Купериада

– Verba volant, scripta manent, – произнёс хриплый глас над самым мозгом.

– Чего? – изумился Ванюша.

– Слова улетают, написанное остаётся, – перевёл для необразованных голос.

– Не понял.

– Мысль изреченная есть ложь, – прозвучало веско, но нелепо.

Иван в ответ протестующе промолчал.

– Что написано пером, не вырубишь топором, – прошипел голос, подделываясь под другой голос, ещё более противный. Получилось похоже.

– Согласен, – заявил Иван свою патриотичную позицию.

– Так и знал, что пошлый трюизм не вызовет с твоей стороны возражений, – хихикнул нахал.

Ванятка яростно завращал головой, выискивая злопыхателя. Увы, переминающийся сзади кудрявый всклокоченный недомерок на источник издевательств никак не тянул.

– Не засоряйте ноосферу глупостями, господа литераторы! – выкрикнул, будто с трибуны, вышеуказанный неидентифицированный голос.

– Отстань, ты, мочило сортирное! – пугая близстоящих, заорал сорвавшийся с катушек Иван и…

* * *

…Под ногами вместо родного неровного асфальта хлюпала грязюка, жирная, натуральная – верно, чистый чернозём. Мужики в очереди вроде как-то переменились: поздоровей, что ли, стали, одежонка на них оказалась пообтёрханней, даже скорее деревенская, чем городская – не на каждом алкаше такую увидишь; между тем на бомжей окружающие всё же не смахивали и – хотя пахли отчётливо неприятно – но, однако же, аромат был иным. И какой алкаш навешал бы на себя столько металла?! Кольчуги, шлемы, какие-то ещё железяки на плечах и локтях, мечи… Дальше у Вани иссяк словарный запас, а амуниции на соседях наблюдалось ещё много. Должно быть, поблизости снимали кино. Или рекламу? Но даже это не объясняло, как – и когда?! – современный магазин удалось замаскировать под обширное деревянное приземистое строение, над перекосившейся дверью которого горделиво красовалась корявая надпись «Кабак». Причём хибара – что уж совсем несообразно – была одноэтажной, к тому же почему-то запертой на внушительных размеров висячий замок – видимо, именно такие и именуются обычно амбарными. Между тем, насколько помнил Ваня, точка-то должна была функционировать круглосуточно. И народ вроде уже не столько стоял в затылок друг другу, сколько, вольготно расположившись вокруг, ждал открытия.

Иван ошалело огляделся в поисках иных перемен. Ох, лучше бы и не осматриваться, а зажмуриться и повторять: «Чур меня, чур!» – в надежде, что всё вышеперечисленное как-нибудь само собой растает в пространстве, вернув миру привычный вид. Вдруг в поле зрения попала мало- – но всё-таки – знакомая кучерявая шевелюра, стоящая дыбом на единственной здесь непокрытой голове. Её обладатель поощрительно кивнул: дескать, да, я тоже тут, дескать, держи, что следует, пистолетом.

– Ах ты, гад! – вскричал в сердцах Ванюша, по известной российской традиции обвиняя в собственных бедах не виноватого, а ближнего. – Верни всё сейчас же на место, или я не знаю что сделаю!

Низкорослый сосед, впрочем, не обиделся, продолжая ласково улыбаться Ивану.

– Вспомоществование к отпуску опять задержат? – спросил хрипловатым басом кто-то из чудно одетых мужиков.

– Если вообще дадут, – откликнулся язвительный тенор.

– Ну… как же оно: «не дадут»? – засомневался бас. – Я же тогда… это… осерчаю. Начальству доверяться перестану.

– И что до того начальству? Приказ, что ли, громить пойдёшь?

– Не… Я что, зверь, что ли?.. Нешто я не понимаю: власть, она мудрая, просто ей со своей вертикали меня и не видать. Однако же огорчусь сильно.

– Ну и чем дело кончилось? – беседовала другая пара.

– Чем-чем? Мы победили, понятное дело.

– Крепко победили-то?

– Да как всегда – на всю катушку. Вот только своих положили неслабое количество, а кто из наших уцелел – тем бока здорово намяли, два города потом пришлось басурманам в качестве этих… репараций и контрибуций отдать…

– Но победили?

– Конечно. Как всегда. Нешто мы можем не победить?!

