Купериада

- Не могу ли я вам хоть чем-то помочь? - участливо повторил Лёва.

- Можете, можете! Я похоронил дочь, свою Папайю, я заколотил её в гроб, погрузил его в саркофаг, а саркофаг закопал в нашем фамильном склепе на глубине трёх метров. Все это я проделал один, но с тех пор каждую ночь я вижу ужасные сны, я слышу треск и грохот, я впал в тоску и отчаяние. Я чувствую, что похоронил её заживо! Добрый путник, спаси меня от доли хуже смерти! Помоги мне вырыть её или, клянусь Небом и Адом, я убью тебя! Могу ли я, милостивый государь, рассчитывать на вас?

Куперовский, который в подобной ситуации никогда не отказывался помочь ближнему, согласно кивнул и непроизвольно икнул, не найдя подходящих слов.

Над заброшенным сельским кладбищем плыла по небу луна. Порой ветер заволакивал её отчетливо видимыми рваными тучами, но ненадолго, и она вновь вперяла в пустошь круглое красноватое око. Выли волки. В тёмном углу, куда не доставал лунный свет, что-то грызли с причмокиванием. Над могилой шагах в тридцати, полуприкрытое поднимавшимся от земли туманом, покачивалось нечто белое. На горизонте угрожающе и тревожно сгустился лес. Слышалось хлопанье крыльев невидимых птиц. Безутешный отец шел сзади, горестно стеная. Обе лопаты он, не поддавшись на уговоры Лёвы, нёс сам, заявив, что это его долг перед памятью безвременно заживо похороненной дочери.

Склеп вырос тёмной грудой из тумана столь неожиданно, что наш герой набил себе шишку о большого чугунного беркута над дверью.

- Наш фамильный герб, - с гордостью сообщил широкоплечий. - Именно гигантский беркут, согласно легенде, в полночь 13 ноября 1389 года растерзал моего предка, графа Гуго фон Вютцбурга, убийцу и растлителя невинных дев. С тех пор каждые сто лет в то же время он является, чтобы унести в Геенну главного представителя рода.

- Но ведь 1989-й уже вот-вот, - глупо пробормотал Куперовский.

- Жду, - просто ответил его спутник.

Склеп пребывал в запустении, паутине и разбросанных черепах. В углу за прикованным скелетом в обрывках мундира конфедератов выделялся прямоугольник свежевскопанной земли. Граф первым вонзил лопату в почву. Видимо, в прошлый раз им действительно владело нечеловеческое отчаяние, потому что даже вдвоём работать пришлось долго и трудно. Пот заливал Лёве глаза, но упрямство требовало не останавливаться. В какой-то момент он обнаружил, что Вютцбург исчез, однако продолжал труд в одиночку и наконец очистил от земли саркофаг. Неверный свет луны пал на три полосы меди, оковывавшие его. Кто-то заухал за окном, мелькнула летучая мышь, во мгле зажглись мириады желтых глаз. "Мы ждем", - глухим низким голосом произнёс некто. Первый обруч со звоном лопнул. Тяжкий удар сотряс саркофаг изнутри, и второй обруч зазмеился трещинами и распался на куски. Пророкотал гром, и третий обруч рассыпался в пыль. Мелькнувшая молния осветила толстую каменную плиту, перекрывавшую саркофаг, которая сама по себе взвилась в воздух и рухнула к ногам Куперовского, едва не отдавив ему палец. Открылся взгляду прочный дубовый гроб, сделанный на века и с любовью. Вколоченные в него гвозди отлетели один за другим, стенки упали, и из саркофага поднялась, держа крышку гроба в руках, измождённая высокая блондинка в окровавленных клочках савана. Её впалые глаза горели фанатическим огнем. "Где граф? - хриплым полушёпотом произнесла она. - Отец, собирайся, я пришла за тобой". Она перевела взгляд на Куперовского и, безумно захохотав, шагнула из гранитного ложа. "Ну а теперь будешь целовать?" - спросила она, подходя ближе. Лёва, ощутив на лице ледяное дыхание, вышел из столбняка и бросился бежать. Порог склепа оказался слишком высоким, и он кубарем покатился в разверстую могилу, а белёсый призрак склонился над ним. Лёвушка в ужасе зажмурился...

