Импортный свидетель (сборник)

— А вы знаете, может быть, что делать, о вы, великий борзописец?

— Знаю, — просто сказал Давиджанов, — надо решать в органах кадровый вопрос так, чтобы офицерский состав милиции не нуждался в одноцветном кубике Рубика, а сержантский — в монолитном. Вы понимаете, что я имею в виду?

17

— Приготовьтесь, — сказал Нестеров журналисту, — что следователи на ближайшее время станут чуть ли не единственными вашими собеседниками. При этом позволю себе напомнить, что я приехал сюда из Москвы для того, чтоб спасти вас и вашу душу, а не вешать дополнительных кошек на тех, кто отомстил вам, спровоцировав преступление, к которому вы не имели отношения.

— Неужели я похож на человека, который мог совершить над кем-либо насилие? У меня ведь есть дочь и мать — две святые женщины…

— Это мы с вами и должны будем доказать.

— Стоит ли доказывать очевидное? Довольно странно получается: журналист разоблачает мошенника, и вдруг имеет какие-то амурные дела с его сестрой. Так бывает?

— Бывает, конечно. Он может сказать, что вы занялись его разоблачением, потому что вам отказала его сестра, из мести, скажем.

— В таком случае нет ничего проще, как опросить сто подруг его сестры по поводу того, для чего все это было сделано, и если хоть одна из них скажет, что я мог, как говорят материалы следствия, осуществить факт насилия, я готов нести ответственность безропотно. Впрочем, я и так был готов, но вы потревожили меня, а потревожив, уж давайте доказывайте.

— Вы можете назвать этих подруг?

— Я никогда в жизни не видел даже его сестру, она не пришла в зал суда под предлогом того, что находится в психическом шоке. О, они создали превосходный спектакль. Меня чуть не разорвала толпа, всерьез думающая, что я — насильник. Прямо в зале суда угрожали мне, моей матери, обещали изнасиловать мою дочь. Судьи, кстати, не реагировали на все это.

— Вы в самом деле не видели сестру Цусеева?

— Честное слово.

— А она вас видела?

— Может быть, на фотографии.

— Но позвольте, в деле ясно сказано, что, по ее показаниям, вы с ней жили и обещали жениться, бывали в доме, а потом вдруг изнасиловали ее.

— Не вижу логики. Бывал в доме и обещал жениться, а потом вдруг изнасиловал!..

…Нестеров возбужденно ходил по комнате. Ждал кого-то. В кабинет вошли три человека, не похожие на Да-виджанова.

— Будете делать опознание?

Нестеров не ответил. В камере появилась стройная женщина.

— Вот, гражданка Цусеева, — обратился к ней Нестеров, — один из этих людей изнасиловал вас полгода назад. Вы его не можете не узнать; судя по вашим показаниям, он был другом дома. Так прошу вас показать его нам еще раз, чтобы окончательно решить его судьбу.

Вошедшая посмотрела на Нестерова.

— Да, — сказал Нестеров, — должен вас предупредить: постарайтесь не ошибиться, потому что ошибка будет стоить вам доброго имени, ибо я немедленно вынужден буду возбудить дело по статье, карающей за заведомо ложный донос, соединенный с обвинением в тяжком преступлении, а это, знаете ли, до семи лет. — Нестеров посмотрел на нее.

Все мужчины, находившиеся в комнате, тоже посмотрели на женщину.

— Всем поднять глаза вверх, — скомандовал Нестеров, потому что знал по опыту, что существует на свете силовое поле, которое может помешать в данном случае работе.

Женщина указала на стоявшего ближе к ней мужчину.

— Я думал, ты кинолог, Володя, а ты — насильник, — насмешливо сказал Нестеров сотруднику и, обратясь к женщине, добавил: — Вот так, гражданка Цусеева, вершится правосудие. Можете идти, — сказал он остальным. С участниками опознания вышел и Давиджанов.

— Что ж, начнем с подписки о невыезде.

Женщина смотрела на него широко раскрытыми глазами и молчала.

— Давайте знакомиться, — сказал вершитель правосудия, следователь по особо важным делам, старший советник юстиции Нестеров…

Женщина не проронила ни слова.

— Итак, почему вы молчите? — спросил Нестеров женщину.

— Но что я могу сказать, вы же все знаете, вы же следователь!

— Следователь, но я не люблю незаслуженных комплиментов.

— А я не люблю, когда мужчина спрашивает меня о вещах, которые его не касаются.

— Позвольте, вы же сами сказали, что я следователь.

