Страница 21 из 35
А тем временем коварная Ира находилась на вершине горы Мтапминда. Она знала, что в классе произошла ссора и, разумеется, Алеше после уроков придется объясняться с наглецом Гиви (еще бы! Осмелился стукнуть Алешу ни за что, ни про что!). Объяснения, конечно же, будут с помощью «обмена жестами». И, несомненно, Алеша проучит наглеца Гиви. Правда, объяснение что-то затянулось. Хоть и начало апреля, а все-таки прохладно. А она оделась специально для занятий геометрическими задачами с применением тригонометрии: крепдешиновое платьице нежно-василькового цвета, отделанное тонкими полосками кружев, лакированные туфли-лодочки, на руке старинный бабушкин браслет с вделанными в него крохотными часиками. И благоухала она духами «Красная Москва». Ира хорошо знала, что оаа красива. О красоте ее шла слава но всему городу. Тонкие, нежные черты лица, темные, красиво изогнутые брови, огромные бледно-голубые глаза, опушенные длинными мохнатыми ресницами. Толстая золотистая коса, словно нарисованный, чуточку капризный рот... Картинка, а не девушка. Говорят, что как-то приехал из города Гори одни парень, до которого также докатилась слава о красоте Иры. Долго слонялся по школьному двору, не сводя завороженных глаз с Ирины. Наконец произнес: «Не может быть!», махнул рукой и уехал.
Ира терпеливо ждала своего репетитора. Она сидела на скамеечке, возле живой изгороди с проклевывающимися листочками, делала вид, будто читает «Королеву Марго», то и дело украдкой поглядывая в сторону станции фуникулера. Рядом со станцией, в ресторанчике, гуляла веселая компания. Гремела музыка, зурна и кларнет выводили под барабан забористое «Кинтаури». Легкий ветерок доносил до Иры аппетитный запах шашлыка, терпкий аромат кинзы, тархуна, петрушки, другой зелени, без которой немыслим никакой шашлык.
Наверное, какие-нибудь лауреаты, а может, геологи пли зимовщики, герои Арктики, решившие провести весело и приятно отпуск в прекрасном городе Тбилиси...
Захрустела «живая изгородь». Ира от неожиданности вздрогнула: перед ней стоял подвыпивший гражданин средних лет, полноватый, с заметным брюшком, одетый с иголочки. Серый коверкотовый костюм; широченные брюки скрывали ботинки, так что казалось, будто незнакомец просто вырос из песчаной дорожки. Яркий галстук повязан узлом величиной с кулак. Физиономия круглая, добродушная, лукавая. И конечно — усы. Не такие, как у Гиви. У Гиви усики тоненькие, как у английского министра иностранных дел Антони Идена. А у незнакомца усы большие, с проседью. Но тоже ничего. «Однако, что ему от меня надо?» — подумала Ира. Она хотела встать, уйти. Незнакомец остановил ее плавным жестом, как бы отстраняя себя от святыни.
— Приношу к вашим ногам, прекрасная незнакомка, тысячу извинений. Я сидел все время на веранде, смаковал с друзьями прекрасное вино «Хванчкара» и любовался вами издали... Не подумайте ничего такого! Боже сохрани!.. Когда я был в парижском Лувре, я точно так же, с благоговением любовался Моной Лизой.
Ире стало интересно. Был в Париже! Дипломат, что ли? Вскоре выяснилось, что незнакомец человек довольно знатный, хотя и не зимовщик и не дипломат. Он представился кинорежиссером. А на веранде отмечают выход на экран нового кинофильма его друзья, съемочная группа.
Вообще-то толстяк, как узналось позднее, лишь слегка прилгнул. В Париже он не был, режиссером — тоже. Он был администратором съемочной группы, хозяйственником. Причем даже старшим администратором. В его подчинении имелся младший администратор. Незнакомец с ходу стал предлагать Ире посвятить себя киноискусству. Такие, как он выразился, «фантастические внешние данные»! Голос!!! «И вообще, идемте в нашу компанию. Исключительно порядочные и интересные люди!»
И вышло так, что Ирина на некоторое время позабыла о своем репетиторе. Поставьте, ребята, себя на ее место. Вот вам вдруг предложили сниматься в кино.
