Страница 67 из 70
— Пусть уйдут… Задание выполнено. Сейчас позовем Морковкина и все доложим…
— Зачем гнать? Они своим делом занимаются, а вы своим… Пошли в ячейку к Степану, там все и расскажете.
И они все рассказали. Конечно, ни в какой командировке Поповкин не находится. Живет себе спокойненько, рыбу ходит ловить… И видели его — толстый из себя и фуражка кожаная…. Степа Морковкин возбужденно начал стучать кулаком по столу.
— Все! Спекся Глотов со своим дружком! Завтра идем в контору, подымем бумаги и выведем эту шайку на чистую воду! Молодцы, ребята!
Назавтра пионеры ловили Морковкина на улице — не было терпения дождаться его прихода в ячейку. Морковкин был смущен.
— Тю! Понимаете, ребята, все на этот раз в порядке. Ну, что он раньше никуда не ездил, — это факт! Только вот ничего не докажешь! А вот теперь не числится в командировке! Отдыхает, видишь ли, после поездки… А ведь точно было известно — ему Глотов командировку выписал! Ну и хитер этот Савватеевич! Так все равно поскользнется! Ох, жалко!..
И ребятам было жалко… Им, единственным из всего отряда, было поручено настоящее боевое задание, и вот — ни к чему… Только Миша Куканов не разделял их уныния.
— Вот если разведчиков послали узнать, есть ли на селе противник, а они вернулись и говорят, что там никого нет, — так что же, они не выполнили задания? Выполнили! И вы, ребята, свое боевое задание выполнили. А уж командование будет знать, что делать… Так что нос не вешайте, все было сделано вами по-пионерски!
Мститель Гена Ключников
Оказывается, нет… Больше недели прошло с тех пор. Было воскресное утро, не обещавшее ничего хорошего. Дождь, шедший с ночи, сменился мокрым снегом, предательски покрывшим все лужи. Ни о какой прогулке с ребятами не могло быть и речи, оставалось только днем в пионерской комнате провести соревнование старших звеньев по завязыванию морских узлов… В комнате у Кукановых было тепло и раздражающе пахло пирогами, которые мать жарила на печурке. Даже отец был дома — на Андрюшкину беду… Теперь-то уже наверняка не удастся до обеда сбежать в снежки поиграть…
И в это время открылась дверь, и в ней, без сил от волнения, остановилась, прислонившись к стенке, Тамара Осипова. Такой еще никогда не видел Миша всегда спокойную и рассудительную Тамару… Платок был сбит на сторону, пальтишко не застегнуто, в выкатившихся глазах — слезы ужаса…
— Ми… Миша!.. Генка Ваньку Силина повел… убивать, наверно, будет…
— Что! Ты что, сдурела?!
— Нет! Ничего не сдурела! Ванька — предатель… Как это? Провокатор! Как Цехновский!.. И его Гена с ребятами потащили!..
Миша вылетел на улицу в чем был, без шапки, без куртки… Тамара — за ним.
— Куда они?..
— В подполье… Ну, где прошлым годом картошка была…
Этот старый дом с каменной подклетью был неподалеку. Миша бежал, не разбирая луж, не чувствуя, как снег сечет его лицо… Он рванул полусорванную с петель дубовую дверь, скатился вниз по склизким ступеням и за второй, закрытой дверью услыхал гул мальчишеских голосов, прорезаемый мрачным, не оставляющим тени надежды и снисхождения голосом Генки Ключникова:
— Галстук! Галстук пионерский снимай! Предатель!..
И в ответ ему — захлебывающийся от слез и страха голос Вани Силина:
— Н-неправда! Я не предатель!.. Ребята, честное пионерское! Под салютом всех вождей!..
Миша в изнеможении прислонился к холодной стенке, и она показалась ему горячей… Жив! Успел!.. Он с трудом перевел дух, медленно спустился еще на несколько ступеней и открыл дверь в заброшенный подвал. Стекла в маленьких оконцах под потолком были выбиты, в тусклом и неровном свете осеннего дня лица ребят показались ему серыми, почти незнакомыми. И только через мгновение он рассмотрел, что они не серые, а красные, возбужденные, что ребята дышат, как после долгой игры в лапту…
Здесь были самые старшие пионеры отряда. И Степа Ананьин, и Шурка Магницкий, и Лева Ардашников… Они стояли кружком вокруг Ваньки Силина, бледного, дрожащего… Руки его отчаянно сжимали пионерский галстук, как будто только о нем, о галстуке, и шла речь, как будто только его и необходимо было защитить… А Генка стоял против него — сбыченный, с кулаками в карманах…
— Миша! Миша!.. — услышал Куканов радостный, полный надежды голос Шурки Магницкого.
