Страница 43 из 53
Звери растут в постоянном страхе, с одним сознанием, что чело¬
век, приходящий к ним ежедневно, держит в руке нечто ужасное,
бич, от которого надо бежать, чтобы избавиться от жестоких ударов.
Поэтому всякий раз при появлении укротителя с хлопающим бичом
звери, как шальные, шарахаются в дальний конец клетки. Первый
номер готов.
«Учение» продолжается. В клетку вдвигают глухой барьер. Сна¬
чала звери, боясь нового предмета, сбиваются в кучу, но вот прихо¬
дит в действие бич, и они, забыв все на свете, волей-неволей прыгают
через препятствие. Второй номер готов.
Нет предела жестокости такого укротителя. Он стремится, чтобы
при одном появлении его дикие звери приходили в состояние ужаса.
Тогда их можно заставить делать, что угодно, даже скакать сквозь
пылающий обруч, ведь если не прыгнешь, то попадешь под бич, а он
страшнее огня, страшнее всего на свете.
Кроме бича укротители пользуются еще острыми пиками, желез¬
ными вилками, громко стреляющими пистолетами, чем доводят зве¬
рей до смертельного ужаса.
Варварским, бесчеловечным приемам дрессировки надо противо¬
поставить выработанный им, Дуровым, метод, основанный на прин¬
ципе воздействия непосредственно на чувства и разум животного.
Принцип этот — наталкивание животного на определенное движение-
творчество. Активное, светлое творчество, возбуждаемое радостью,
удовольствием.
Вся суть в том, чтобы животное было свободно от чувства подав¬
ленности, страха. Питомцы Уголка всякий раз за исполнение задания
получают от своего воспитателя поощрение — лакомство, и они охот¬
но выполняют свой урок. Сам Дуров скажет, что его метод основан
на вкусопоощрении.
Бодрое, здоровое состояние животного, однако, еще не все. Как
заставить его слушаться, беспрекословно исполнять волю своего вос¬
питателя, творить в нужном для него направлении? Есть еще и пси¬
хологический способ воздействия. Внушение... Гипноз...
Резкий голос врывается в тишину ночи: «Я люблю вас!», «Быть
или не быть?» — это попугай Арра повторяет во сне недавно выучен¬
ные фразы.
Дом на Божедомке живет полной жизнью.
Тысячи верст исходил, изъездил, исколесил в ненасытной жажде
успеха. Триумфальные гастроли. Коррида на Ла Плаца де торос в
Мадриде, и бык, пронзенный острием шпаги русского клоуна... Гран¬
диозный цирк, затем одиночная камера в мрачном замке Моабит в
Берлине... Пленительные улыбки гейш в чайных домиках на улице
Гиндза в Токио... Лучшие русские цирки в Петербурге, в Москве, про¬
винции... Повсюду, всегда неизменный успех.
Дороги, дороги, дороги... Слава, покрытая пылью дорог. Но не
меркло ее ослепительное сияние, блистательные лучи ее, казалось,
ничто, никогда не затмит. И вот жалкое шапито антрепренера Мак-
симюка в Мариуполе. Скверная гримаса судьбы!
Маленький город на берегу Азовского моря. Идет второй год ми¬
ровой войны, и сюда доносятся ее раскаты. Местное население —
русские, украинцы, греки, евреи, болгары, чиновники, торговцы, ры¬
баки, огородники — смесь племен и народов, занятий... Война разду¬
ла шовинизм и взбаламутила житейское море. Лишь в цирке объеди¬
няется разноязычная, разнородная публика Мариуполя.
Афиши, расклеенные на улицах города, извещают о гастролях
«всемирно известного, настоящего» соло-клоуна Анатолия Дурова,
который прибыл специально, чтобы дать всего несколько представле¬
ний в цирке антрепренера Максимюка.
