Страница 22 из 35
— Ирина!—вновь воскликнул Гиви.— Мы с Алешей во всем разобрались. Он настоящий друг. А ты, Ирина...— Гиви долго подыскивал подходящее слово и наконец добавил:—А ты — кокетка. И это недостойно пашей советской девушки, комсомолки!
— Дурак!— воскликнула Ирина, глотая слезы.— Ты сам кокетка!
— Насчет кокетки несогласен. А дурак — это да. Как я пе мог разглядеть...— он замолчал.
Молчала и Ирина. Действительно, зачем она написала записку Алеше? Ну поссорилась она с Гиви из-за новой книги Алексея Толстого «Хлеб». Гиви утверждал, что это замечательная книга, поскольку се написал сам Алексей Толстой. Ну а Ира была другого мнения. Вот и все. А Алеша красивый парень. И уже знаменитый артист. И орден у него есть! Подумать только—орден!.. Она решила позлить Гиви, доказать ему, что он, хотя и имеет метр девяносто роста, и вообще хорош собою, но... Пусть он не очень задается.
Ира понимала, что поступила глупо, легкомысленно. И именно сознание собственной ошибки приводило ее в бешенство, хотелось отыграться на Гиви.
— Послушай, Ира,— вдруг заговорил Гиви тихо,— я согласен забыть все обиды. Мы с Лешей стали такими друзьями!.. Понимаешь? Высшая дружба! Как в поэме «Витязь в тигровой шкуре»... Мы с Алешей сражались... А потом разобрались... Ты во всем виновата!
— Нет, ты!— вскричала, чуть не плача Ира.— Пристал с этим «Хлебом!» И вообще... Что тебе надо? Он, видите ли, меня прощает!.. Ах, какой рыцарь!
— Ирина!
— Вот назло тебе возьму и пойду к этим киношникам. Друг Печорина меня приглашал.
— Ирина, опомнись!..
Но Ира уже поднялась и зашагала по дорожке, навстречу призывно поющей зурне.
— Ира! Опомнись!
Нет, красавица не желала опомниться. Гиви в сердцах сделал жест пальцами — «Иех!..», который я не в состоянии описать,— его надо увидеть. Первая мысль: силой удержать Иру. И тут же другая: «Ты же мужчина, Гиви! Нельзя унижаться. Пусть всему конец... Пускай снимается в кино. Она пожалеет, горько пожалеет. Но будет поздно!»
Парень бросился бегом, обогнал Ирину, запрыгнул в уже двинувшийся вниз вагончик фуникулера. У подножия горы он выскочил и побежал... Куда? Конечно, к своему лучшему другу Леше!
У него не было с собой денег. А в цирк без билета не пройти. Однако Гиви прошел и без билета. Точнее, прорвался.
Это был уже новый цирк, построенный в прошлом году. Раньше в Тбилиси был цирк маленький, деревянный. Но тбилисцы любили его. Может быть потому, что директором там был старый циркач,
Роман Сергеевич Хамеакурдия, почтенный старец, перед которым благоговели самые знаменитые гастролеры. Он и начал строительство нового цирка. Поэтому тбилисцы полюбили и новый цирк, стоящий на взгорье,—современный, красивый.
До начала представления было еще около часа, но артисты уже разминались, отрабатывали трюки. Дуровская слониха Макси, добрая, умная громадина, ухватила Гнви хоботом. Парень еле вырвался... Побежал дальше и увидел Гогу возле стойла Орлика. Гога угощал сахаром своего четвероногого партнера.
— Где Леша?!— вскричал Гиви.
— Здесь. А что случилось?
— Надо!.. Срочно. И тебя, Гогия, и Эрика... Всех!
Несколько минут спустя друзья сидели в гримировочной комнате Леши и слушали сбивчивый рассказ Гиви. Парень взволнованный, разгоряченный, нарисовал ужасающую картину: краса и гордость школы, Ирина уходит к киношникам. Она уже там. Она пьет вино, ест шашлык и слушает пошлые комплименты. Надо спасать человека!
Эркин, которого Гиви называл Эриком, выразил, правда, сомнения... А что ужасного в том, что Ира станет «кинозвездой;>?
— Ка-ак?!—возмутился Гиви.—Она должна со мной учиться в медицинском институте. Все эти финтили-минтили ей только голову заморочат!