Когда он открыл глаза, уже было утро. Он лежал на земле, заботливо укрытый каким-то тряпьем. "Ну и сон", - поёжился он, привстал и, как ударенный током, отпрыгнул в сторону. Рядом с ним храпел, пуская слюни, отвратительный недомерок. Его веки лишь наполовину прикрывали глаза, и даже во сне он пялился на мир мутными бельмами. Брови и ресницы отсутствовали. Кривой нос свернулся на сторону. Губы изогнулись в кретинической ухмылке, обнажая острые и длинные, но здоровые до безобразия зубы, среди которых не имелось и двух одинаковых. Уши тоже были разной величины и все время шевелились. Руки, оснащёенные шестью неприятно гибкими пальцами, доставали до колен. Ноги, напротив, были короткие, правая к тому же сухая.

- Что за урод? - прошептал Лёва.

- Жертва эксперимента, - ответил бесшумно подошедший майор, опускаясь на пенек рядом с лежбищем Куперовского. - Выводили тип идеального избирателя. Отбирали генетический материал, скрещивали, замораживали, облучали. Кое-что получилось: слышит хорошо, видит только то, что следует, голосует как надо, всегда счастлив. Размножается бюллетенями и через телевизор. Однако никому не нравится. Конгресс его отверг, видимо, будем поставлять на экспорт. А вот, полюбуйтесь, интересный экземпляр.

Недалеко прошел некто гигантского роста, бесформенный, но на двух ногах, облачённый не то в рубище, не то в саван алого цвета, громко крича что-то неразборчиво призывное.

- Призрак коммунизма, прошу любить и жаловать. Давно умер, но оптимистичен и бодр. Вряд ли когда-либо успокоится в бозе, ибо в Бога не верит. Страдает призрачными надеждами на победу в мировом масштабе, но что будет делать потом - не знает. У нас погостил, теперь в Европу направляется. Ну, извините, мне пора, а с вами, кажется, хочет побеседовать этот милый джентльмен.

Лёва оглянулся. Рядом с ним стоял неуловимо знакомый мужчина с обожженным лицом, в широкополой шляпе, кожаном костюме и кожаных же перчатках, правая из которых заканчивалась пятью сверкающими лезвиями. В данный момент он был занят тем, что точил их о кусок колючей проволоки. Увидев, что Куперовский обратил на него внимание, он приосанился, одернул пиджак и вообще попытался придать себе более значительный вид, что ему плохо удалось.

- Не узнаёшь? - с вызовом произнес мужчина.

- Нет, вроде бы, - с сомнением сказал Лёва, - хотя мы явно где-то встречались. Вы, случайно, не учились в К-ском университете?

- А где это? - поинтересовался когтистый.

- В России, - ответил Лёва после тщетной попытки мысленно определить более точное расположение К-ни для человека, который явно считает, что Азия расположена в Австралии.

- Нет, - с сожалением сказал его визави, - я там не учился. Я вообще нигде, по-видимому, не учился. И в России, кажется, не бывал.

- Зря, - сказал Куперовский.

- Я тоже так думаю, - согласился обожженный. Помолчали.

- Ну ладно, - прервал паузу Лёвушка. - Я пошел. Приятно было побеседовать. Заезжайте к нам.

- Не премину. Да, мы же не познакомились. Фредди Крюгер. Садист, маньяк, инфернальная личность. В общем-то - свои ведь люди, чего же скромничать - живой мертвец.

- Лёв Куперовский, турист из России, - и Лёва протянул ладонь для пожатия. Сверкнули выпускаемые на всю длину из перчаток лезвия.

- Дай пять - сделаю десять, - хищно ухмыльнулся Крюгер.

Лёва отдёрнул руку. Фредди разорвал на себе майку с изображением эстрадного тезки. Из его груди, натягивая кожу до опасного предела, лезли, разевая в беззвучном крике рты, маленькие, но явно человеческие головы.

- Видал? - хвастливо заявил Фредди. - Я их уже поглотил. У меня там собственный филиал ада. Как мучаются-то, а? Ах, вы мои хорошие, развратнички вы мои обоеполые, пьянички мои, наркоманчики, нимфоманочки. Особенно нимфоманочек обожаю, - поделился он с Куперовским. - У них такие сочные воспоминания, интимные моменты, сокровенные переживания - ух! Но и для русского путешественника место найдётся. Давай добровольно, а?! Потом побазарим, внутри. Там у меня внутреннее "я" - нежное, ранимое, деликатное. Оно, кстати, вегетарианец и романтик, но с бурными воспоминаниями обо мне, внешнем. Ты с ним найдёшь общий язык, оно тебе порасскажет.