Страница 23 из 35
И так день за днем.
Девчатам доставалось отчаянно, уставали, как говорится, до смерти, по вечерам мучительно болели руки, ноги, по-старушечьи ломило поясницу. И хотя смеялись над порванными платьями, которые и починить-то нечем, над мозолями и ссадинами, на душе было тяжело С нетерпением ждали газет со сводками Информбюро, писем, которые приходили редко.
Рина сразу написала Леопольду. Рассказала, что заготовляет лес для Москвы, а о трудностях умолчала. Не станешь же фронтовику жаловаться на мозоли, то ли еще ему приходится испытывать. Однако обо всем Некрасов догадался сам, понял, каково его подруге, и недели через три прислал ответ — жизнерадостный, боевой:
«Здравствуй, Ринка! Шлю тебе горячий привет со вновь освобожденной советской земли. Правда, Ляпка, не спал двое суток, весь в порохе и дыму, и глаза его плохо видят даже в замечательный цейсовский бинокль, но он бодр и радостно идет на Запад. Войну приближает к концу».
С год назад Леопольд в письме к школьной подруге Наташе Самохиной называл ее «молодчиной». Наташа пошла на завод и работала электросварщицей. Теперь же он хвалил за труды и ободрял Октябрину, желал ей стойкости и упорства.
Первое письмо Рина прочитала одна, буквально проглотила его, уединившись на песчаном откосе. Мысленно перенеслась к Леопольду на фронт. Хлебнув лиха, она теперь лучше понимала его, отчетливее видела опасности, которые окружают молодого командира. Тревожилась за него, радовалась, что жив и здоров, идет на запад. Гордилась им.
Конечно, эти письма интересовали и ее подруг. Что пишут с фронтов, о чем? Есть ведь строки сокровенные, принадлежавшие только ей. Но есть ведь и такие, которые просто необходимо прочесть всем девчатам.
На лесозаготовках у них был общий котел — и жидкий суп поровну, и хлеб поровну. Редкими посылками тоже делились: по конфетке, по кусочку сахару. Разве она не должна поделиться и своей радостью, сделать ее общей.
Поздно вечером девушки собрались в избе, зажгли керосиновую лампу. И Рина стала читать:
«Передо мной проходят в воображении пережитые дни жестоких боев. Сколько лишений, мук, горя и страданий они причинили людям, а те все терпели, все переносили и шли вперед. Почему? Какая неведомая сила заставляла их выходить победителями из жестоких боев с судьбой? И кажется мне, что на это можно ответить одним: большая, громадная надежда и вера, живущие в каждом нашем человеке в то, что через эти муки лежит путь к новой, светлой жизни, к счастью и спокойствию. Когда мне бывает трудно, я всегда вспоминаю Некрасова и говорю про себя: ничего, вытерпим, вынесем все и широкую, ясную грудью дорогу проложим себе…»
Девушки внимательно вслушивались в каждое слово и благодарно улыбались. Ну что там их сбитые коленки, ссадины, ноющие мышцы и тоскливая пустота в желудках по сравнению с тем, что переживают на фронте, откуда их утешает и ободряет этот незнакомый, внимательный и смелый парень. Они просили передать ему привет, пожелать удачи и даже советовали, как и что ему отвечать.
Но Рина и сама теперь знала, что и как писать Леопольду. Многое поняла она там, на берегу лесной речки, и письма ее становились с каждым разом полнее, душевнее, ярче. И весточки из тылового городка задерживались, опаздывали, но все же догоняли Леопольда под Оршей, Борисовом, на Березине, на пути к Неману. А его ответных писем с нетерпением ждали девчата на лесозаготовках.
Рина еще ни разу не написала самого заветного слова «люблю», не решалась, но вот-вот была готова его сказать. И вдруг письма Леопольда прекратились. Их не было день, два, неделю. Что случилось? Она смотрела на почтальона то с надеждой, то со страхом. Подруги утешали ее, говорили, что все в порядке, просто войска быстро перемещаются, почта не поспевает за ними. Но она-то чувствовала: произошло что-то тяжкое. Ранен? Убит? Пришло отчаяние. И она поняла себя.
В один из июльских дней написала Леопольду: «Люблю и жить без тебя не могу, жду, жду встречи, чтобы никогда не расставаться».