И вот друзья уже мчатся па трех велосипедах. Гиви сидит на раме у Алеши, приговаривая в азарте:
— Пусти меня к педалям. Я быстрее буду крутить! Пусти... Бросив велосипеды на нижней станции, четверо друзей вскочили
в вагон фуникулера. Вагончик добирался до вершины горы бесконечно долго. Уже смеркалось. Зажигались огни. Великолепный вид вечернего Тбилиси открывался из вагончика. Темная, блестящая лента Куры, перерезающая город надвое. Поблескивающий огоньками проспект Шота Руставели. А во-оп там — школа, белеет обрыв, которым заканчивается школьный двор!
Но друзьям было не до любований вечерним городом. Не дожидаясь остановки вагончика, они выскочили па ходу, бросились к духану.
Пир там шел горой. Ирина сидела на почетном месте рядом с седовласым красавцем, который и оказался режиссером. Тощий человек в яркой клетчатой рубашке говорил витиеватый тост в честь гостьи.
— Прекрасная Ирина!—с чувством говорил тощий.— Я поднимаю этот маленький бокал... Маленький бокал, но с большим чувством!.. Я вижу в вас будущую звезду киноэкрана. Светило киноискусства! Наконец-то восходит солнце нашего кино! Если бы я был маленьким муравьем, если бы я даже был невидимой-инфузорией... То и тогда, завидев вас, великолепная Ирина, я сказал бы сам себе так!..
Что бы сказала себе тощая инфузория — так и осталось тайной, ибо тост был прерван явлением четырех друзей. Толстяк администратор, завидев Гиви, стал потихоньку выбираться из-за пиршественного стола.
— Вы к кому, молодые люди?—удивился седовласый.
— Прошу извинить, но не к вам,—ответил Гиви, раздувая ноздри.— Мы просто хотим забрать у вас Красную шапочку.
— Кого?!
— Эту девушку, которую сбивают с толку, хотят сделать артисткой, хотя она должна учиться на врача.
Седовласый, как оказалось, был умница. Он сразу сообразил что к чему. Пожал плечами.
— Понятно, молодой человек. Мы не против медицины.
— Еще бы!— ядовито усмехнулся Гиви, намекая на то, что пирующие достигли такого возраста, когда медицина крайне необходима.
— Извините нас, молодой человек. Все вышло так неожиданно. Не знаю, какие у Ирины перспективы в медицине. Но для кино... Внешние данные, так сказать, фактура...
— Фактура, да?!— возмутился Гиви.— Может быть, еще накладная, квитанция, да? Разве так можно говорить о такой девушке! Фактура-мануфактура!
Ирина потупила глаза. Как хорошо сказал Гиви! «О такой девушке!»... Ей стало не по себе. Как она только решилась пойти! О, если узнает мама!.. И папа! Ужас... Фактура!
Слева от режиссера сидел человек с черной повязкой на правом глазу. Пока Гиви пикировался с режиссером, остальные незваные визитеры осматривались. Компания, как видно, собралась за пиршественным столом веселая и добродушная. Напрасно Гиви лезет на рожон. Но и его понять можно. Он ведь мечтал окончить с Ирой медицинский, уехать в горную деревушку — сапели, лечить людей. И вдруг — эти киноискусители! Леша обратил внимание на человека с повязкой вместо глаза. Лет тридцати, широкоплечий. И, видимо, совестливый. Он, пожалуй, больше всех смутился, завидев ири-ных «освободителей»: покраснел, побледнел, сорвался с места, кажется, собираясь вовсе покинуть духан. Правая нога, приметил Леша, у него не сгибалась. Но его окликнули: «Степан Кузьмич, вы куда это?» — и одноглазый вернулся на свое место. Если бы не увечье, Степана Кузьмича можно было бы, пожалуй, назвать красивым. Русые волосы, прямой нос, уцелевший глаз темно-серый, выразительный. Большие густые усы с приятным изгибом.
Одноглазый вдруг попросил слова.
— Молодые люди,—торжественно произнес режиссер,—к вам хочет обратиться со словами привета и дружбы наш администратор,
Степан Кузьмич Малышев. Мы все горячо любим нашего дорогого Степана Кузьмича. В пашем сплоченном коллективе он сравнительно недавно. Он — герои боев за сопку Заозерную у озера Хасан, где, как известно, японские самураи получили сокрушительный удар... Просим вас, дорогой Степан Кузьмич.
К удивлению ребят Степан Кузьмич говорил с ярко выраженным грузинским акцентом. Впрочем, многие русские, живущие в Грузии, говорят с грузинским акцентом. И одет он был по-кавказски. Черная шерстяная блуза с множеством маленьких пуговок от самого ворота книзу, наборный поясок, галифе и сапоги с мягкими подошвами. Над левым карманчиком блузы поблескивал орден Красной Звезды.