Соль чужбины

— Благодарю вас, Павел Николаевич. В вашей — назовем ее «берлинской» — версии мне видится наибольшее количество узелков и темных мест, за которые такой опытный человек, как вы, наверняка сможет с пользой для дела зацепиться. Благодарю вас.

— Спасибо, ваше превосходительство. Приложу все силы для того, чтоб в самом скором времени «отыскался след Тарасов», — Шатилов вновь улыбается снисходительно.

— Ни минуты не сомневаюсь. Слово вам, генерал Экк.

— Почту за честь, ваше превосходительство. Хотя мое сообщение, признаюсь, может шокировать кое-кого. Дело в том, что я исхожу из того, что наш любимый вождь — увы! — уже убит. Да-с, господа офицеры, убит. И, вероятней всего, большевиками: он им мешал, был словно кость в горле. Простите за грубое сравнение. Генерал Шатилов любит факты. Я — тоже. Итак, я исследую факт первый. Таинственный человек в пальто и мягкой шляпе идет (или едет) на свидание с элегантной дамой в бежевом манто. Свидание происходит на конспиративной квартире в двенадцатом округе Парижа, где Кутепов неоднократно встречался с нужными ему людьми. Я с трудом узнаю фамилию дамы. Это Людмила Ивановна Победоносцева-Чабан, жена бывшего начальника личного конвоя генерала Шкуро. К удивлению моему — работающего ныне шофером и буквально сорящего деньгами. Сама Людмила Ивановна — кельнерша русского ресторана. Политическая ориентация мужа и жены неизвестна. За несколько дней до исчезновения генерала она, бросив все, неожиданно покинула «Виадук отель», где они жили, и скрылась. Ее видели на парижских улицах лишь в день печального события. Из квартиры в Двенадцатом городском округе она вернулась в отель одна, в расстроенных чувствах — ее хорошо запомнил русский водитель такси. Муж встретил Людмилу Ивановну в дверях и, подвергнув оскорблениям, побил, отнял сумочку и сбежал. Его задержала французская полиция. Сама Людмила Ивановна сумела скрыться и исчезла столь же загадочно, как и наш руководитель. Ее не обнаружили до сих пор. Вероятней всего, убита. У мужа — и это весьма характерно! — нашли извещение, что его ходатайство о зачислении в советское гражданство пока отклонено. Что он, агент Коминтерна?.. Можно лишь гадать, господа, ибо Чабан покончил в камере самоубийством. Возможно, это и убийство, чья-то месть. Мое предположение о смерти Кутепова повело меня на поиски трупа, господа. Я обследовал Македонский лес и один из гаражей парижского предместья, побывал в Марселе и Ницце, в окрестностях Лиона. У меня в досье собраны приметы нескольких предполагаемых похитителей. Тут два блондина немецкого вида, плюс опасный чекист Габслюк — огромного роста и страшной силы, недавно прибывший во Францию...

— Не об этом ли Габслюке высказывался ясновидящий из Польши? «Человек по типу кронштадтского матроса похитил Кутепова, ударив его по голове»?

— Именно, господин Штейфон. Но это не он. Я напал на следы шантажиста Селезнева, бывшего офицера гвардии, выдававшего себя одно время за агента ОГПУ, и некоего безымянного полицейского с бородкой «под Кутепова», которые достаточно «наследили» в этом происшествии.

— Да, если мне не изменяет память, последний оказался сотрудником «Пти журналь», взявшимся доказать, что в Париже, под прикрытием полицейской формы, можно сделать все, что угодно, — Штейфон неожиданно рассмеялся.

— Rira bien qui rira le dernier![62] — заметил сурово Экк. — Я буду и дальше идти своим путем.

Раздались жидкие аплодисменты.

«Каждый избрал свой путь, — пришел к неожиданному выводу Монкевиц. — И не хочет ни сопровождающих, ни их помощи. Почему? Да потому, что они меньше всего думают о своем исчезнувшем комбатанте и начальнике: каждый из них хочет заработать свой миллион. Вот в чем причина!» Он оглядел собрание словно новыми глазами...

— Круг, однако, не замкнулся, господа генералы, — почему-то с неподобающим торжеством заметил новый начальник РОВСа. — Нам всем необходимо ознакомиться и с исследованиями широкоизвестного журналиста Бурцева.

