Черный карлик

По краям каменного алтаря находились два изваяния, резко отличавшиеся друг от друга. С одной стороны высилась высеченная из камня мрачная фигура отшельника или монаха, приобщившегося своею смертью к лику святых. Он был изображен стоящим на коленях, в рясе и капюшоне, а лицо его было обращено кверху, как во время молитвы. Его руки с висящими на них четками были сложены на груди.

По другую сторону алтаря находилась гробница в итальянском стиле, изваянная из очень красивого белого мрамора — образец современного искусства. Она была воздвигнута в честь матери Изабеллы, покойной миссис Вир-Эллисло, которая была изображена лежащей на смертном одре, в то время как плачущий херувим, отвернувшись, гасил лампаду, — это был символ ее близкой кончины. Статуя была подлинным произведением искусства, но выглядела не на месте в этом грубом склепе. Многих удивило и даже возмутило, что Эллисло, не относившийся с особым вниманием к жене, когда та была жива, в притворном горе соорудил ей столь дорогой памятник. Другие не склонны были обвинять его в лицемерии, утверждая, что памятник сооружался под наблюдением и на средства «мистера Рэтклифа.

Перед церемонией венчания у этого памятника собрались гости. Их было немного: большинство уехало из замка, чтобы готовиться к предстоящему политическому выступлению, а Эллисло при существующих обстоятельствах не очень-то желал приглашать кого-либо, кроме самых ближайших родственников, присутствие которых, согласно обычаям страны, считалось совершенно необходимым. Рядом с алтарем стоял сэр Фредерик Лэнгли, более мрачный, угрюмый и задумчивый, чем обычно, и около него Маршал, собиравшийся, по установленному обычаю, выступить в роли шафера. Беззаботное настроение молодого человека, которое он никогда не давал себе труда подавлять, еще более оттеняло мрачное облако, нависшее над челом жениха.

— Невеста еще не вышла из свой комнаты, — шептал Маршал сэру Фредерику. — Надеюсь, нам не придется прибегать к средствам принуждения, которые были в ходу у римлян — я читал об этом еще в колледже. Нельзя же похитить мою хорошенькую кузину дважды на протяжении двух дней; впрочем, она больше кого бы то ни было достойна такой жестокой любезности.

Сэр Фредерик сделал вид, что не слышит этих рассуждений. Он принялся что-то напевать про себя и отвернулся, но Маршал не унимался.

— Эта задержка совсем не по вкусу доктору Хобблеру: его побеспокоили просьбой поскорее все подготовить к торжественному событию, как раз когда он откупорил себе третью бутылочку. Надеюсь, вы оградите его от нареканий со стороны духовного начальства, так как, насколько я понимаю, час для совершения обряда сейчас слишком уж поздний…

А вот и Эллисло с моей хорошенькой кузиной. Она прелестнее чем когда-либо, только бледна как смерть.

Послушайте-ка, сэр рыцарь, в случае, если она совершенно добровольно не скажет «да», венчание не состоится, вопреки всему, что уже сказано и сделано!

— Не состоится? — удивленно спросил сэр Фредерик громким шепотом, еле сдерживая гнев.

— Нет, свадьбы не будет, — ответил Маршал, — клянусь вам, вот вам на том моя рука и перчатка.

Сэр Фредерик схватил протянутую руку и, стиснув ее с силой, прошипел:

— Маршал, ты ответишь за это.

И тут же оттолкнул от себя руку молодого человека.

— Охотно, — сказал Маршал, — ибо мои уста никогда не произносили ни одного слова, за которое моя рука не была готова ответить. Итак, говори, моя хорошенькая кузина, скажи мне, по своей ли собственной воле и вполне ли непредубежденно принимаешь ты сего доблестного рыцаря как своего мужа и господина? Ибо в случае, если ты хоть немного колеблешься, будь что будет, но он не женится на тебе.

— Ты с ума сошел, мистер Маршал! — воскликнул Эллисло, который по праву бывшего опекуна молодого человека часто разговаривал с ним тоном старшего. — Не воображаешь ли ты, что я потащу дочь к подножию алтаря, не будь на то ее собственная воля?

— Полно, Эллисло, — возразил молодой человек, — бросьте рассказывать басни. Ее глаза полны слез, а щеки белее подвенечного платья. Во имя простой человечности я настаиваю, чтобы венчание отложили до завтра.