– Потому нас все так и не любят. Завидуют, черти заморские.

– Это да. Только спина, зараза, здорово болит. И жопа ноет.

– Припарки попробуй…

– А сколько ж детей у него народилось?

– У Тугарина, что ли?

– У него, злодея.

– Тройня. И все мальчики.

– Ох, ё-о-о…

– Слушай, парень, – обратился Иван, боевой задор которого как-то сразу пропал, к единственно сколько-нибудь близкому здесь человеку, – где это мы, а?

– Не уверен на сто процентов, – рассудительно сказал взлохмаченный, – но похоже то ли на сказку, то ли на былину.

– И какого же... нас сюда занесло?!

– Боюсь утверждать наверняка, но…

– Да начхать! – перебил Ваня, однако, вопреки обещанию, не чихнул, а смачно сплюнул. – Эй, мужики, пиво в данной забегаловке имеется?!

– Не знаю, – грустно ответил знакомым хриплым басом бородатый широкогрудый мужик с синяком под левым глазом. – Не в курсах я. А спросить не у кого, заведение открывается только с одиннадцати. Однако тут всегда отличная медовуха.

– И бражка! – добавил кто-то.

– «Государево зелено вино», – прочёл смуглый худощавый парень строку из «Перечня блюд и напитков», небрежно прибитого возле входа.

– И бражка.

– «Наливки разные».

– И бражка.

– «Квас ядрёный пяти сортов с бесплатными сушками. Самогон наилучший. Виски басурманские». И… что-то вроде забыл, а на бумаге здесь пятно.

Повисла неловкая пауза. Народ мучительно размышлял.

– А, да – бражка.

– Мне бы лучше всё-таки пивка, – с противными даже самому себе заискивающими интонациями сказал Иван. – Ничего особенного, «Будвайзер» там или «Хейнекен» отлично подойдёт. Может, где-нибудь отыщется, а? Не подскажете?

Ой, зря он это произнёс. Окружающие как-то сразу начали перешёптываться, неприязненно глядя на Ивана с кудрявым.

– Робяты, поберегись, не наши это молодчики, – просипел престарелый богатырь с длинной неопрятной бородой. – Зуб даю: лазутчики ляшские.

Зубов у него, кстати, имелось всего два, да и те особой ценности не представляли ввиду явной гнилости.

– Али татарские, – задумчиво произнесли из толпы, которую поспешно образовала ранее вольно бродившая публика. – У низенького, гляди, нос с горбинкой, волосы кудрявые, рожа умная. Точно, лазутчик басурманский, наши такими не бывают. Наверняка татарин. Али немчура?

– А у другого русская морда вроде, – засомневался молодец с синяком.

– Стало быть, подкупленный, – уверенно констатировал старец. – Должно этот, с царём-батюшкой не согласный. Дьяк на площади вчерась баял, что они поголовно у басурман на содержании. На площади секретный камень, баял, стоит, изнутри хитро выдолбленный, в нём шпионы немецкие для вон эдаких деньги оставляют, притом не наши даже денежки, а свои, бесовские, на которые всё, что хочешь, купить можно. Ничего-ничего, – добавил пенсионер, – скоро, их переловят, а кто помогать в этом деле царёвым людям станет – награда обещана. Грамотку дадут; может, и деньгами добавят. А нечего народ русский доверчивый зря словами заморскими баламутить! Бей их, робяты!

– Не, пожалуй, что и не татарин, – продолжал рассуждать кто-то. – Азият, точно, азият. Хотя глаза не косые. Нет, всё же не азият. Должно, англичанин.

Между тем богатыри угрожающе отступали от Ивана и кучерявого. В тылах вскипело некое шевеление, и вперёд, преодолевая сопротивление и игнорируя протесты, вытолкнули мощного румяного мужика лет двадцати пяти, облачённого в начищенные доспехи и отчаянно скрипящие сапоги, с увесистой палицей, свисавшей с кушака справа. Могучий живот молодца плавно и красиво переходил в головогрудь. Оказавшись на авансцене, герой шумно высморкался в ладонь, после чего скромно затих. Крики «Ну, этот им покажет!», «Ух!» и «Приложи им, Илюша!» на ситуации отражались слабо, разве что поощряемый массами начинал в ответ вяло скрестись о фронтальную часть толпы, стремясь вновь слиться с народом.