— О! Вселенский разоблачитель! И великий путаник! Бурцев знает! Бурцев разоблачает! Не надо! Профессионал-разоблачитель?! Он способен лишь все запутать! — раздались негодующие голоса.

— И тем не менее, — решительно встал Миллер и требовательно постучал карандашом по графину. — Каждый волен принимать или отвергать его изыски. Но выслушать и про себя оценить их мы обязаны. Это не займет много времени, полковник Монкевиц подготовил обзор газеты Бурцева «Общее дело». Прошу, полковник.

— Я постараюсь телеграфно, господа генералы, чтобы не очень задерживать вас, — сказал Николай Августович. В руках у него, точно у фокусника, неизвестно откуда появилась пачка одинаковой величины листочков. — Итак, прежде всего Бурцев слетал в Берлин.

— Ого! Берлинская версия! — не скрыл торжества Шатилов.

— Точно так... И вернулся с огромным списком похитителей. Все, конечно, большевики. Это произошло в день, когда французское министерство иностранных дел выпустило особое коммюнике: «Советское правительство напрасно обижается, его и не думали обвинять, похитителей ищут среди граждан разных национальностей». Афронт?! Но Бурцев добился приема у Перрье. Его допросили. Он заявил: «Как журналист я занимаюсь расследованием с первого дня и берусь доказать обвинение против имеющегося у меня списка лиц, который готов немедля опубликовать, если мои информаторы разрешат». Перрье убеждал Бурцева в необходимости проявлять терпение и опубликовать списки преступников лишь после полной уверенности. Он не очень поверил Бурцеву и отослал его к следователю Деладе, который ведет это дело... Якобы в записной книжке Кутепова Бурцев нашел рядом с фамилиями Попова и Роберти пометку — второй «Трест» — и кинулся доказывать это, но доказательств не нашел. Им немедленно выдвигается следующая версия. Появляется сообщение: Кутепов отравлен. Вскоре второе сообщение: Кутепов похищен при помощи авто, отравлен наркотиками, а труп как дипломатический багаж отправлен через Данциг в Москву, где сожжен в крематории, в присутствии членов Политбюро. Доказательства приведены весьма слабые — пока, мол, до конца расследования открыться невозможно. О чем же все-таки говорил Бурцев? Одурманенный Кутепов сел в машину добровольно. Он — раненный в грудь — не мог перенести наркоза, что подтвердил и профессор Алексинский. Кутепов давно находился в конспиративных отношениях с представителями Красной Армии. Среди них были и агенты ГПУ, похитившие генерала. Попутно Бурцев обвинил чуть не весь штаб РОВСа, особенно Зайцева, которого вызвал на очную ставку с шоферами трех автомобилей. Зайцев уклонился, ссылаясь на запрещение командования. Бурцев публикует фотографию малолетнего сына Кутепова с трогательной подписью: «Верните мне папу». Между тем выдается и третья версия: похищение осуществлено под руководством Детердинга и двух-трех великих князей. Почему? Доказательства обещаны в ближайшие недели.

— Н-н-нда, — развел руками Шатилов. — Постарел наш главный российский разоблачитель. Был я у него как-то в отеле «Пантеон». Две клетушки — жалкая картина! Но у самого еще вполне респектабельный вид: седые волосы зачесаны назад, усы, бородка клинышком, рубаха с черным галстуком, жилет, две ручки в кармане пиджака. Хоть куда! Прошу прощения, полковник: увлекся.

— У вас еще много? — спросил Миллер.

— Достаточно, но я купирую. Итак, читатели ждут доказательств, читатели требуют. Бурцев вынужден заявить: «Я могу сказать, дело Кутепова раскрыто. Но я дал слово молчать и буду молчать, невзирая на клевету РОВСа и правых кругов». А вскоре — называется имя. Главный похититель — Андрей Фихнер, обрусевший немец, второй секретарь берлинского торгпредства. Резидент ОГПУ в Центральной Европе! С помощью подручных он и похитил Кутепова.

— Но ведь не в Берлине же, в Париже?

— Это не уточняется. Фихнер, бежавший из Европы, дал разрешение назвать свое имя. Более того, он сам пишет книгу, где названы все похитители. Если Фихнер не сделает этого, Бурцев опубликует все сам.