— Я знаю это, — вдруг сказала женщина, — но если вы помните Уголовно-процессуальный кодекс, то позвольте вам сказать, что вы не орган дознания и допрашивать меня, прежде чем будет возбуждено уголовное дело по статье, карающей за заведомо ложный донос, не имеете права.

«Знает законодательство, — подумал Нестеров. — Я действительно не имею права допрашивать ее до возбуждения уголовного дела. А вдруг ей почему-то выгодно это?»

Нестеров с пристрастием разглядывал женщину. Перед ним сидела невысокая, стройная, хорошо сложенная блондинка, с подведенными глазами, ухоженными руками, она произносила слова медленно, мягко и даже томно.

— Я вынесу постановление о возбуждении уголовного дела, — сказал Нестеров.

Блондинка пожала плечами.

— Не будете ли вы так любезны, — нарочито церемонно проговорил Нестеров, — подписать вот этот документ?

— Подписка о невыезде? — улыбнулась блондинка.

— Есть чему радоваться!

— Есть более строгие меры пресечения.

— Есть, — согласился Нестеров, — но нет пока оснований для их применения.

— Будут, — пообещала блондинка и спохватилась: — Я свободна?

— Относительно, — сказал Нестеров, — я вас жду завтра в десять утра.

— Позвольте занять вас еще на несколько минут.

— Пожалуйста.

— Дайте мне лист бумаги.

Нестеров дал ей лист бумаги и тридцатипятикопеечную шариковую ручку. Блондинка что-то писала, а он в это время стал листать уголовное дело Давиджанова. Потом она кончила, положила перед ним лист, бросила ручку и, распрощавшись, удалилась.

Нестеров посмотрел ей вслед, взял со стола то, что она написала, и прочел странные слова:

«Горилла свивала гнездо на зеленой опушке и страшно боялась коллизий презумпции невиновности».

Это послание не в шутку встревожило Нестерова, но, почитая несолидным бежать за девушкой и спрашивать ее о том, что бы это могло означать, Нестеров соединился с Медведевым, и уже через некоторое время на его столе лежала информация, из которой явствовало, что дама, оставившая столь странную записку, вполне нормальна, имеет высшее юридическое образование, по специальности не работала, не замужем, детей не имеет. Впрочем, Нестеров и сам знал это.

«Но завтра, — утешал себя Нестеров, — все прояснится, ведь не могла же она, юрист, не знать ответственности за ложный донос, это же не шуточки: человек просидел ни за что полгода».

Рабочий день давно кончился, но Нестеров не спешил уходить из прокуратуры. Он все листал и листал дело Давиджанова. Он сравнивал заявление потерпевшей с тем странным посланием, которое оставила допроданная им дама. Даже на глаз было видно, что эти два документа писаны не одним человеком.

Нестеров дурно спал в эту ночь, а утром он едва дождался начала рабочего дня, чтобы прояснить то странное, что не давало ему уснуть. Но давно пробило десять — назначенное время, а вчерашняя дама все еще не появлялась. В половине одиннадцатого Нестеров уже нервно ходил по кабинету. В одиннадцать он ругал себя последними словами.

В половине двенадцатого ему подали письмо, сказали: «Какая-то девчонка принесла, сунула дежурному и убежала, прежде чем он успел что-то спросить».

Письмо было следующего содержания:

«Уважаемый следователь Нестеров! Я пишу вам с вокзала, я уезжаю навсегда, куда — знаю об этом только я. Я уезжаю потому, что боюсь брата, который не остановится ни перед чем, как он не остановился перед смертью пастуха Караева, перед смертью учительницы и преступлением против правосудия, совершенного против ее сына, которого, я надеюсь, вы теперь освободите.

Мой брат в колонии, но у него длинные руки и его распоряжения постоянно выполняются теми, кто на свободе. Я не знаю, почему я с вами откровенна, может быть, потому, что хочу детей, хочу замуж, хочу забыть кошмарный сон, который продолжается уже много лет. Я пишу так подробно, потому что знаю, вы будете делать экспертизу почерка, сравнивая его с той дурацкой фразой, которую я написала вчера, уходя от вас. Она ничего не значит, но, листая дело, вы дойдете вскоре до заявления потерпевшей и не сможете не удивиться несхожести почерков. Да, все было подстроено под страхом моей смерти. Давиджанова я никогда не любила, но он честный человек; он боролся с братом, брат оказался сильнее. Надеюсь, вы окажетесь сильнее брата. Больше я ничего не знаю. А что произошло со мной после вашего ухода, не знает, кроме меня, никто».