Месть

— Харден стрелял, находясь в резиновой лодке. Он по меньшей мере чрезвычайно талантливый человек.

— Скорее, ему дьявольски везет, Доннер, — отпарировал Огилви. — Дьявольски везет.

— Но он весьма целеустремлен, не правда ли?

Рука Огилви схватилась за перила, закрыв слой свежей краски. Он долго глядел в пространство, и Доннеру хотелось, чтобы он промолчал; дразнить капитана не имело смысла. Глаза старика метали молнии. Он создал миф о Хардене и раз и навсегда для себя решил: Харден был сумасшедшим. Хардену повезло. Харден мертв.

Доннер смотрел, как обветренная рука капитана закрывает пятно свежей краски, как будто пытается спрятать его. Он подумал: может быть, Огилви так часто повторяет свой рассказ, потому что испуган. Он быстро отвернулся, чтобы капитан не заметил улыбки на его лице.

Неужели Хардену удалось отомстить — посмертно? Неужели Огилви со страхом ждет, что однажды ночью из моря появится призрак Хардена с ножом в зубах? Может быть, именно поэтому он отказывается обсуждать новую информацию? Улыбка исчезла с лица Доннера. Или Огилви прав? Может быть, он сам цепляется за ничтожный шанс в надежде вернуться на службу?

— Ему везло, и все! — наконец ответил Огилви. — Я предсказал каждый его ход. Только дуракам может везти так, как ему.

— Он замолчал и оглядел затуманенным взглядом обширную зеленую палубу.

Доннер посмотрел туда, где на палубе лежал запасной гребной винт. Хотя прошло уже три дня с тех пор, как он поднялся на борт танкера, размеры «Левиафана» по-прежнему внушали ему благоговение. Вместе со своими близнецами, мчавшими корабль к Аравии, это был самый большой гребной винт в мире. Что его лопасти могут оставить от человека?

Он поднял бинокль и осмотрел темнеющий горизонт. Неожиданно он заметил парус, который до того прятался за грузовым кораблем, и его руки на мгновение крепче вцепились за бинокль. У них уже было несколько ложных тревог.

— Яхта!

Огилви неслышно пробормотал что-то, продолжая смотреть на палубу. Пальцы его правой руки схватились за ремешок бинокля, но капитан оставил бинокль висеть на шее. Он повернул голову, осматривая ремешок, и у Доннера появилась мысль, что перед ним — беглец, спасающийся от преследователя.

Джеймс Брюс уже рассматривал яхту в свой бинокль.

— Это не «Морской лебедь».

— Вы уверены? — спросил Доннер, снова поднимая бинокль и крутя колесико настройки на резкость.

— Тримаран с парусной оснасткой кеча, — медленно произнес Брюс.

Доннер навел на резкость и увидел две мачты над широким плоским корпусом. Бриз, дующий с суши, гнал яхту на запад. Узнав прошлым летом о планах Хардена, он прочел дневники некоторых людей, плававших на маленьких яхтах, чтобы изучить характер этого человека. Тримаран, вероятно, направлялся на Антильские острова. Затем, возможно, через Панамский канал он выйдет в Тихий океан. Год назад Доннер не мог бы понять чувства человека, добровольно изолирующего себя от общества. Сейчас — мог.

— Вы видите команду? — спросил он.

— Еще нет, — ответил Брюс.

Тримаран шел курсом, пересекающим путь «Левиафана». Он плыл быстро и должен был разминуться с танкером с большим запасом.

Огилви произнес:

— Мне казалось, вы пришли к выводу, будто Харден украл яхту типа «Лебедь».

Доннер опустил бинокль и стал смотреть, как лучи заходящего солнца пронзают гребни волн.

Как врач, слушающий пульс пациента, Огилви сжимал вибрирующий поручень. В течение дня гудение все усиливалось и усиливалось. Капитан поднял трубку телефона и приказал уменьшить обороты винта.

Постепенно вибрация снизилась до приемлемого уровня, но должен был пройти целый час, прежде чем «Левиафан» снизит скорость с шестнадцати до пятнадцати с половиной узлов. Капитан продолжал держаться за поручень. Толстый шов между слоями старой и новой краски раздражал его ладонь.

Он снова позвонил в рубку, и первый офицер, разговаривая с ним, высунул голову в крыло.

— Слушаю, сэр!

— Первый, здесь на поручне зазубрина. Позаботьтесь, чтобы плотник удалил ее не позже завтрашнего дня.

— Есть, сэр.

— Иначе после каждой окраски она будет становиться толще и толще.

— Да, сэр.

Огилви отпустил поручень и оглядел свои обширные владения. Корабль был великолепен, но все же не такой титан, каким был когда-то. Море нашло в нем слабые места. Хуже того, на нем оставил рубцы Харден.

Сначала это опечалило его, но потом он изменил свое мнение. Он провел в море почти пятьдесят лет и наконец смирился с мыслью, что океан позволяет одержать над собой одну-единственную победу — остаться в живых.

«Левиафан» остался в живых. И он по-прежнему был величайшим кораблем.

Что-то нарушило самодовольство Огилви. Он лениво посмотрел на воду. Тримаран приблизился к танкеру на тысячу ярдов и держал курс прямо на нос «Левиафана».

Капитан снова поднял трубку телефона.

— Первый, отпугните этого болвана гудком.

Оглушительно загудела сирена.

Тримаран повернулся бортом к танкеру. Из кокпита яхты появилась фигурка и наклонилась над треножником, установленным на корме.

Доннер произнес:

— Капитан...

Озадаченный Огилви поднял бинокль.

— Что это у него на корме?

Паруса тримарана отразили ослепительную белую вспышку.

— Сигнальная лампа? — удивился Брюс.

Но Огилви уже мчался к рубке, прекрасно понимая, что таких ярких сигнальных ламп не бывает.

Глава 33

Харден испытал радостное возбуждение, когда ракета по свистом помчалась над водой. Он оперся о треножник, глядя в прицел, его пальцы прикасались к электрическим переключателям, контролировавшим полет ракеты. Харден услышал, как воскликнула Ажарату, когда ракета, превратившаяся в крохотную точку, вонзилась в бульбовидный носовой выступ «Левиафана» и пропала в нем.

Черный корабль продолжал плыть вперед.

— Фордевинд! — заорал Харден. — Обгоняй его!

Свет заходящего солнца освещал величественное лицо Ажарату. Она выполнила поворот фордевинд и направила яхту к носу «Левиафана», держась с левого борта от него. Предыдущие владельцы тримарана использовали его для того, чтобы контрабандой перевозить через Гвинейский залив оружие для экстремистских группировок в Анголе, и судно было очень быстрым. Не отводя глаз от Хардена, Ажарату завела мощный вспомогательный двигатель. Яхта набрала скорость.