Страница 31 из 125
Учительница, увидев Голубочка, без предисловия накинулась на него:
— Где Смеральдинка? Куда вы ее дели? — И, не слушая его, запричитала.
Следователь постарался дать учительнице возможность выговориться и, только когда она успокоилась, взял ее под руку.
— У нас ваша Смеральдинка, — грустно соврал Голубочек, — у следователя из Москвы, но будет лучше, если вы пока не будете с ней видеться.
И вдруг учительница успокоилась.
— Если — у него — ладно. А когда меня выпишут? — спросила она.
— А вы считаете себя здоровой?
Вместо ответа учительница покачнулась. Видно было, что она еще слаба и держалась до этой минуты, как говорят, на энтузиазме. Голубочек и старший лейтенант поддержали ее и проводили в палату. Там ей сделали успокоительный укол, и она улеглась на кровать.
— Слушайте, старлей, — сказал Голубочек милиционеру, — вы что, службы не знаете?
— Да знаю, товарищ следователь, но уж больно жалобно она упрашивала — внучка ведь, сирота, без матери живет.
Следователь ничего не ответил.
— Вы мне сорвали все дело, — только пробормотал он.
— Товарищ следователь, — вдруг кто-то окликнул Голубочка, — а меня вы отпустите?
Голубочек оглянулся. На скамейке под огромной туей сидел в одиночестве Рагимов, который был свидетелем всей сцены йриезда учительницы и теперь не знал, что делать.
— Пойдемте, — вдруг сказал Голубочек.
И они прошли в палату.
— Простите, Нурия Асановна, — сказал следователь. — Вас тут пришел навестить один человек, — сказал он, показывая на Рагимова.
Учительница, уже успокоившись, мельком взглянула на следователя, потом на Рагимова, потом еще раз на следователя, и глаза ее раскрылись от удивления.
— Простите, но не имею чести быть знакомой, — проговорила она.
— Да просто знал я вас, внучонка вы моего учили. Дай, думаю, зайду, проведаю, — удачно нашелся Рагимов.
И за это ему был очень благодарен следователь.
Они откланялись.
Зато, когда вышли на улицу, на следователя обрушился такой град упреков и обвинений, что он, закрыв глаза руками, присел на скамейку.
Закончив ругаться, Рагимов тихо пошел по песчаной дорожке. Он шел не оглядываясь, все быстрее и быстрее и, наконец, почти побежал от этого опасного места. Он остановил первую же попавшуюся машину и, сев в нее, вскоре оказался возле своего дома.
В почтовом ящике Рагимов нашел ответ прокурора области, который, ссылаясь на начальника городского УВД, сообщал, что работник милиции, столь некорректно обошедшийся с Рагимовым, временно отстранен от работы и ему объявлен выговор с предупреждением.
Рагимов недолго читал эту бумагу, и вскоре лед, образовавшийся в его сердце в последние дни от общения с органами справедливости, растаял.
А в это самое время следователь, который не имел теперь ни одной рабочей версии, ни одной ниточки для раскрытия покушения на убийство учительницы, горевал. Он сидел, обхватив голову руками, и тягостно думал, но ничего придумать не мог. Тогда он встал и пошел по направлению к кафе.
16
— Они сказали, что расправятся с моей мамой и дочерью, если она сообщит органам что-либо о подпольном синдикате. Но она сообщила, судя хотя бы по вашему приезду, поэтому простите, если нашу беседу я начну с вопроса: как моя мама?
— Она в больнице. И она… поправляется.
— Не надо, я знаю — она жива… Я вам обещал рассказать, я расскажу все, что должно было быть опубликовано, чего они так боятся, потому что то, что известно правосудию и за что они понесли наказание, не соответствует действительности и цифрам, на которые они ограбили государство.
— А откуда вам все это известно?
— Видите ли, литература, а в наше время журналистика всегда либо боролась с правоохранительными органами, либо помогала им, либо поправляла их промахи. Наш случай — последний. Вы заметили, что газеты в последнее время стало интереснее читать, чем книги.
— Но это вам стоит недешево, — сказал Нестеров.
— Надеюсь, вы оцените это, — скромно, но с достоинством сказал Давиджанов.
