Рассказ о непокое

Десять лет спустя

Я пишу: десять лет спустя, но это не означает, что речь пойдет о событиях, происшедших спустя десять лет после тех, которыми заканчивается первая книга "Рассказа о непокое". Я не литературовед и не пишу историю литературы, я лишь современник, участник тех событий и полагаю, что имею право на произвольную периодизацию литературного процесса. Счет времени будет такой: десять лет от начала бурного развития украинской литературы после окончания гражданской войны. Это будет как раз десять лет и с тех дней, описанию которых посвящены начальные, а не заключительные страницы первой части "Рассказа"; десять лет от начала моей литературной работы.

Речь пойдет о событиях и процессах 1932–1933 годов и дальнейших.

Самым значительным для искусства событием на рубеже первого десятилетия было постановление Центрального Комитета партии — о перестройке литературно-художественных организаций. Этим постановлением все литературные группировки, которые существовали в то время — возникали, исчезали и снова создавались, — отныне ликвидировались и вместо них должны были быть созданы союзы советских писателей во всех национальных республиках и Союз писателей СССР, который их объединяет.

Как известно — во всяком случае, должно быть известно читателю, сколько-нибудь причастному к литературе, — постановление Центрального Комитета от 23 апреля 1932 года появилось в ту пору, когда в литературной среде достигла высшего накала межгрупповая борьба, в момент наибольшего обострения межгрупповых распрей. Так было во всем Союзе, в частности в России, но, пожалуй, всего резче это проявлялось у нас на Украине.

Объявлено было постановление совершенно неожиданно, и это была — "бомба".

Вспоминаю, как я услышал о нем впервые.

Повторяю: я не историк, я — только современник и потому разрешаю себе смотреть "со своей колокольни".

24 апреля утром, только я встал и еще не успел сесть за работу, раздался телефонный звонок. Звонил Валериан Полищук.

Полищук жил этажом выше меня в доме "Слово"; закадычными друзьями мы никогда не были, но как соседи поддерживали приятельские отношения. У Валериана была изрядная и хорошо подобранная библиотека, и мне случалось пользоваться ею; иной раз Валериану приспичит немедленно прочитать кому-то только что написанное стихотворение, и он забегал ко мне; к тому же у нас был общий друг, которого каждый из нас очень любил, — поэт Леонид Чернов, он же Ленька Малошийченко, — и это нас тоже сближало. Когда же были закрыты журналы всех литературных групп, кроме ВУСППа и "Плуга" ("Універсальний журнал", "Авангард", "Літературний ярмарок", "Пролітфронт", кажется, и "Нова генерація"), и всех нас, "попутчиков", взятых, так сказать, "под подозрение", почти перестали печатать и в издательствах, — все литераторы "в нетях" невольно стали тяготеть друг к другу. Именно так и происходило, собственно говоря, фактическое сближение недавно еще враждовавших между собой "попутнических" групп — бывших ваплитовцев и пролитфронтовцев с бывшими коммункультовцами и авангардовцами.

В телефонной трубке я услышал неестественно взволнованный голос Валериана Полищука. Он, правда, всегда говорил несколько экзальтированно — уж такова была его манера, но на этот раз я почувствовал, что приподнятость его необычна и без аффектации.

— Ну? — кричал Валериан так, что в трубке трещало. — Ну?!

— Что — ну? — не понял я. — Чего вы нукаете?

— А что я говорил? Так оно и есть! Ура! Я всегда верил в мудрость партии! И я счастлив, что этим остолопам накрутили хвост, что им так и не удалось сбить нас с толку!..

Он готов был — я это чувствовал — еще долго изливать на меня поток патетических междометий, но я ничего не понимал и снова переспросил, едва пробившись сквозь ливень его пылких возгласов:

— Да что случилось, Валериан? Я ничего не могу понять! О чем вы говорите? Чему так радуетесь?