Это письмо очень долго добиралось до гвардии старшего лейтенанта Некрасова. Он получил его только в конце августа, когда вернулся в свой полк. Как мы знаем, под деревней Родзевичи, во время броска на немецком бронетранспортере, он был в третий раз ранен и около полутора месяцев пролежал в госпитале. Его ответ на Ринино признание пришел на Большую Полянку, в дом номер 41, только в сентябре сорок четвертого года. Письмо его дышало нежностью и счастьем.
Глава десятая. Фляга с балтийской водой
1
Октябрь сорок четвертого года. Восточная Пруссия. Тугие, промозглые ветры с Балтики. Густые туманы. Холодные обложные дожди. Набухшая влагой земля. С запада, севера и юга непрестанный гул орудий.
В недавно захваченных немецких землянках размещаются подразделения 248-го гвардейского стрелкового полка. Приводят себя в порядок. Ждут пополнения. Гвардейцы знают, что отдых короток. Вот-вот оставят сухие землянки, где можно скинуть шинели и погреться у печурок — и снова в путь по незнакомой земле.
— Там, в прифронтовом лесу, близ городка Гросс-Роминтен, я впервые увидел гвардии старшего лейтенанта Некрасова, — рассказывает Георгий Прокофьевич Конов. — Я только что прибыл в гвардейский полк и вступил в командование первым батальоном. В этом лесу и принимал подразделение.
Можно себе представить, как внимательно и придирчиво знакомился с батальонным хозяйством, присматривался к людям этот кадровый военный. Георгий Прокофьевич начал свою армейскую службу задолго до войны. Был красноармейцем, командиром отделения, старшиной, а после окончания курсов и политруком в стрелковом полку, которым командовал полковник Кутепов. Кутепов со своей частью неотразимо держался в сорок первом, ему принадлежат знаменитые слова: «Будем стоять, пока живы». О нем писал Константин Михайлович Симонов в своей книге «Разные дни войны».
Воспитанник Кутепова, Г. П. Конов в войну был комиссаром отдельного пулеметного батальона, командовал стрелковым батальоном, водил разведотряд дивизии в ночной поиск. Тяжело раненный, долго мыкался по госпиталям и вот осенью сорок четвертого вернулся на фронт.
Принимая подразделение гвардейцев, Конов приказал поочередно вызвать ротных командиров, чтобы обстоятельно побеседовать с каждым. Ему хотелось понять и почувствовать, с кем доведется делить опасность, радость и горе.
— Вслед за командирами стрелковых рот, прошедшими огонь и воду фронтовиками, — вспоминает Георгий Прокофьевич, — вошел хорошо сложенный, крепкий юноша. Он показался моложе своих товарищей, розовощекий, круглолицый. Но, видать, тоже обстрелянный. Обмундирование на нем подштопанное, кое-где и прожженное, сидело ловко и ладно. Кирзачи ушиты, как хромовые. Клапаны на ушанке плотно уложены. Выправка отменная, как у настоящего кадрового офицера. Понял, что его внешний вид — не подделка, дескать, к начальству иду — причепурюсь, нет, видно, себя всегда так соблюдал. Честь отдал четко. Докладывает: «Товарищ гвардии капитан, командир первой минометной роты гвардии старший лейтенант Некрасов прибыл по вашему приказанию». И улыбнулся — так доверчиво и, знаете, с достоинством… Не вспомню точно, о чем мы тогда беседовали, надо полагать, о подготовке личного состава, наличии и состоянии материальной части, оружия, боеприпасов, а я примечал: у него все до стежка военное, строевое, а вот улыбка — гражданская… В общем, он, как и другие ротные, мне понравился, тем более что вскоре узнал: коммунист, член партбюро части, награжден орденами и медалью «За отвагу», а в гвардейском полку служит целый год… Но настоящее наше знакомство произошло в бою…
Недолго отдыхал полк. Вскоре его, как и всю дивизию, находившуюся в армейском резерве, подняли по тревоге. Совершив ночной марш, часть вступила в новую схватку с врагом.
Вторая половина октября — время тягчайших испытаний для 11-й гвардейской армии, по боевым порядкам которой гитлеровцы нанесли мощный и тщательно рассчитанный контрудар в окрестностях города Гумбинена. Об этом вспоминают многие ветераны-гвардейцы, а командующий армией генерал К. Н. Галицкий в своих мемуарах отмечает, в частности, что 22 октября фашисты настойчиво развивали контрудар на участке, который удерживала 83-я гвардейская стрелковая дивизия. Силы противника были значительными: два полка моторизованной пехоты, поддержанные 40–50 танками.