Тореадоры из Васюковки

— А куда же он потом делся?

— Исчез где-то. Уехал. Я на дерево с перепугу вскарабкался — всю ночь на ветке, как обезьяна, просидел, аж до рассвета. И глаз не сомкнул. Вот только когда рассвело, вниз спустился и задремал немного.

— А зачем он приезжал, как ты думаешь?

— А я знаю? Не в гости ко мне во всяком случае.

— А ты слышал, как в воду что-то бултыхнулось?

— Слышал, конечно. У меня даже в животе ёкнуло.

— Может, кого-то утопили? А?

— Кто его знает.

— Так. может…

— Цыц! — Кукурузо вдруг схватил меня за руку. — Пригнись.

Еще не зная в чём дело, я послушно пригнулся.

— Смотри! — прошептал Кукурузо. На плёс выплыла лодка. В ней сидел Кныш. Лодка плыла тем самым «курсом», что и незнакомец ночью. Обогнула остров и исчезла за прибрежными кустами.

Мы упали в траву и поползли — туда. За теми кустами остров заканчивался. Никого там не было. Кныш проплыл мимо.

— В лодку!

Мы рванулись к плоскодонке.

Кукурузо вдруг остановился:

— Взять ружье?

— Не надо! — попросил я, потом добавил: — Некогда.

Мы сели в лодку и начали огибать остров, приближаясь к тому месту, где ночью исчез незнакомец. И хотя сейчас было утро и светило солнце, сердца у нас бились тревожно — мы не знали, что ожидает нас там, за кустами. А что, если и вправду нечто ужасное…

За кустами начиналась узенькая стружка. А вокруг — сплошные камыши. Путь был один.

Мы въехали в стружку. Она была узкая, но почти ровная и никуда не сворачивала.

Вскоре мы выплыли по небольшой плес и увидели остров. Я удивленно посмотрел на Кукурузо. Это был Высокий остров. Вон и шалаш Бурмилы — «президенция» — как раз у берега. Я и не знал, что этой стружкой можно попасть к Высокому острову и что он так близко. Мы всегда добирались до него другим путём.

Мы осторожно подплывали к берегу. У берега стояли две лодки.

Из-за шалаша раздавались хорошо слышимые голоса Кныша и Бурмило. Их не было видно. Они, наверно, сидели у костра — вился синий дымок…

— Нехорошо это… — укоризненно говорил Бурмило. — Нехорошо…

— Молчи уже — «нехорошо!». Моральный кодекс нашелся! А ятеря ночью кто ставит?

— Да что ты! Парочка ятерьков каких-то, гнилых, едва живых. Туда и рыба не идет. Чтоб я света белого не видел.

— Ничего-ничего! За это тоже советская власть по головке не гладит.

— Но же… Да это же совсем другое…

— Ну, если ты такая цаца, то мотай отсюдова, не вмешивайся! Чтобы я тебя тут не видел! Сегодня ночью я это сделаю — и квиты! И смотри мне!

— Да хватит уже! Только сейчас ты иди отсюда, а то понаедут юннаты с этим стариком! Кому это нужно!…

Я схватился за весло.

— Гребем отсюда — он сейчас поплывет.

Хорошо, что лодки наши с двух концов одинаковы — что носом плыть, что кормою (корма тоже заострена). А то бы мы не развернулись — узко. Да и не успели бы. А так нажали мы — и задним ходом в стружку что есть сил, к острову Переэкзаменовки. И только когда уже хорошо замаскировали лодку в камышах возле берега своего острова — отдышались и пришли в себя.

Так вот оно что! Значит, это Бурмило ночью был, ятеря ставил. А едва не поубивали друг друга.

Но что же сегодня ночью будет делать Кныш на Высоко острове?! Что его даже Бурмило отговаривал. Уверен, что не в чижа играть!

— А может, он хочет глобулус украсть и за границу передать? — говорит Кукурузо.

— А разве он секретный?

— А что же ты думал, может, и секретный…Во всяком случае, кроме глобулуса, на этом острове красть нечего. Не лягушек же.

Неужели глобулус?..

И вдруг я вспомнил…

Это было месяца полтора назад. Я поехал с мамою на базар. Она просила помочь привезти ей корзины.

Базар у нас в райцентре, двенадцать километров от села. Раньше туда лодками по речке плавали. А теперь больше на велосипедах. Так быстрее.

Поехали мы. Мама — на «Украине», я — на своем «Орлёнке». Не люблю я базаров, но что поделаешь.