— Как, вы еще не знаете? — ужаснулся Полищук. — Газету сегодняшнюю не видели?

— Газеты приносят после девяти…

— А моя жена была на базаре и вот принесла. Бегу к вам. Откройте дверь!..

Он бросил трубку, а я поспешил в прихожую.

Валериан влетел, как буря. В руках была газета. Его черные глаза блестели, лицо пылало, волосы взъерошились. Он размахивал газетой, как флагом.

Полищук вообще был экспансивен — живой, подвижный, быстрый, горячий, но таким я еще его не видел. Приплясывая, он напевал какую-то ерунду:

— Нету ВУСППа, нету РАППа, отрубили кошке лапу. Помирай теперь халтура, да живет литература…

— Валериан! — взмолился я, пытаясь поймать газету. — Да что же случилось? Как это нет ВУСППа и РАППа? Дайте же наконец газету: произошло, видимо, что-то серьезное, раз вы с верлибра перешли на примитивный ямб.

— Это — хорей! — сразу же отреагировал он и, наконец, протянул мне газету. — Постановлением ЦК ликвидированы ВОАПП, РАПП — со всеми околицами и перифериями, а значит, и наш ВУСПП.

Я хотел взять газету, но он потянул ее обратно и начал читать вслух:

"…становятся уже узкими и тормозят…" — вы слышите: тормозят "серьезный размах художественного творчества"… "Это обстоятельство создает опасность…" — вы слышите: опасность "превращения этих организаций из средства наибольшей мобилизации советских писателей и художников…" — вы слышите: просто "советских писателей и художников" без анафемы попутничеству? — "в средство культивирования кружковой замкнутости, отрываот политических задач современности"… Вот, вы понимаете? А что я говорил? Не так ли я выступал и на пленуме ВУСППа?.. "и от значительных групп писателей и художников, сочувствующих социалистическому строительству…" Ну, дошло это до вас? Они от нас оторвались, а не мы от них, они отрывают литературу от задач социалистического строительства! Мы все — советские писатели, сочувствующие социалистическому строительству!..

Я хотел взять газету, но Валериан оттолкнул мою руку и продолжал читать сам.

— Слушайте же, слушайте!"…ликвидировать ассоциацию пролетарских писателей (ВОАПП, РАПП)… — он задохнулся: — Слышали? Вот вам!., "объединить…" Слышите — "объединить всех писателей, поддерживающих платформу советской власти и стремящихся участвовать в социалистическом строительстве"… Ох! Нет, вы понимаете, что это означает?! "объединить в единый союз советских писателей с коммунистической фракцией в нем…"

Валериан наконец оставил газету, глубоко, полной грудью вздохнул и бросился меня обнимать. При этом он приговаривал: "Христос воскрес! Воистину воскрес!"

В бога Валериан, конечно, не верил, был даже членом Общества воинствующих безбожников и, как известно, написал не одно антирелигиозное стихотворение. Но он не мог найти более патетического выражения для обуревавших его эмоций.

Я нарочно так обстоятельно, со всеми, может быть мелкими, подробностями передаю эту сценку, врезавшуюся мне в память, чтоб дать живую картину реакции "попутнических" кругов литераторов на историческое постановление Центрального Комитета.

Мы с Полищуком не кончили еще обниматься, как прибежал Йогансен. Потом позвонил Слисаренко. Позднее звонил еще кто-то и еще кто-то. Во дворе дома "Слово" уже стояла изрядная группа "бывших" отныне "попутчиков" — из разных антагонистических доселе групп — и гудела, как пчелы в растревоженном улье.

Из центрального подъезда, где он жил, появился Кириленко — один из лидеров "бывшего" отныне ВУСППа. Увидев толпу "бывших" попутчиков, он остановился в растерянности, — очевидно не понимая, что ж ему делать, как себя вести? А потом — видимо, на всякий случай — поскорей шмыгнул в сторону: ведь указаний сверху для ориентации еще… не поступало.