Разговор получался. Через несколько минут Нестеров уже знал и о рэкете, раздирающем республику, о котором ему уже рассказал Медведев, и о том, что некто из милиции постоянно играет в одни ворота с рэкетирами. И этот некто — сотрудник уголовного розыска. И про то, что в колониях для осужденных процветает мафия, и про убийство пастуха, оказавшегося свидетелем того, как преступники замуровывали в одном из гротов, которых тысячи в Горном районе, похищенные слитки золота, и про изнасилованную якобы Давиджановым женщину. И про убийство сотрудника милиции, внедренного в преступную группу.
— Знаете, с чего началась травля меня? — спросил Нестерова Давиджанов. — Со статьи.
И Давиджанов стал цитировать на память.
— Я, знаете ли, как Герцен, помню наизусть свои вещи, — нескромно сказал он и продолжал: — «Мне удалось как-то побывать в стане преступников. Я долго шагал по узким улочкам, которые петляли между прилепленными друг к другу домиками. «Бизнесмен» — я его так назвал мысленно — в кожанке толкнул обшарпанную дверь, и вот мы во дворе, затерянном в лабиринтах строений. Едва только я успел осмотреться в этой тесноте, как из дома выскочил человек с цепким недобрым взглядом.
«Вышибала», — подумал я.
Что ж, они крепко хранят свои тайны. Проникнуть в них не так просто — тем они и держатся. И снова я шел по улице под презрительными взглядами пионеров-коммерсантов — пешеходы тут не в почете, настоящий покупатель всегда появляется на колесах.
Вечером, когда проезжали на машине, детские руки подставляли под свет фар красно-белые прямоугольники — купите «Марлборо»!
Впрочем, сюда приезжают не только за американскими сигаратами. Здесь можно купить если не все, то, по крайней мере, очень многое.
В любое время суток вам предложат бутылку водки, ящик чешского пива или коробку датского, баночного. На закуску — балык и осетровая икра, финские конфеты и печенье из Швейцарии. Для пополнения гардеро-ба — песцовые полушубки, обувь и одежда из Италии, Франции, Англии, Японии.
Что же это такое? Откуда? Всего-навсего кусочек города, где преступность достигла угрожающего уровня.
«Я — сидел!» — с гордостью бьют себя кулаком в грудь те, кто успел побывать в местах не столь отдаленных. За спекуляцию много не дают: отсидев два-три года, «коммерсанты» снова возвращаются и возобновляют свои закрытые было «дела». Здесь они — уважаемые люди и нередко кумиры молодежи. Здесь, как и в других «трущобах» с их антисанитарией, нехваткой воды, теснотой и повышенной плотностью населения, очень быстро распространяются инфекционные заболевания. А эпидемия спекуляции распространяется еще быстрее.
Впрочем, кажется, что бороться со спекулянтами не так трудно: схватил за руку — и сажай! Однако мало только изловить нарушителя закона. Надо еще уличить его в скупке, перепродаже с целью наживы и в самой наживе. Если хоть одно звено выпадет, спекулянт останется безнаказанным. К этим общим трудностям борьбы прибавляются и местные, специфические. Опергруппу, которая приезжает на задержание, встречает обычно толпа. Женщины кричат и причитают, рвут на себе одежду и царапают свои лица, дети бросаются камнями, и в этой шумной неразберихе спекулянтам легко уйти через проходные дворы и проходные квартиры. Бывает, что задержать удается всего лишь нескольких инвалидов да сумасшедших — местных дурачков, которых спекулянты нанимают для сбыта мелких партий. Милиционеров и общественников знают в лицо, известие об их приближении разносится по толкучке с быстротой молнии.
Не какие-то мелкие недостатки были скрыты от глаз общественности — целый город в городе, по сути, вне сферы влияния Советской власти…»
Давиджанрв улыбнулся:
— Вот так-то, и это сотая часть.
— А вы не боитесь за свою дочь? — выслушав его, спросил Нестеров.
— А вы не боитесь ли за свою? — спросил в свою очередь Давиджанов. — Или вы думаете, до Москвы эпидемия безвластия, начавшаяся у бывших российских окраин, еще не дошла?