Страница 7 из 19
С десяток оживленных разговоров обрывается, стоило мне войти в дверь. Я могу определять тех, кто узнал меня, по тому, как меняется выражение на лицах людей. Я давно перестал обращать на это внимание. Помнится, когда-то я даже получал от этого удовольствие.
Меня уже ждут. Этот человек выглядит старше меня годами, хотя на самом деле, скорее всего, моложе. Он щурится, вытягивает шею, как перепелка, клюющая зерно. На нем серая туника, длинная, до самых лодыжек, но, в отличие от других присутствующих, на его пальцах или рукавах нет чернильных пятен. Из чего я делаю вывод, что он зарабатывает на хлеб переноской книг, а не их переписыванием.
— Это ты библиотекарь?
Он едва находит силы, чтобы кивнуть. У него плоское, как будто раздавленное лицо. Он прожил жизнь среди свитков, аккуратно свернутых и перевязанных. Он не ожидал такого в своей библиотеке.
— Тело все еще там?
Мой вопрос приводит его в ужас.
— Могильщики приходили час назад.
Убийство без трупа.
— Ты можешь показать мне, где его нашли?
Он ведет меня по узкому проходу среди полок, то и дело сворачивая в стороны, пока мы не оказываемся у стены с окном. Сквозь него в помещение проникает желтоватый свет и падает на стол, заваленный бумагами и свитками. Стул отставлен в сторону. Легко представить себе читателя, который отошел, чтобы облегчиться, и может в любую минуту вернуться и застать нас за тем, как мы просматриваем его книги.
— Ты знаешь, кто это сделал?
Это очевидный вопрос, но его необходимо задать. Обескураженный библиотекарь яростно трясет головой. Он указывает на ряды полок, уставленных рукописями.
— Никто ничего не видел.
— Кто нашел убитого?
— Его помощник, дьякон по имени Симеон. Епископ лежал лицом вниз на столе. Дьякон решил, что он заснул.
— Дьякон здесь?
Не ответив — или вместо ответа, — библиотекарь отходит в сторону. По-птичьи, словно крыло, подняв руку, он на ходу проводит ею по полкам. От постоянного чтения книг он, должно быть, почти ослеп. Как от свидетеля толку от него не будет. А что вижу я? Чернильницу и тростниковое стило на столе, нож с рукояткой из слоновой кости и небольшой кувшин рядом с ними. Кучка тоненьких стружек там, где епископ заострил стило.
Что мешало тебе воспользоваться для защиты, от убийцы, ножом? — мысленно спрашиваю я убитого.
Затем вытаскиваю пробку из кувшина и нюхаю белую пасту. Пахнет клеем. Ставлю кувшин на место и рассматриваю ГРУДУ лежащих рядом бумаг. Епископ Александр был заядлым читателем: половина его стола завалена свитками, часть из них нетронута, другие наполовину прочитаны.
Из нескольких вылетели стержни, на которые они были намотаны, и свитки раскатались. Это произошло, видимо, тогда, когда голова убитого ударилась о столешницу.
В центре возлежит книга иного рода. Это кодекс, отдельные пергаментные страницы переплетены и образуют том. Лично я нахожу это крайне неудобным, отрывочным способом чтения, но я знаю, что христианам он нравится. Я пытаюсь разобрать, что именно он читал в момент смерти. Определить это невозможно. Его разбитое лицо упало прямо на книгу и залило слова кровью. Левая страница нечитаемая, правая — не написана. Его прошлое затерто, будущее — пусто. Я пытаюсь вытереть написанную страницу, однако кровь уже запеклась, и я лишь размазываю ее. Тени слов плывут под пятном как рыбы подо льдом — близкие, но недосягаемые.
— Ты думаешь, что найдешь здесь ответы?
Я поднимаю голову. Библиотекарь вернулся вместе с каким-то молодым человеком. Высокий, с красивым лицом и взъерошенными черными волосами, одет в простую тунику и сандалии. Его руки так сильно испачканы, что мне в первое мгновение кажется, будто он в перчатках. Но потом я понимаю, что это чернила. Впрочем, только ли они?
Я показываю на пустой стол.
— Это ты нашел тело?