Азовское море возле Мариуполя непохоже на море — серое, мут¬
ное, безрадостное. И город не напоминает настоящий город. Дома буд¬
то все одинаковые — деревянные, редко каменные. Тянутся унылые
заборы, пустыри, сады. Только церкви разных вероисповеданий не
похожи друг на друга, но и они одинаково окружены глухими ограда¬
ми, за которыми заросли сирени. И опять — заборы, унылые, беско¬
нечные.
Неужели нельзя было выбрать другого места для гастролей? Увы,
нет! Прославленный, всемирно известный соло-клоун Анатолий
Дуров все меньше интересовал публику.
Причина? Время ушло вперед, а художник, творец, артист оста¬
новился на месте. Свершилось невероятное — сатирик Анатолий Ду¬
ров, стяжавший славу острыми, злыми шутками, стал казаться прес¬
ным и скучным.
Не сразу публика охладела к нему. Происходило это исподволь,
незаметно для обеих сторон, но настал день, когда вдруг заговорили:
«Он устарел, неинтересен, повторяется...» И в том не было ни досад¬
ного заблуждения, ни клеветы.
Неужели общественная жизнь так изменилась, что сатирик не
может найти повода для осмеяния ее недостатков? Разве в российской
действительности нет больше самодуров-губернаторов, полицейских
сатрапов, чиновников-взяточников и казнокрадов? Или уже не подав¬
ляется любое проявление свободомыслия, отменены губительные для
развития культуры цензурные ограничения?
Наоборот, реакция торжествует, малейшие ростки демократии
вырываются с корнем, и начавшаяся мировая война еще более усу¬
губляет все пороки самодержавия.
Новые времена требуют новых методов борьбы, сильных, реши¬
тельных. В стране уже слышится могучая революционная поступь.
Многие представители художественной интеллигенции если не прямо
примкнули к революционной борьбе, то прониклись ее идеями.
Трагично положение художника, не поспевающего за требова¬
ниями своего времени. И еще трагичнее, когда он не понимает истин¬
ной причины происходящего с ним. В таком состоянии оказался
Анатолий Дуров. Неудачи все чаще преследовали его. Не раз ему
приходилось в растерянности стоять на арене, видя, что к его шуткам,
которые еще недавно так горячо принимались, публика остается рав¬
нодушной.
...Максимюк раскинул свое шапито на краю базарной площади.
От гостиничных номеров «Пальмира», где остановился Анатолий
Леонидович, до базара идти недалеко. Но сегодня этот путь кажется
ему утомительным.
Накануне, вернувшись в гостиницу после вечернего представле¬
ния, он почувствовал себя нездоровым, но приписал это тому, что не
имел успеха на первом своем выступлении перед мариупольской
публикой. Правда, едва он появился на арене, послышались апло¬
дисменты, затем настроение зрителей падало и под конец раздались
совсем жидкие хлопки. Это был провал, он знал хорошо и обмануться
в том было нельзя.
Сегодня он шел в цирк с решением, пока еще смутным, по кото¬
рое все более крепло — сказать антрепренеру, что свои гастроли в
Мариуполе продолжать он больше не в состоянии, не может, не хочет,
не будет. Он колебался, какое из этих слов следует произнести, и по¬
чему-то не мог выбрать окончательно.
Унылое однообразие уличных заборов нагоняло тоску. Базарная
площадь, всегда такая оживленная, выглядела пустынной. С моря дул
холодный, пронизывающий ветер. Анатолий Леонидович зябко ежил-
ся в своем легком пальто. Последнее время, что было вовсе не в его
натуре, он стал одеваться небрежно, без прежней подчеркнутой щего¬
леватости. И, что было совсем удивительно, даже его парадный шел¬
ковый балахон на арене стал выглядеть мятым и мешковатым, а
лента с медалями, жетонами и звездой эмира Бухарского ему самому
стала казаться нелепой и бутафорской и, главное, надоевшей.
Что это, старость? Нет! Физических сил и энергии у него хоть
отбавляй. Вернее всего, это предельная неудовлетворенность собой,
своим творческим состоянием. Но где и как найти выход из создавше¬
гося тупика?
Шапито кое-где прорвалось, издали пялилось грубыми, наспех