— Она сама скажет, дабы впредь тебе не повадно было соваться в чужие дела, что она сама хочет, чтобы венчание состоялось. Не так ли, Изабелла, дорогая?

— Да, так, — сказала Изабелла почти в полуобморочном состоянии, — раз уж и бог и люди отступились от меня.

Последние слова она произнесла чуть слышно.

Маршал пожал плечами и отступил назад. Эллисло подвел, или скорее подтащил дочь к алтарю. Сэр Фредерик выступил вперед и встал рядом с ней. Священник открыл молитвенник и взглянул на мистера Вира, ожидая сигнала начать обряд.

— Начинайте, — скомандовал тот.

Внезапно откуда-то из-под гробницы усопшей женщины послышался голос: «Стойте!»

Это слово, произнесенное громким и резким тоном, пронеслось эхом по всей часовне.

Все замерли, прислушиваясь к отдаленному гулу и лязгу оружия или какому-то напоминавшему его звуку, который исходил из дальней части замка. Звук тотчас же умолк.

— Это еще что такое? — спросил сэр Фредерик, испепеляя Эллисло и Маршала взглядом, в котором сквозили подозрение и злоба.

— Это наверняка выходка какого-нибудь перепившегося гостя, — сказал Эллисло. — Ничего удивительного: нынче вечером все хлебнули изрядно. Продолжайте службу.

Священник не успел выполнить это приказание, как из того же места, что и раньше, вторично последовало запрещение. Женщины-служанки, находившиеся в часовне, взвизгнули от страха и бросились к выходу, мужчины схватились за оружие. Но, прежде чем кто-либо успел опомниться, из-за гробницы показался карлик. Он вышел на середину и остановился прямо перед мистером Виром. Появление этого странного и безобразного существа в таком месте и при таких обстоятельствах поразило всех присутствующих, но, казалось, больше всего потрясло лэрда Эллисло.

Он выпустил руку дочери, шатаясь подошел к ближайшей колонне, обхватил ее руками, как бы ища поддержки, и приложился к ней лбом.

— Кто этот человек, — спросил сэр Фредерик, — и по какому праву он врывается сюда?

— Я пришел объявить тебе, — молвил в ответ карлик с присущей ему желчностью, — что, беря в жены эту девушку, ты не женишься на наследнице ни поместья Эллисло, ни Моули-холла, ни Полвертона и не получишь ни одной пяди земли, если только она не выйдет замуж с моего согласия, — а тебе я этого согласия никогда не дам. На колени — и возблагодари господа, что тебе помешали повенчаться с обладательницей того, что тебе меньше всего нужно: безупречной правдивости, добродетели и невинности.

А гы, низкий, неблагодарный человек, — продолжал он, обращаясь к Эллисло, — что дали тебе все твои подлые увертки? Ты хотел продать собственную дочь, чтобы избавить себя от опасности, подобно тому как во время голода ты убил и сожрал бы ее тело, чтобы сохранить свою поганую жизнь! Да, да, закрой руками свое лицо, чтобы не покраснеть, когда ты смотришь на того, чье тело ты заковал в цепи, чью руку заставил пролить кровь и чью душу обрек на страдания. Еще раз тебя спасет добродетель той, которая называет тебя отцом. Прочь отсюда, и пусть мое прощение и благодеяния, оказываемые тебе, будут для тебя подобны угольям и жгут твой мозг, как ты выжег мой мозг!

С жестом немого отчаяния Эллисло покинул часовню.

— Следуй за ним, Хьюберт Рэтклиф, — приказал карлик, — и сообщи ему, что ждет его в будущем. Он возликует, ибо дышать воздухом и бренчать деньгами для него уже счастье.

— Я ничего не понимаю во всем этом, — сказал сэр Фредерик Лэнгли, — но здесь перед вами дворяне, с оружием в руках вставшие за дело короля Иакова; и будь вы действительно сэр Эдуард Моули, которого давно считают умершим в заключении, или самозванец, присвоивший себе его имя и титул, мы позволим себе задержать вас, пока вы не объясните, как полагается, каким образом сюда попали. Мы не потерпим среди нас шпионов. Хватайте его, друзья!

Но слуги, охваченные сомнением и тревогой, не последовали за ним. Сэр Фредерик шагнул было к отшельнику, намереваясь его схватить. Внезапно он вынужден был остановиться, так как в грудь ему уперлось сверкающее острие алебарды, которую твердой рукой держал Хобби Элиот.