Ребята расступились, и Миша уселся на какой-то старый ящик, стоявший у стены. Наверху послышался стук двери, торопливые шаги по лестнице, дверь открылась, и в подвал вошел Петр Иванович Куканов. Позади него выглядывало лицо Тамары. Старый Куканов был в своей рабочей куртке, в картузе. Он остановился у двери, оглядел всех присутствующих, вздохнул, залез в карман и вынул кисет. Миша вдруг понял, что и ему хочется закурить, хочется до головокружения, до нестерпимости… Он проглотил наполнившую рот слюну и, обратившись к Генке, сказал:
— Ну?.. Говори! Ты же теперь и за вожатого и за весь отряд. Сам решил… Сам постановил… А я-то, дурак, думал — мне ребята верят! Я же вас никогда не обманул, ни в чем! Ну, что ж ты молчишь? Говори, если ты пионером себя считаешь! Я тебя как член бюро ячейки спрашиваю! И вот тут еще и член партийного бюро стоит. Говори же!
Гена Ключников вынул руки из карманов и сразу же перестал быть кровавым мстителем, разоблачителем провокатора, каким он себя чувствовал минуту назад. Но ничего! Он и перед комсомолом и перед партией докажет, как он был прав, когда заподозрил нечистое в провале боевого задания.
…А подумал он на Ваньку еще тогда, в Гостинополье. Когда тот, вместо того чтобы встретиться на улице с гостинопольскими ребятами, взял да и начал заходить в дома своих свойственников… О чем он там трепался, неизвестно, но в одном доме пробыл долго — ребята на улице заждались его… Он, Генка, когда узнал, что у Глотова все в порядке, на другой же день пошел в Гостинополье и там все как есть узнал!.. Как только они из села ушли, этот родственник Ванькин, Михайлов Сидор Трофимыч, сразу же побежал к Поповкину. И тот разом же помчался на Волховстройку… А в селе уже знают: задумали вычистить и Поповкина и самого старшего делопроизводителя. А для этого пионеров подослали с самым наисекретным заданием… Откуда могли это узнать? Со всеми ребятами он по отдельности толковал — те клятву под салютом давали, землю есть хотели: не говорили!.. Значит, ясно — Ванька Силин предал! Нарочно предал! Как Цехновский! Потому что так же любит деньги! Ребят в кино бесплатно пускают, а он родителям говорит, что за деньги, и каждый раз по гривеннику у них берет… И этих гривенников у него уйма! На рубль, а то и больше! А как на жертв контрреволюции собирали, дал как все: пять копеек… Ясно, что он самый настоящий провокатор и пусть теперь отвечает перед судом своих товарищей… Которых предал! Только пусть пионерский галстук сначала снимет! Потому что нельзя, чтобы они человека в пионерском галстуке лупцевали… ну, отомстили… А Мише не сказали потому, что стыдно и совестно перед ним. Он им поручил, доверил как самым старшим, сознательным ребятам в отряде — и вот тебе!.. А Ванька не только предатель, но и трус! Испугался, что ребята его лупить будут, Тамарку за Мишей послал!
— И никого я не посылал! И не просил!.. Тамарка, скажи же — я тебя просил? Просил, да?
Теперь лицо Вани уже порозовело, бледность с него сошла, и только дорожки слез еще говорили о пережитом страхе…
— Никого я не предавал! Я, когда зашел к Сидору Трофимычу, Прошке только сказал, что мы с секретным заданием… Ведь он в пионеры собирается… Он страшную клятву давал! Ну конечно, не пионерскую, потому что не пионер… И про деньги Генка неправду говорит… У меня рубль и еще сорок копеек… Я птицу хочу купить — кенаря… А он два с полтиной стоит… И я про птицу не таился. Тамарка, скажи же — говорил про птицу?
Пока Ваня выкрикивал оправдательные свои слова, Миша сидел на ящике и думал.
Конечно, он знал, что в отряде ребята разные. Иначе и не может быть. Но он думал, что все их ребячьи жизни — у него как на ладони. А он, оказывается, и не знал, что этот вялый увалень Ваня Силин — такой страстный любитель птиц. И что боевая Тамарка с ним дружит, а не с ребятами из военного звена, где она находится… И что тихий правдоискатель Шурка Магницкий может тайком от него, вожатого, пойти в подвал лупить товарища… Как же их — всех таких разных — спаять, объединить?.. Ведь он их должен вырастить в коммунистов…