юденич молча слушал взрослых. А разговор шёл о боевых делах лейб-гвардии Литовского полка, волей императора Александра II оказавшегося за Дунаем.

   — Скажи, Михаил Николаевич, как наши солдаты шли на войну, чего они от неё желали?

   — Шли, как все, с великой радостью. Шутка ли дело — не просто воевать с турками, как было раньше, а освобождать от них православный народ.

   — У нас в Москве рекруты уезжали, как на праздник. Так их провожали в семьях, на вокзале.

   — И наш эшелон с литовцами на каждой станции встречали хлебом-солью. Да и не только у нас в России. В Румынии, хоть и не было официального разрешения местных властей, всё равно жители были очень радушны.

   — Что же было за Дунаем?

   — Война. Одни переходы и в дождь, и в слякоть чего стоили. Турки в поле выходили редко, всё больше отсиживались в крепостях да за завалами в горах на лесных дорогах.

   — В газетах писалось корреспондентами с войны, что Плевна очень трудно далась нам?

   — Ещё бы, труднее трудного. Редутов у турок было столько, что все подступы к Плевне простреливались не только пушечным огнём, но и ружейным. Было дело — возьмём редут, а он оказывается весь под огнём с соседних.

   — А солдаты-то как себя вели на войне?

   — Тут слов нет: сражались по присяге, держались молодцами. Турки штыкового боя нашего никогда не выдерживали. Как дело доходит до рукопашной — так сразу отступают. Если ваш солдат доблестно бился за Веру, Царя и Отечество, то султанского аскера на смерть за Стамбул было послать не просто.

   — Но турок было не меньше русских. Что же они не держались против нашей армии?

   — Почему не держались? Держались, да ещё как. Одна Плевна чего нам стоила. Только турки всё же сдали. Сколько их в конце войны разбежалось по горным тропам, сами паши султана не знали.

   — Мы много наслышаны о переходе через Балканские горы, особенно через Троянский перевал. Там, как писалось в газетах, гибли целые римские легионы, а турецкие паши искали даже летом обходных путей.

   — Это ещё что. Немецкий фельдмаршал Мольтке недавно сказал, что тот генерал, который вознамерится пройти через Троян, заранее заслуживает имя безрассудного.

   — Ведь это один из самых именитых людей берлинского генералитета?

   — Да, генерал Мольтке — известная личность. Он считает и по сей день, что на Трояне два батальона пехоты смогут задержать наступление целого корпуса. А мы взяли и прошли через этот перевал.

   — Где ранение получил, Михаил Николаевич? Никак, с полгода в одесском госпитале пролежал ведь.

   — Под Филипполем. Солдаты вынесли из-под огня, спасибо им, братцам сердешным. Тогда и отвоевался.

   — А орден за что даден?

   — За Филипполь получил я Святого Владимира 4-й степени с мечами. Там наш полк больше десятка орденских наград получил, не считая солдатских Георгиев.

   — А теперь какова твоя судьба, Михаил Николаевич? Снова в Варшаву, в свой полк?

   — Туда на днях выеду, отпуск по ранению заканчивается. Через год-два буду писать рапорт, испрашивать разрешение на поступление в Николаевскую академию Генерального штаба. Это моя давняя мечта.

   — Удачи тебе. Будешь в Москве — наша семья всегда рада тебя видеть.

   — Спасибо. Николай ваш тоже скоро в офицеры выйдет — пусть просится в гвардию. Это настоящая школа на будущее...

Памятная встреча с одним из офицеров-литовцев, много порассказавшего о боевых делах своего полка на войне с Турцией, и закрепила желание юнкера-александровца Юденича служить в лейб-гвардии, и обязательно в Литовском полку. Той мечте было суждено сбыться сразу же после окончания военного училища.

Подпоручик Николай Юденич был зачислен в состав гвардейского полка «со старшинством в чине с 1881 года», то есть с года окончания военного училища для него начинался отсчёт офицерской службы. Отсчёт с этого года шёл и для получения последующих воинских званий, и для определения выслуги лет.

В лейб-гвардии Литовском полку, впрочем как и в других полках русской армии, не обязательно гвардейских, существовала одна хорошая традиция. Приходили ли в полк молодые офицеры или новобранцы — безграмотные крестьянские парни, — их в первую очередь знакомили с полковой летописью. А Литовскому полку было чем гордиться.

Полк был сформирован в 1811 году, в самом преддверии русского похода великой армии императора французов Наполеона Бонапарта. Ещё не обустроенный до конца полк оказался в самом пекле Отечественной войны 1812 года, пройдя через все её испытания…