Импортный свидетель (сборник)

— Голубчик, все проверь, что, как, кто эта дама, посмотри, может, знакомая Нестерова, а может, подружка чья-нибудь. Посмотри, дружок, Нестерова жалко, — добавил он, подумав.

И Сюточкин, которому не надо было ничего объяснять, направился выполнять поручение. Он прошел мимо кабинета Нестерова, хотел было зайти по-свойски, чтобы похвастаться, что ему поручили восстановить справедливость, но раздумал: «Расстроен, поди, Коля, не надо, разберусь — тогда».

Нестеров сидел в кабинете и… ничего не делал, работа не шла. Он был будто парализован, вспомнил, как де-, сять лет назад в О-ской области, где он работал районным прокурором, на него писали анонимки, обвиняли его Бог знает в чем, и он выжил, но был тогда много моложе и крепче.

Он достал валидол. Это были не белые таблеточки, как когда-то, когда он впервые сел в кресло прокурора, а прозрачные кругляши, наполненные валидольной жидкостью.

«Эти от наветов помогают даже лучше», — горько и грустно подумал он.

И еще он подумал об очень многом. О своей Анечке, которая тотчас же придет к нему на помощь, что бы ни произошло, и о крошечном сыне, и о дочери, которой без малого двенадцать, но она вполне рассудительная и тоже может если не посоветовать, то поддержать: шутка ли, в чем обвиняют — в неправде.

Не хотелось ничего говорить дома — Николай Константинович привык переживать неприятности в одиночестве.

Да, он сейчас одинок, а когда разберутся и выяснится, что все это гнусная ложь, он перестанет быть одиноким, и к нему вернутся… Нет, не друзья, они еще ничего не знают, а он сам к себе вернется.

С каждой такой вот ситуацией возвращаться к себе все сложнее.

Нестеров встал и, подойдя к двери, запер ее на ключ. Хотелось побыть совершенно одному.

Ужасно все. Может, это потому, что следователь не защищен юридически, совершенно не защищен. Чтобы сорвать ему работу, подследственные и их сподвижники готовы на все: на подлог, на преступление, на подлость.

В репродукторе раздалось:

— Нестеров, зайди — Голос Зубкова в селекторе был, как всегда, ровен и спокоен.

И когда Николай Константинович появился, Зубков тихо сказал ему:

— Слушай, ты не переживай, иди домой, на сегодня освобождаю тебя от работы, отдохни. И наплюй, наплюй, разберемся.

И Нестеров пошел… Но куда там домой! На троллейбусной остановке он вспомнил, что домой ему ехать некогда, просто некогда. Он взял такси, потому что действительно устал, чтобы добираться на электричке, и назвал адрес. Шофер удивился:

— Это ж за городом.

— Да, — сказал Нестеров, — за городом.

И они поехали туда, где недавно горел комбинат.

Шофер такси, глядя на своего пассажира, гадал, кто он — богатый наследник или бедный рыцарь: платить по тридцатнику в один конец…

А Нестеров был ни тем, ни другим, а просто человеком, для которого высшей целью была всего-навсего справедливость.

21

Публикация, подписанная Цветковой, вызвала негодование почти всех сотрудников. Они хорошо знали Нестерова, чтобы сомневаться как в его компетентности, так и в его профессиональной этике. Уже целая компания собралась было к редактору газеты доказывать не-правоту выступления, но в это самое время к начальнику следственной части Зубкову вкатился в кабинет милый и кругленький Сюточкин.

— Разрешите?

— Конечно! — Зубков готов был принять Сюточкина днем и ночью.

Никакого завершения ни по какому уголовному делу не ждал Зубков с таким нетерпением, с каким ждал он, в сущности, рядового ответа на рядовой вопрос о невиновности Нестерова. И сейчас, предвкушая сложный, но интересный разговор, он сделал один-два звонка, отменив возможные визиты свои и к себе, после чего встал, защелкнул дверь, чтобы никто случайно не помешал, и сел в кресло. Потом набрал номер Нестерова, но тот не ответил. И тогда уже с чистой совестью Зубков принялся внимательно слушать Сюточкина.

Но Сюточкин, поговорив ровно минуту, вдруг умолк.

Зубков нервно заерзал в своем кресле.

— Это все? — тревожно спросил он.

— Все, — сказал Сюточкин, — по этому вопросу все.

— Ну так еще раз повтори, я что-то не врубился.

— Да тут нечего повторять, все, что написано в статье, от строчки до строчки — вранье. Нестеров вел следствие объективно, никого не склонял к даче ложных показаний.

— В Главном управлении пожарной охраны был?

— Был. Они товарища направили, начальника отдела, по фамилии Севастьянов. Он проконтролировал дознание, не нашел никаких злоупотреблений. И никаких отступлений от норм действующего законодательства.

— Ну, а чего же тогда газета?

— Вот то-то оно и есть! — констатировал Сюточкин. — В этом-то и весь гвоздь. Я еще подумал: не будь я следователь Сюточкин, если я не установлю, в чем тут дело. Но я следователь Сюточкин.

— Да?

— Да. Я установил.

Зубков знал своего коллегу, любил его забористую форму выражения своих мыслей и теперь уже не без оснований предвкушал самое интересное.

— Видите ли, — продолжал Сюточкин, якобы не замечая напряжения своего коллеги. — В МВД СССР есть такая система, которую бы хорошо ввести и у нас, они, как и мы, имеют дело с журналистами, но ввели у себя систему аккредитации их при главках. Это значит, что в каждом главке есть один, два, три, четыре человека, которые помимо других своих обязанностей еще и контактируют с журналистами. Мне очень понравились ребята из пожарной охраны.

Сперва я познакомился с неким Сеничевым, — продолжал Сюточкин, — хороший мужик, молчаливый только, но он мне не помог. Тогда я пошел еще к одному, Вардамацкому, но и он мне не помог: у него только что родилась дочь, и он был поглощен мыслями о ней, что вполне понятно.

— А потом что? — Зубкову, видно, надоела эта галиматья с перечислениями, но у него постепенно отлегло от сердца, потому что, если бы дело было серьезным, Сюточкин, конечно, не позволил бы себе так выпендриваться.

— А потом что? — переспросил Сюточкин.

— Да…

— А потом я опять вышел на Севастьянова, о, это наш человек! Я поговорил с ним полчаса, и я узнал все. Мы выпили с ним кофе, и этот кофе был без цикория. Вы знаете, у него тоже родилась дочь, но в прошлом году. У них в пожарной охране у всех рождаются дочери…

— Любопытно, однако же, — машинально сказал Зубков, но, спохватившись, что болтовня Сюточкина уводит не туда, добавил: — Говори дело, что я должен из тебя все вытягивать.

И Сюточкин стал наконец говорить дело.

— В день поджога, — .сказал внятно следователь, — в Главном управлении пожарной охраны был корреспондент Генкин, и этот Генкин, судя по его поведению, очень хотел подружиться с пожарными. Так вот, этот Генкин-то и проходил у нашего Нестерова по делу о поджоге химкомбината, и статья эта инспирирована. — Последнее слово Сюточкин произнес по слогам.

— А в МВД об этом знают? — спросил Зубков.

— В МВД ничего не знают. Я специально поднялся на десятый этаж — там у них, в МВД, пресс-бюро. Какой-то капитан, очень вальяжный, кажется Лукницкий, сообщил мне, что никакой Генкин у них среди аккредитованных при МВД журналистов не числится и что о таком он впервые в жизни слышит от меня. Так что в статье — абсолютная клевета, рассчитанная только на то, чтобы Николая Константиновича отстранили от ведения следствия по делу, — пояснил Сюточкин.

— Если это так, то садись, пиши представление в газету. Кстати, кто эта Цветкова?

— Она замужем, никаких связей у нее с Генкиным нет и не было.

— Точно узнал?

— Точно. Ну просто подписала ему по-дружески, и все. — С этими словами Сюточкин победно вышел.

22

Волею судеб, а скорее по своей неразборчивости в выборе знакомых, Оля — сотрудница киностудии «Мультфильм» — попала в поле зрения правоохранительных органов. Однажды, когда по телевизору шел фильм «Тревожное воскресенье» и она, переживая за героиню, с напряжением смотрела, как пожарные машины, мчавшиеся по горной дороге, вдруг натолкнулись на препятствие и вынуждены были поехать в объезд, в дверь к ней постучали. Оля возвратилась в далеко не привлекательную реальность. И в этой реальности было столько всего, что она даже на секунду подумала: не сошел ли какой-нибудь средненький детективный фильм с телеэкрана нечаянно в ее квартиру.