Страница 20 из 29
Женщину звали Лалья. Она засеяла склоны холмов, более сотни метров, этими цветами, рассадила их на небольшом расстоянии, так что получился ослепительный разноцветный ковер. И тогда решила женщина стать рабыней этого ковра.
— В любом случае обращусь в рабыню, принадлежащую не только радуге, — говаривала Лалья, играя словами, именем цветка, когда случалось ей выслушивать упреки: мол, зачем взвалила на себя такой труд; каждый день меняла она цвет своих одеяний, чтобы наряды ее не выделялись на фоне раскинувшихся блистающих лугов.
Справедливости ради скажем: и правда, стоило умерить шаг, дабы насладиться чудесным видом цветущих склонов. Нашелся даже один фотограф, изо дня в день создавал он живую, зримую историю изменений.
Ежедневно вывешивал на площади у городской стены Могадора отпечатки снимков, запечатлевавших удивительные и странные изменения лугового многоцветья. Это был уже второй сад, который менял свое обличье каждый день.
Один могадорский художник, памятуя, что свет пожирает цвет на фотографиях, вознамерился все снимки перерисовать. Для чего на противоположной стене светоустойчивыми красками и кистью решил запечатлеть свет, ветер, соль и влагу. Все жители Могадора по нескольку раз в день проходили вдоль этой стены, горячо обсуждая те или иные появляющиеся на ней детали. Нашлись также и фотографы, которые поставили целью ежедневно фиксировать результаты состязания фотографа и художника.
Некоторые горожане были уверены, что ни фотографу, ни художнику не под силу передать всю полноту, многоцветье и великолепие радужных лугов и уж тем более те чувства, что они вызывают в душе. Объявились поэты. Каждую неделю они собирались на площади, организовывали поэтические турниры и жаркие дискуссии, в основном на тему, чем в действительности являются эти цветы. Образовались даже группы ярых противников и не менее горячих сторонников растений. Пресса тоже не оставалась в стороне. Интриги и заговоры расцветали пышным цветом, плодоносили и пускали глубокие корни.
Один пекарь выбросил на прилавок новый товар — разноцветный бисквит, дразнивший и соблазнявший всю окрестную детвору, и дал ему имя «Радуга». В портовом ресторанчике, помимо традиционного меню, с его запеченными голубями, жареной курицей, стали подавать новые блюда из морепродуктов и сверхновое блюдо из радужных цветов.
Не отставали и музыканты, желая внести достойную лепту в общую копилку. Не покладая рук создавали все новые и новые популярные хиты. Среди прочих музыкальных жанров Могадора даже появился новый, с отдельным именем: радужные песни. Что говорить, даже исполнители гнауа и те усердно сообразовывали традиционные ритуалы вызывания духов с новыми веяниями.
У Лальи не было лишнего времени углубляться в исследования того, что же именно пробудил ее сад, ее цветы и луга. Хотя и не испытывала недостатка в рассказчиках, доносивших ей в малейших подробностях, и при этом неимоверно преувеличенных, все пересуды горожан о ней и ее цветах. Слухи и сплетни, включая мой собственный рассказ, порождали новые звенья в бесконечной цепи особого эха. Оно развязывало, высвобождало цветы, которыми оказались накрепко связаны между собой все жители Могадора.
Вот это и есть так называемая культура цветка Радуги. И в расширение толкования термина — символическое возделывание культуры.
Ты — мой цветущий склон. Я хочу освободить твое преклонение моими руками. Я всегда и неустанно буду покрывать тебя нежными ласками. Без устали взращу улыбки, которыми зальются все губы, все уголки, все части твоего тела. Хочу их фотографировать, зарисовывать, впиваться в них, описывать их, воспевать их и нашептывать тебе на ухо всевозможные объяснения, как если бы ты даже не догадывалась, что я живу во имя них, ради них и для них. Хочу, чтобы ты позволила мне взращивать бедра твои, изменяя ежедневно кожу мою, чтобы стать одним из твоих ежедневных изменений, стать твоим многократным эхом.
ТРЕТЬЯ СПИРАЛЬ
Быстротечные сады
Девять бонсаев
ЧЕТВЕРТАЯ СПИРАЛЬ
Интимные и крохотные сады
1. Самый интимный сад
Однажды поэт Анри Мишо, который вдобавок был еще и путешественником, посетил Могадор и где-то купил яблоко, просто яблоко. Где купил, точно неизвестно, но именно в ту ночь в гостинице — предположим, что путешествовал в тот раз он в гордом одиночестве, — он описал крайне любопытное ощущение: вожделение плантации или Фруктового Сада. Эта запись позже вошла в его произведение под названием «Магия»:
Кладу яблоко на стол. Затем проникаю внутрь.
Какое удивительное спокойствие!
Гастон Башляр цитирует эту фразу и посвящает ей целую главу в своем труде о поэтическом воображении, которое накрепко связано с землей и интимным вожделением. Вожделение это он неудержимо сопоставляет с ощущениями, о чем рассказывает Гюстав Флобер, говоря, что подобные ассоциации вызываются всеми, абсолютно всеми вещами нашего мира, если к ним присмотреться пристально:
Если вглядываться в камень, животное или картину, чувствую, как проникаю внутрь.
Башляр утверждает — хотя на первый взгляд его утверждение не бесспорно, — что сад Мишо абсолютно всеобъемлющ и просто не может быть крохотным. Философ уверен, что поэт, бре́дя о материи, неизменно сталкивается с парадоксом: внутреннее пространство маленького объекта значительно больше и эмоционально насыщеннее, чем пространство крупного.
Если я скрупулезно размышляю о яблоке Мишо, мне необходимо отправиться на базар Могадора и купить такое же яблоко. А купив, исследовать, действительно ли я могу в него проникнуть. Буду практиковать дзен на французский манер, через еду.