Тореадоры из Васюковки

— О! Смотрите! Тут кто-то живет!

Все подбежали к ней. Подошел и вожатый. Загорелый шустрый мальчишка с фотоаппаратом через плечо шмыгнул в шалаш и сразу же выскочил, держа в руках электрический фонарик.

— Фонарик! — пояснил он. — Механический. С динамкою. Даёт ток лишь тогда, когда нажимаешь на эту ручку.

И начал стрекотать, показывая. Кукурузо беспокойно заёрзал на ветке.

Длинноногая девочка тоже шмыгнула в шалаш и вытащила ружьё.

— Поглядите, настоящее, охотничье…

— Ой, осторожно, оно, может, заряжено! Еще выстрелит, — ойкнула кто-то из девочек.

Тут Кукурузо не выдержал:

— А ну не трогай!

Все сразу подняли головы. Прятаться больше было ни к чему. Мы слезли с дерева. И сразу нас окружили пионеры:

— Кто вы?

— Что вы тут делаете?

— Это ваш шалаш?

— И ружье ваше?

— Вы охотники?

— Вы тут живете?

Я растеряно посмотрел на Кукурузо.

Он потупился и молчал.

— Да они, наверно, просто рыбачат тут. Это наши, из Васюковки, — сказал васюковская юннатка, кажется, из восьмого класса.

— Или из дома убежали, — добавила другая (мы о ней знали только, что она вредная и дочка колхозного бухгалтера).

— Или в индейцев играют. Как «Маленькие дикари» Сетона-Томпсона. Помните? — вмешалась длинноногая.

— Или в робинзонов… Правда же? — сказал вожатый.

Я совсем растеряно глянул на Кукурузо. Мой друг густо покраснел. И вдруг сказал:

— Ни во что мы не играем. У нас тут дело одно… А вы кто такие?

— А мы из Киева. Юннаты мы, — затараторила остроносенькая девочка в очках.

— Приехали сегодня, — перебила её голенастая.

— Ой, Валька, не перебивай! Дай я скажу! — воскликнул остроносенькая и снова затараторила: — Сегодня приехали! Приехали сегодня… Услышали, что у вас глобулус выводят, и вот приехали. Наш руководитель профессор Дудка, говорит, что… Вы знаете профессора Дудку? О, знаменитость! Мировая знаменитость! Говорит, что ваш глобулус — это потрясающе. Потрясающе! Они приедут завтра — и профессор, и корреспондент газеты «Звезда». А мы сегодня приехали. Профессор и корреспондент тоже сегодня приехали бы, но у профессора сегодня срочный ученый совет в Академии наук. Неожиданный. А у нас уже билеты были. Вот мы и приехали. А ваши не хотят нам показывать глобулус без профессора. Говорят: «Завтра». Ну, мы понимаем — люди столько старались. Им хочется, чтобы торжественно… Мы понимаем… А у вас какое дело: Какое? А?

Кукурузо насупился:

— Дело… вот и всё…

— Секрет? Да? Секрет? — не унималась остроносенькая.

— Ну что ты, Оксана! Прицепилась, как банный лист! — воскликнула длинноногая Валька. — Если не говорят, значит, секрет.

— Ну, хорошо, не говорите, не говорите, пусть будет секрет, — согласилась остроносенькая Оксана.

— Да мы вам, наверно, мешаем тут? — спросил вожатый.

— Нет, до самого вечера можете быть, — милостиво позволил Кукурузо.

— Да нет, мы на какой-нибудь часок. Просто хотелось искупаться и позавтракать на свежем воздухе, у костра. Девочки с самого Киева об этом мечтают. Вон Оксана никогда в жизни не завтракала у костра, — улыбнулся вожатый.

— Она и живой коровы никогда не видела. Только на картинке, — подмигнул вожатому мальчишка с фотоаппаратом.

— Ты очень много видел! Вот сейчас как дам! — бросилась на него Оксана.

— Брэк! Бой закончен! Победила Оксана! — сказал вожатый. — А теперь — за дело! Вынимайте термосы! Разводим костер!

— Только так, — авторитетно подтвердил маленький «штурман».

Пионеры сразу загомонили и побежали к лодкам.

— Ты, Игорь, займись костром, — сказал вожатый мальчику с фотоаппаратом. — Ты у нас мастер.

— Пойдем, я покажу где хворост, — по-хозяйски предложил Кукурузо. И мы втроём пошли вглубь острова. Шли и, как это всегда бывает в начале знакомства неловко молчали — не знали о чём говорить. И вдруг Игорь, не открывая рта (мы это хорошо видели), громко то ли проблеял, то ли гавкнул. И сразу где-то внутри у него заиграла музыка… Настоящая музыка. Джаз. Ну знаете: «Бз-вз, дудль-будль, бум-бем, бу-га-га…». И потом что-то запело женским голосом не по-нашему… Мы встали и уставились на Игоря, как бараны. Что это такое?

