Страница 21 из 39
Так-то оно всё и есть, но неприятный осадок от разговора с Праттом у Криспена держался до самого вечера. Стараясь избавиться от него, Роберт проторчал у телевизора до тех пор, пока осоловев шее сознание не объявило забастовку. Лишь тогда, с трудом справив шись с кнопкой "дистанционки" и выключателем торшера, он доплелся до кровати и рухнул в нее, чудом успев увернуться от коварно на павшей стены. И мгновенно отрубился.
Позже, пытаясь восстановить в памяти, как всё началось, Ро берт снова и снова изумлялся, что в ту ночь он проснулся не от шу ма или прикосновения. Его разбудила тишина. Он присел на кровати, пытаясь осознать, что прервало его сон. В окружающей обстановке была какая-то странность, настолько чудовищная и невозможная, что никак не удавалось ее определить, зафиксировать. Она растворилась в действительности и перемешалась с ней. И вдруг Криспен понял. В мире воцарилось безмолвие. Оно являлось таким абсолютным и полным, как бывает, наверное, только на дне глубочайших подземелий или в вакууме. Отсутствовали обычные городские шумы, не текла вода по трубам, не шуршали тараканы на кухне, не тикали часы на столе. Не слышно было вообще ничего. "Господи, - в испуге подумал Роберт, - я оглох". Для проверки он щёлкнул пальцами, и это грянуло, как орудийный салют. Он немного успокоился и перевел любовный взгляд на рубашку фирмы "Хоррор", висевшую на плечиках на ручке шкафа. Ее заливало лунное сияние, и казалось, что вокруг нее загорелся нимб. "Хороша, - восхитился Криспен, откидываясь на подушку, - ах, как хороша". Внезапно ему почудилось, что, когда вешалка уходила из поля зрения, рукава сорочки пошевелились. Он вновь уставился на покупку. Та висела совершенно неподвижно. Роберт медленно, очень медленно отвел взор. Что за чёрт?! Теперь он мог бы поклясться, что краем глаза уловил некое волнообразное движение, пробежавшее по легкой материи. Может быть, сквозняк? Нет, всё закупорено. Он приподнялся на локтях и стал неотрывно смотреть на рубашку. Нес колько минут они, казалось, испытывали терпение друг друга. Вдруг обшлаг правого рукава медленно, по миллиметру приподнялся и уста вился на Криспена, как пушечное жерло. Второй рукав чуть согнулся в локте. Острые концы воротника шевельнулись и застыли торчком, вертикально, как уши насторожившегося зверя. А еще через пару ми нут рубашка дернулась, полы ее взвились в воздух, и вся она заби лась в неистовых корчах, как сумасшедший в пляске святого Витта.
Сколько это продолжалось? Криспен не знал, завороженный чудо вищным танцем. Вдруг на него, как океанская волна, обрушилась ла вина звуков: гудки, свистки, шарканье ног пешеходов, отдаленный женский визг, обрывки музыки, собачий лай. Девятый вал какофонии затопил спальню и смыл липкую паутину безмолвия. Когда он чуть отхлынул, Роберт встал, нашарил в темноте тапочки и подошел к ру башке. Та висела неподвижно и безжизненно. Он протянул пуку и пот рогал гладкую, чуть прохладную ткань. Перед глазами поплыли раз ноцветные концентрические круги...
Звон возник ниоткуда, крепчал, ширился, заполнял вселенную и , похоже, намеревался вырваться за ее пределы. Криспен сел на ложе и помотал головой. Будильник надрывался из последних петушиных сил. Роберт пожалел самозабвенный агрегат и отключил звонок. "Неу жели это был всего лишь сон? - с облегчением подумал он. - Вот так и сходят с катушек. А вообще, неудивительно после дурацких предос тережений Дика. Но хорошая порция ужаса все-таки лучше, чем обыч ный бессвязный бред. Взбадривает".
На службе привычное безразличие окружающих оказалось даже приятно после вчерашнего ажиотажа. Во всяком случае, можно было немного расслабиться, в чем Роберт весьма нуждался. Мистер Чайф, с которым он столкнулся в лифте, отправляясь на обед, даже его не узнал. "Ничего, голубчики, - думал Боб, гоняя "мышку" по столу, - посмотрим, как вы будете вести себя завтра".
Сны его были сладки и наполнены видениями реванша. Кажется, в ходе одного из них он занимал место Чайфа, переводил бывшего шефа в личные референты и за каждое прегрешение гонял его, как пенсиль ванского козла. Ближе к финалу Боб соблазнял дочь шефа и обеих его хорошеньких племянниц, а тот долго и униженно благодарил его за внимание к своей семье.