Юноша кивает. Я ищу на его лице признаки вины, но оно одновременно выражает самые разные оттенки чувств. Тут и печаль, и гнев, и беспокойство, и даже легкий вызов. Если до этого он не знал, кто я такой, то теперь библиотекарь, похоже, ему сказал. Но он не намерен дать себя запугать.
— Тебя зовут Симеон?
— Я… я был… секретарем епископа Александра.
Его темные глаза внимательно изучают меня, он явно пытается понять мои мысли. Неужели ему действительно хочется это знать? Ты мне подходишь, думаю я. Если Константину нужен быстрый ответ, то он его получит. Вот молодой слуга с чернилами или кровью на руках, который нашел тело, который вполне мог питать зло к своему хозяину. Если он священник, Константин не станет его пытать или казнить. Просто отправит убийцу на какой-нибудь крошечный островок, и правосудие свершится. Но Константину нужно отнюдь не это. Пока.
— Как он умер?
— У него было разбито лицо, — безжалостно произносит дьякон. Он явно хочет потрясти меня. Если это так, то ему придется изрядно постараться.
— Как?
Он не понимает.
— Ему разбили лицо, — повторил дьякон. — Он был весь в крови.
— На лице?
Симеон прикасается ко лбу.
— Рана была вот здесь.
— Чистая рана, вроде той, что остается после ножа?
Видимо, он думает, что я тупой.
— Я сказал вам, что у него было разбито лицо. Раскроен лоб.
Нет, здесь явно что-то не так. Если епископ сидел лицом к окну, спиной к комнате, то очевидной целью убийцы мог быть только затылок. Однако кровь на книге свидетельствует в пользу слов дьякона. Я достаю ожерелье с монограммой, которое мне дал Константин.
— Это ты его нашел?
— Да, на полу, рядом с телом.
— Ты узнал эту вещь?
— У Александра такой не было
— Тебе известно, кто убил его?
Вопрос вызывает у него удивление. Это настолько очевидно. Он думает, что это, должно быть, уловка. Он смотрит на меня, ожидая ловушки, затем понимает, что молчание идет ему не на пользу.
— Он был мертв, когда я нашел его.
Намеренно проявляю нетерпение, чтобы поиграть у него на нервах.
— Я знаю, что он был мертв. Но тот, кто это сделал, не мог уйти и не оставить следов. На его одежде или руках должны были остаться пятна крови.
Я позволяю моему взгляду скользнуть по испачканным чернилами рукам Симеона. Он сжимает пальцы в кулаки.
— Я никого не видел.
— Может, в таком случае, ты что-то слышал? — Этот вопрос в большей степени обращен к библиотекарю, возможно, слух восполнил то, что уже не под силу его слабым глазам. Но тот спешит покачать головой.
— Рядом с нами возводят новую церковь. Каждый день мы слышим шум и голоса рабочих, занятых на ее строительстве.
Это очень мешает читать. «Eripient somnum Druso vitulisque marinis*x, — как говорит Ювенал.
Меня не интересуют его познания. Константин как-то сказал, что люди, когда им больше нечего сказать о себе, показывают свою ученость. Я перевожу взгляд и кое-что замечаю. Брызги крови на стоящих на полке свитках, в стороне от того места, где было найдено тело. Прохожу мимо библиотекаря и, задев плечом, почти толкаю на его любимые рукописи.
Сам я при этом ногой задеваю нечто, лежащее на полу. Предмет откатывается еще дальше, в тень полок. Симеон собирается его поднять, но я жестом останавливаю его и сам опускаюсь на колени. Пол весь в пыли, каплях застывшего воска и тонких нитях папируса. Шарю рукой в темноте и наконец нащупываю что-то холодное и гладкое. Подняв находку, я вижу, что это небольшой бюст, высеченный из черного мрамора, размером с кулак взрослого человека. Мраморное лицо имеет благородные черты и незрячие глаза мудреца, правда, плохо различимые под коркой засохшей крови. Наверно, это лицо было последним из того, что Александр увидел за миг до смерти.
— Кто это?
— Имя начертано внизу, — говорит библиотекарь. Он не осмеливается посмотреть на мою находку.
Я переворачиваю бюст.
— Иерокл.
Это имя мне незнакомо. Даже если я когда-то его и слышал, то не обратил внимания и не запомнил.
А вот другим оно знакомо. Особенно Симеону.