Он засмеялся и передвинул из-за спины вперед то, что мы всё время принимали за фотоаппарат:

— Приёмник! На транзисторах, полупроводниках. Я его только смонтировал в футляре от фотоаппарата. Потому что другого корпуса не было. Да и удобно. Через плечо носить можно.

Вот оно что! Это же транзисторный радиоприёмник, такой, как у деда Салимона! Как мы сразу не догадались?

— Хорошая штука, — опомнившись, снисходительно сказал Кукурузо. — Сколько дал?

— Что дал?

— Заплатил сколько?

— Нисколько. Сам сделал.

— Что-что? — Кукурузо скривился и приложил ладонь к уху, будто плохо слышал.

Я хихикнул.

— Сам, говорю, сделал, — серьезно повторил Игорь.

— Ага, — криво усмехнулся Кукурузо. — Ну да. Я же и спрашиваю: сколько дал? У нас в сельмаге «Турист» продаётся. Тридцать пять рублей. Красивый, под перламутр. Ну а этот, конечно, похуже.

— Вот, чудак, не верит. Ну, как хочешь.

Из кустов вышел вожатый.

— О чем это вы, ребята, спорите?

— Да ничего, просто так, — махнул было рукой Кукуруза, но потом, глянул снизу на вожатого, вдруг ехидно спросил:

— Дядя, а у вас все пионеры вот такие во… или только этот?

— А что такое?

— Да ничего… Просто он говорит, что этот приёмник сам сделал. Может, вон та худенькая автомобиль настоящий сама сделала, а этот «штурман-толькотак» — в космос летал?

— О космосе и автомобиле не скажу, а вот приёмник он действительно сам сделал. Это точно. Он у нас молодец. В радиокружке уже третий год. Академиком будет.

Вожатый говорил серьезно, не шутя. Не верить ему было невозможно. Кукурузо сразу скис — насмешливые огоньки в глазах погасли, уголки губ опустились.

Я тоже был удивлен. Мне почему-то всегда казалось, что все эти разумненькие образцовые школьники, которые мастерят действующие модели атомных ледоколов и самолётов, обязательно должны быть хилыми, заморенными, в очках. И обязательно чудаковатыми. А тут перед нами стоял нормальный курносый мальчик — мускулистый, загорелый, по всему видно, тренированный. Его скорее можно представить на спортивной площадке, среди шумной ватаги расхристанных мальчишек, чем с головой ушедшим с головой в распутывание сложной начинки какого-нибудь удивительного радиоприёмника.

Мы молчали, растерянные и озадаченные.

Вожатый внимательно посмотрел на нас и притворно сердито сказал:

— Что же вы, братцы, разболтались тут, а хворосту не несете? Люди же голодные. А ну быстрее!

Это сразу вывело нас из оцепенения. Мы бросились поспешно (даже слишком уже поспешно) собирать хворост. И через минуту уже тащили на поляну большие охапки. Особенно старался Кукурузо. Он тащил такую охапищу, что я боялся, чтобы не него пупок не развязался.

Длинноногая девочка Валька, увидев, восхищено сказала:

— Ого-го!

И я не знаю, от чего больше был таким красным Кукурузо: от напряжения или от этого «ого-го». Он вообще почему-то часто поглядывал на эту Вальку. Нашел на кого смотреть! Страшила какая-то! Пучеглазая, длинноногая! Тьфу! Хуже Гребенючки в сто раз!

Все стояли кружком на поляне и смотрели, как ловко разжигал Игорь костер. «Смотри, городской, а умеет…».

Вскоре посредине поляны уже лизал небо огненными языками большой костёр.

— Ну, а чья очередь сегодня кашеварить? — спросил вожатый.

— Сашкина! — радостно закричала длинноногая Валька.

— Сашкина, Сашкина! — закричали отовсюду, и все посмотрели на «штурмана».

— Твоя? — спросил вожатый.

— Только так, — ответил тот.

— Вот же, везет нам сегодня, — улыбнулся вожатый.

— Везет! Везет! Уху! Сашенька, обязательно уху! Уху! — слились в один десятки криков.

— Только так, — впервые за всё время улыбнувшись, закивал Сашка.

Теперь, когда все стояли вместе вокруг костра, было особенно заметно, что Сашка очень маленького роста, меньше всех. Может, поэтому он и держался так серьезно и насуплено, чтобы казаться солиднее. Но еще было заметно, что все его любят, и если и смеются над этим «только так», то совсем не насмешливо, а скорее безобидно.