Отвез я корзины, собираюсь назад ехать. И тут вижу — Кнышиха. Торгует в ряду, где продают семена, сушеные травы да разные «специи». К крыше ларька, в котором она она торговала, пришпилен портрет космонавта Поповича.

Хорошо поставленным базарным голосом Кнышиха выкрикивает:

— А кому лёбули, кому лёбули? Двадцать копеек пучочек! Кому лёбули? Чистая лёбуля! Сто процентов витаминов! Все витамины! А!Б!В!Г!Д! Больше не купите нигде! Навались, у кого деньги завелись.

Её окружают покупатели. Торговля идет полным ходом.

— Как чаёк заваривают, — поясняет Кнышиха какой-то молодице. — От рожи хорошо помогает… От сглаза… От… — шепчет что-то молодице на ухо.

— Ну?! — удивленно-радостно говорит молодица. — Дай три пучёчка.

— Уступили бы немного, тётка… Дорого, — торгуется другая молодица.

— Дорого-мило, дёшево-гнило, моя дорогая! Не могу меньше… — И Кнышиха уже задуривает голову какой-то пожилой дачнице. — Можно и в борщ… Вкуснота! Берите, дама, не пожалеете. Муж вам ноги целовать будет.

И снова завелась звонкоголосо:

— А ну — водоросль! Целебная водоросль от всего! Вкусная приправа для холодного и горячего! Можно в чай! Можно в водку! Можно сушить! Можно варить! Можно для дальней дороги! Еда космонавтов! — ткнула оттопыренным большим пальцем вверх, на портрет Поповича. — Тридцать копеек пучок! Украинский женьшень!

Покупатели посмеивались, но брали.

Я присмотрелся, чем она торгует. Это были пучочки какой-то сушеной травы, а может, и правда водоросли. Но то, что это не глобулус, и сомнения не было. Глобулус же, как говорил Фарадеевич — микроскопическая одноклеточная водоросль и так выглядит не мог ну никак.

Рассказал я тогда об этом Яве, поудивлялись мы предприимчивости и базарному таланту Кнышихи («Вот людей обманывает, змеюка!»), а потом и забыли. Чем только не торгуют на этих базарах! Это же тебе не в магазине.

А теперь я вспомнил. Может, и вправду Кныш на глобулус зарится.

— Во всяком случае, — решительно сказал Кукурузо, — ты как хочешь, а я сегодня ночью…

Кукурузо не договорил. Неожиданно с плёса долетела звонкая песня:

Глава 18

Нежданные Игорь, Валька и другие

Голоса были мальчишеские и девчоночьи. Казалось, что в плавнях просто по воде и болоту шагает сквозь камыши веселый пионерский отряд. Мы удивленно переглянулись — что такое? Потом рванулись и побежали на берег — туда, откуда видно плёс. Но ничего не увидели — мешал камыш.

Мы быстро взобрались на старую вербу, под которой стоял шалаш. Это было самое высокое дерево на острове. И тогда увидели: из стружки на плёс выплывали, словно лебеди, белые лодки. В лодках сидели пионеры — в белых майках, в белых панамках, с красным галстуками. В первой лодке стоял во весь рост высокий юноша в белых штанах, без майки, но тоже с красным пионерским галстуком. Это был, наверно, вожатый. Под его бронзовой кожей вырисовывались могучие мускулы. Казалось этот юноша просто сошел с физкультурного плаката.

Но вот песня кончилась и вожатый выкрикнул:

— Друзья, предлагаю на этом острове сделать стоянку! Как вы считаете, товарищ штурман? — наклонился он к маленькому скуластому мальчику с нахмуренными бровями, что сидел на корме.

— Только так! — очень серьёзно ответил мальчик.

Все почему-то засмеялись.

— Тогда держите курс на остров, штурман! — в тон ему сказал вожатый.

— Только так! — повторил мальчик, и снова все засмеялись.

Но на мальчика это не произвело никакого впечатления. Он и бровью не повел.

Один за одним лодки причаливали к берегу. И сразу остров словно превратился в пионерский лагерь: смех, крики, беготня. Кто-то играл в мяч, кто-то уже плескался в воде, кто-то ловил сачком бабочек. Среди толпы мы увидели и нескольких васюковских юннатов, но они не с нашего конца села, мы их знали плохо. Мы сидели на дереве, не зная, что нам делать — показываться или нет. Но долго думать нам не пришлось. Какая-то высокая длинноногая девочка нашла шалаш и закричала: