Страница 42 из 125
14
— Господин Хангер, а господин Хангер, — голос Генкина был до того взволнован, что можно было подумать — случилось нечто экстраординарное: например, в стране, которую представлял господин Хангер, вполне цивилизованной капиталистической стране, произошла революция и к власти пришли трудящиеся.
— Ну что такое, Саша, почему вы пренебрегаете моими просьбами и так часто мне названиваете? Мы же договорились общаться иначе. Что стряслось?
— Можно, я к вам зайду?
— За деньгами, конечно? Это в десять утра.
— Ну почему за деньгами, просто есть разговор.
— Давайте через пару часов, я еще не вставал.
— Я бы пораньше, я же говорю — дело.
Мистер Хангер, не очнувшийся еще окончательно от сна, вдруг отчего-то разволновался. В самом деле, что за дело у этого Саши так рано?
А у Саши было действительно серьезное дело. После вчерашнего звонка следователя он не спал ночь. Какой там журналистский материал!.. Ясно — это допрос. Но в каких рамках, думал Саша, в каких объемах следователь знает все, что произошло? Вот задача, которую надо бы обязательно решить, иначе может случиться что-то еще неиспытанное, пугающее.
Утром с головной болью, еле дождавшись приличного для звонка времени, Саша позвонил Хангеру. Хангер по телефону выслушал Сашу, и ему вдруг тоже, как и Саше, стало тоскливо и неспокойно…
«Одно из двух, — решил Хангер, — или этому ублюдку нужны деньги, или он влип. Последнее даже еще хуже первого, потому что в таком случае нужно собраться с мыслями и думать, как держаться в данной ситуации…»
Размышления Хангера прервал звонок. Завернувшись в халат, облепленный репродукциями фосфоресцирующих девиц, господин Хангер пошел открывать дверь примчавшемуся ни свет ни заря Саше. Саша надеялся, что Хангер, как это обычно бывало, предложит кофе с коньяком или глоток виски с содовой, но сегодня ничего этого не было. Хангер был холоден и остался стоять, когда Саша без приглашения сел в глубокое кресло.
— Меня вызвал следователь! — вскочив, возбужденно начал Саша.
— Ну и что? Вы же говорите — он ваш приятель, — принужденно улыбнулся Хангер.
— Да он меня теперь вызвал, понимаете — вызвал! Не пригласил по-приятельски, а вызвал.
— Не понимаю, по-моему, в вашей стране каждый человек считает своим долгом приятельствовать с представителем власти, хотя бы чтобы спокойно делать свои дела. А почему вы так решили, что вызвал? Что, есть какой-нибудь документ?
— Да нет, документа нет.
— Чего же вы тогда так переполошились? Ваша же пословица говорит: «Без бумажки ты букашка, а с бумажкой…» Где бумажка о том, что он вас вызвал?
Бумажки не было.
— Но он позвонил мне по телефону.
— И что, и по телефону же арестовал?
Саша разозлился:
— Вы почему так разговариваете со мной, господин Хангер, я что для вас — обыкновенный лакей, которого вы купили за ваши деньги?
— Конечно, Саша, а вы думали иначе?
От такой наглости Генкин не знал, что и сказать. На всякий случай он сделал паузу, прождав, пока пройдет подкатившее вдруг к горлу чувство ненависти и омерзения, и тихо и спокойно сказал:
— Господин Хангер, вы не учли одной простой вещи, в нашей стране есть красные и розовые. Я не красный, я слишком много видел подлости и фарисейства своих коллег и своего окружения. Но вы не учліі. факт, что если на розовых жать и унижать их — они краснеют.
Хангер в свою очередь не знал, что сказать, и, улыбаясь, только похлопал по плечу своего молодого приятеля.
И Саше вдруг стало немного легче.
В самом деле, если Нестеров станет его допрашивать, он сможет тогда пожаловаться прокурору на провокацию со стороны следователя: в сущности ведь он звал в гости как журналиста, чтобы помочь написать статью о расследовании пожара, а сам допросил. Нет, милый следователь, так не будет, вся печать поднимется в защиту его, Сани Генкина…
— На, выпей, успокойся, — услышал Саша — А теперь у меня к тебе просьба, — продолжал Хангер, — сходи в машину и принеси дорожный атлас, он мне сегодня понадобится.
И Саша, успокоившись, пошел к машине. Он любил открывать машину Хангера, потому что в дверцу его «вольво» был вмонтирован радиозамок. Он открывался в тот момент, когда Саша приближался с зажатым в руке крошечным брелочком с изображением головы Наполеона. В этой голове, надо думать, находилось что-то электронное.
15
Саша Генкин вошел в кабинет Нестерова как мог развязнее и чуть-чуть поэтому переиграл. И этот пере-игрыш тотчас же дал заметить Нестерову, что Саша отчего-то страшно взволнован. Но пока он отнес это на счет общей ситуации, хотя кое-какой червячок сомнений в непричастности Генкина к пожару уже шевелился.
— Спасибо, что приехали, — сказал Нестеров, не подавая виду, что заметил волнение Генкина. — Присаживайтесь. Сейчас гулять пойдем. Кофе хотите?
От кофе Саша не отказался. Прихлебывая его большими глотками, обжигаясь, опустошил чашку и поставил на стол.
— Еще?
— Нет, спасибо.
Нестеров пил кофе долго, он не мог отказать себе в удовольствии выпить и вторую, и третью чашку. А Саша все ждал. Он ждал вопросов, ждал обвинений, ждал чего-то страшного, непостижимого, но уж, конечно, не будничного пития кофе со следователем.
— Послушайте, Саша, а вы случайно не знаете, почему в «Литературной газете» работают и Рубинов, и Яхонтов одновременно? Мне кажется, это не такая уж великая газета, сегодня во всяком случае, чтобы там разводить самоцветы. Вы вообще как относитесь к фамилиям, сделанным из драгоценных камней, скажем, к Сапфирову или Алмазову?
И вдруг Саша вздрогнул. Что это, случайность или, быть может, следователь действительно осведомлен?
Не замечая Сашиного состояния, Нестеров продолжал:
— В самом деле журналиста Алмазова вы не знаете?
И так как Саша не ответил, а только покачал головой в страшном напряжении, думая о том, что же делать дальше, если следователь знает что-то существенное, Нестеров спокойно продолжил:
— И не знаете, в какой он работает газете?
Этот ход следователя, конечно, надо было бы предугадать и подготовить приличествующий ответ, но у Саши вдруг наступила какая-то заторможенность, как бывает у кролика, который и проворней удава и ловчее, но вот не может он убежать от его взгляда.
Саша нервно встал и заходил по комнате: «Надо что-то сказать, упредить следующий вопрос следователя, потому что, если он скажет еще что-то в таком же духе, выкрутиться уже будет нельзя или почти нельзя». Но, как назло, ничего в голову не шло, как будто все слова улетучились.
Нестеров прекрасно понимал состояние своего собеседника. Оно было ему понятно с самого начала. Но он никогда не спешил с выводами, а вот сейчас, наблюдая за журналистом, делал по заранее обдуманной им схеме выводы, которые только подтверждали его первоначальную версию. Следующий вопрос Саша неимоверным усилием воли предугадал. Он будет спрашивать о круге знакомых Саши. Но что толку! Он не успел ничего сказать Нестерову, тот опять спросил первым:
— Скажите, Саша, а вы всегда возите с собой записную книжку?
— Какую вы имеете в виду, телефонную или для записей?
— Телефонную.
«Вот тебе на, — подумал Саша, — еще конфискует, а там у меня такие люди, такие люди, что не дай Бог встретиться».
— Есть она у меня с собой, — сказал он, понимая, что глупо говорить, что нет.
— А там нет таких вот фамилий, типа тех, что я называл? Просто Каменев или Булыжников меня не устраивает. Давайте вместе полистаем…
— Николай Константинович, — плаксиво заговорил Генкин, — говорите прямо, какая фамилия вам нужна. Как говорил Беня Крик: «Давайте перестанем размазывать белую кашу по чистому столу», если Базальтов, то ее в моей записной книжке нет.
— Почему? — быстро спросил Нестеров.
— Да потому что Базальтов — это я, это мой псевдоним.
Нестеров сделал вид, что удивился. Но от невнимательного Саши укрылось, что Нестеров удивился уж больно картинно. Саша был в восторге, еще бы: посадил в лужу следователя.