Из благоговения перед «такой неземной красотой» толстяк не смел садиться на скамью. Он стоя уговаривал Иру посвятить себя «великому киноискусству». Он не был еще совсем стар. Но у него уже, видимо, развивался склероз. Потому что пять минут спустя он уже говорил о музее Ватикана в Риме и как он в том музее благоговейно любовался Моной Лизой. На веранде грянули веселые куплеты из «Кето и Котэ»:
Как родился я на свет — Дал вина мне старый дед...
Толстяк, позабыв о будущей «кинозвезде» (а может быть, для нее специально!), вскинул коротенькие ручки, сложил ладони и, ловко щелкая пальцами, стал танцевать, изображая старого тифлисского кинто. Широченные брюки его вполне заменяли шаровары этого уличного весельчака, гуляки, остроумца и любителя розыгрышей.
Ире было весело смотреть на танцующего толстяка. Едва кончились куплеты, грозно загремел барабан — «доли», выбивая ломаный, четкий ритм воинственного танца «Хоруми». Этот танец исполняют несколько человек. Положив друг другу руки на плечи, они выбрасывают ноги вправо, влево, совершают прыжки, подчиняясь барабану, отбивающему на пять четвертей:
Трам-трампам, трарарарам!
Толстяк, пригнувшись и раскинув ручки, как бы положив их на плечи воображаемых партнеров, принялся дрыгать ножками. Он так увлекся этим своим занятием, что был просто поражен, увидев рядом с собой юного гиганта, с раздувающимися ноздрями, с грозными молниями в черных глазах. Ну, конечно, это был Гиви.
— Послушайте, почтенный старец! Это еще что за концерт художественной самодеятельности? — произнес гигант гортанным, гневным голосом.— Пастыдились бы! Дома, наверно, взрослые дети плачут, внуки дедушку потеряли!.. А дедушка «хоруми» пляшет.
Толстяк сперва перепугался страшно. Но вспомнив, что па веранде пирует съемочная группа, что духанщик* — свой человек, а у него целый штат,— воспрянул духом. Выпятив животик, ответил с достоинством:
— Не надо опаздывать на свидание, биджо!** Как честный человек, я не мог равнодушно взирать на страдания этой девушки, неземная красота которой...
— Если хотите научиться танцевать «Хоруми» как следует,— перебил его Гиви,— советую записаться в хореографический кружок Дворца пионеров. А то просто смотреть на вас обидно.
— Паслушай, биджо,— запетушился подгулявший киноадминистратор,— если ты будешь продолжать разговаривать со мной таким непочтительным тоном, я об этом скажу директору школы, где ты получаешь «двойки».
— А если вы будете продолжать говорить мне «ты» и называть мальчиком,— ответил Гнви, кусая губы,— я, несмотря на то, что очень уважаю старость, вынужден буду спустить вас с горы Мтацминда без помощи фуникулера.
И толстяк понял: пока прибегут на помощь его коллеги и духанщик с помощниками, этот верзила сделает, что обещал.
— Ну и молодежь нынче пошла!— молвил толстяк сварливым голосом.— Вот в наше время...— и поспешно удалился.
Наступило молчание. Ира не могла понять, что случилось, почему вместо Алеши явился Гиви. Рослый красавец долго сверлил Иру испепеляющим взглядом. Наконец сказал с напускным спокойствием:
— Алеша не придет. Алеша сказал, что ему некогда обучать тебя задачкам по геометрии.
Кровь бросилась в лицо Иринке. Задыхаясь от стыда и гнева, она спросила:
— А зачем ты пришел? Ты что — теперь на побегушках у этого циркача? Или, может быть, он сегодня тебя так проучил, что ты запросил пощады и поклялся выполнять все его прихоти?
— Ирина!—вскричал гневно Гиви.— Ирина! Ты не можешь меня оскорбить после того, что я только что видел. Обольщать друга Печорина...
— Какого Печорина?
— А вот этот толстый, который танцевал «Хоруми». По его истасканной физиономии видно, что он дружил еще с Печориным... Только Печорин, возвращаясь из Персии, давно помер, а его друг все еще пляшет!
Гнев, ребята,— плохой советчик. Вместо того, чтобы как-то объясниться, Ира и Гиви пошли на поводу у гнева. Ире следовало бы разобраться в своих чувствах. С девятого класса они дружили. Вместе учили уроки, бегали на Куру купаться, в кино ходили и на проспекте Шота Руставели пили в фирменном магазине газировку со знаменитыми сиропами самого Лагидзе. Да, именно, знаменитыми. Кудесник сиропов Лагидзе получил за них высокую премию! И вообще, есть где побывать в Тбилиси.