Действительность не обманула ожиданий Криспена, и весь день вокруг бурлила публика. Он попеременно чувствовал себя топ-моделью и самозванцем. "Интересно, - размышлял он, - насколько хватит действия рубашечки?" Пока, по крайней мере, оно не иссякало. Похо же было на то, что половина конторы, уже видевшая его, привела посмотреть на него друзей и родственников, а вторая половина, по завчера не успевшая на представление, спешила заполнить сей про бел.
Домой Криспен вернулся порядком измотанным и выжатым, как белье на веревке. Он вознаградил себя за переживания (довольно приятные, но всё еще непривычные) тортом-мороженым и, вывалив его на тарелку, умял в одиночестве под боевик о похождениях суперсыщи ка Филипа Марлоу среди из рук вон плохо стреляющих злодеев и сек суально озабоченных дамочек. Потом он снял с полки первую попавшу юся книгу (это оказался сборник комиксов о своеобразных радостях склепа) и немного полистал ее. Наконец он решил, что программу дня можно считать исчерпанной, и с блаженным вздохом опрокинулся на ложе.
Роберта разбудил какой-то шорох. Вот так всегда: если особен но устал, то, едва уснешь, как что-нибудь обязательно разбудит - гудок ли машины за окном, внезапный ли приступ безумия у пьяного соседа сверху - и после этого сколько ни повторяй себе: "спать, спать", ничто не помогает. Ночной дом полон загадочных скрипов, стуков, шелеста, неритмичных шлепков, поразительно напоминающих шаги босых ног - или лап? Никому еще не удалось внятно и вразуми тельно объяснить природу этих звуков, но каждый из них ударяет по взбудораженным нервам, как взрыв. Вот и попробуй тут вновь отклю читься. Так и маешься до света, и только ранним утром провалива ешься в забытье, более похожее на хмельное, и просыпаешься с чу гунной головой.
Роберт прислушался, не раскрывая глаз. Никакого шума, кроме приглушенного жужжания улицы. Не смотри, ни к чему, засни, убеждал он себя. Смежи веки, погрузись в дрему, отдайся объятьям Морфея, черт возьми. Чтобы расслабиться, он начал представлять себе пооче редно всех знакомых девушек в самых рискованных позах. Это было приятно, но релаксация не наступала. Тогда он принялся вспоминать в мельчайших подробностях служебную документацию. Этот прием был надежнее, и Боб уже чувствовал, как его "я" отступает, растворяет ся в мутных водах, подымавшихся из подсознания... И тут шорох раз дался вновь. На сей раз он прозвучал резче, настойчивее. Казалось, некто или нечто задалось целью во что бы то ни стало разбудить его. "Нужно раскрыть глаза и проверить, что там", - убеждал себя Роберт - и не мог исполнить собственный приказ. Тело не повинова лось. Шелест повторялся и становился громче. По спине побежали му рашки, в конечностях ощущалась противная слабость. Наконец Криспен стряхнул с себя оцепенение и с усилием разомкнул веки. Но кошмар, который должен был, по идее, кончиться, продолжался. В спальне ко лыхались зыбкие тени. По углам горели, приковывая взор и ослепляя, крохотные точки, яркие, как нить накаливания электрической лампоч ки. Они пылали, словно топки адских печей, но ничего не освещали вокруг себя и казались дырами в ночи, проколотыми колдовской бу лавкой. Что-то неведомое надвигалось из тьмы. Вот оно приблизи лось, коснулось изножья кровати, поднялось на спинку и бесформен ной грудой застыло на ней. Помедлив около минуты - сердце Криспена колотилось так, будто требовало отпустить его на волю - оно пере валило на одеяло и поползло по нему, нащупывая дорогу двумя смутно видимыми в призрачном свете луны то ли клешнями, то ли щупальцами. "Конец, - понял Роберт. - Смерть". И, чтобы хоть как-то противос тоять этой безысходности, он рывком сел и вцепился в шевелящуюся кучу. "А если эта гадина ядовита?" - мелькнула паническая мысль, но Криспену было уже всё равно. Он рвал в клочья паутину бессилия, давил и душил сжавшегося в плотный ком врага. Не выпуская всё еще вяло сопротивлявшегося противника, Боб соскочил на пол и босиком добежал до выключателя. Тот привычно щелкнул, и умиротворяющий свет трехсотваттовой люстры залил комнату. Роберт держал в кулаках собственный, измятый и, конечно, абсолютно не одушевленный, пид жак, а кровать выглядела так, словно в ней гитлеровская зондерко манда ночевала с ротой русских партизанок. Никаких точечных огонь ков тоже, разумеется, не было. Не появились они и тогда, когда Криспен, в сердцах швырнув изнасилованный пиджак на кресло, с не которой опаской выключил люстру. Никто на него не нападал и, види мо, не собирался. Совершенно измученный, он, волоча ноги, добрался до кровати, опустился в нее, обнял подушку и отключил все связи с внешним миром.