Гарпия. Одержимая местью

— Дарья Леонардовна! — Вероника всякий раз тормошила меня, когда я никак не реагировала на её реплики. На этот раз я опять отвлеклась. — Что вы думаете о супружеской неверности? — она повернулась ко мне лицом, сдерживая хитрую улыбку.

— В вашем случае, — я наградила её выразительным взглядом, — это лекарство от скуки! Не так ли?! Вам бы направить свободную энергию в освоение какой-нибудь профессии, заняться полезным делом! — не знаю, что на меня нашло, но я вслух сказала о том, что подумала.

Вероника расхохоталась, привстав с кресла:

— Тоже мне еще! — сказала она. — Для освоения профессий и полезных дел есть те, у кого недостаточно денег для того, чтобы жить так, как им хочется! Я не говорю о детях — им необходимо учиться. Я надеюсь, что мои сыновья станут прокурорами, судьями; у них будет стимул к чему-то стремиться. А я… у меня всё есть, и эта жизнь меня вполне устраивает. Устраивает, когда есть пища для ума: новости, сплетни, тайные свидания, вот такие разговоры обо всём и ни о чем.

 — Да, это и есть лекарство от скуки, — в разговор влилась Эмма, соглашаясь с моей точкой зрения. Как это они на меня не набросились за это сравнение и попытку поучать, кому что делать? — Я тоже задумывалась об этой поселковой жизни, — продолжила Эмма, — но кто знает, возможно, в городе нам потребовалось бы лекарство от других недугов.

— Лекарство от людей! — выпалила Вероника. — Их там столько, что хочется галопом бежать назад в эти скучные стены. Дарья Леонардовна, — она снова устремила на меня хитрый кошачий взгляд, — вам Каллиста Зиновьевна уже всё рассказала о моих любовниках?

Всё? Как можно рассказать всё?

— А у вас есть любовник? — прикинулась я чайником.

— Неужели самой старой сплетнице посёлка сорока на хвосте еще не принесла это известие?! — с сарказмом произнесла Вероника. — Дарья Леонардовна, вы лукавите!

— А разве можно верить каждой сороке?

— Можете поверить мне! Мэр Элфи любит меня и хочет стать моим законным мужем. Он настаивает на разводе, а я вожу его за нос. Дело в том, что я не хочу ничего менять, если не считать мужчин — некоторые из них приедаются уже через пару месяцев, не говоря о том, чтобы не приесться за долгие годы. Элфи — пылкий любовник, — она прямо расцвела, говоря о нём, — темпераментный, щедрый, с чувством юмора. Мы давно дружим, а после того, как его истеричка-жена уехала к родителям в город и подала на развод, наши отношения приняли другой поворот. Мы встречаемся три раза в неделю во время обеденного перерыва! — её распирало от чувства восторга. Глаза сверкали как у кошки в ночи.

Что за женщина! Зачем она всё это рассказывает мне — неужели хочет вовлечь в свою компанию? Я мысленно вернулась к списку друзей Намистиных (если отталкиваться от истории с Хосе Игнасио): брат Семёна с семьей покинули поместье; Хосе Игнасио оказался искалеченной игрушкой и после одного вечера в их обществе больше с ними не контактировал; Джеймс Бонитетов из друга стал недругом, а вместе с ним и поэтесса Лилия Оливер отгородилась от старых друзей; мэр Элфи из друга перекочевал в любовники. Из прежней компании осталась лишь «великолепная четверка»: Семён, Вероника, Эмма и Фаина. Элфи приходил лишь тогда, когда Семёна не было дома, предпочитая не смотреть ему в глаза.

Одиночество. Вероника утверждала, что ей одиноко в двухэтажном шикарном доме с четырьмя ванными комнатами, библиотекой из трехсот книг, с богатым мужем и двумя замечательными активными мальчиками, с Эммой, из которой она сделала прислугу, с Элфи, который, похоже, околдован её духами больше, чем её красотой и нравственностью. Мне тоже раньше было одиноко, но я оставалась в однокомнатной квартире наедине с тетрадками, у меня не было ничего кроме форума с виртуальными друзьями, но обо мне, как и о Веронике, распускали чудовищные слухи. С одной лишь разницей — Вероника гордилась тем, что о ней говорят, словно разговоры были напоминанием, что она еще жива.

— Элфи решительно настроен, — повторила она, нарушив воцарившееся молчание. Мне показалось, что Эмма была озадачена её словами; я и сама не понимала, к чему она клонит. — Разве я могу покинуть это имение? Нет!

Стало быть, в её душе нарастал бунт — одна часть боялась перемен, а другая — боялась прожить в золотой клетке до конца своих дней.

— Дарья Леонардовна, — продолжала Вероника, — если бы я по-настоящему любила Элфи, то уехала бы с ним хоть на край света; забрала бы детей; Семён перечислил бы на мой счет кругленькую сумму — у нас контракт; я бы… — она замолчала. Я увидела Веронику другой, и эта Вероника вызывала сочувствие. Не столько, сколько Хосе Игнасио со своим увечьем, но я её понимала чисто по-женски. Она несчастна.

Долив в остывший кофе немного коньяка, она обратилась к Эмме:

— Нет! Я не брошу тебя, моя девочка, — она коснулась её руки, и была в этом жесте и нежность, и страсть, будто с Эммой Веронику связывает не только дружба. — Элфи перебесится; он не посмеет всё решать за меня.

Что решать? Почему Элфи бесится? — Вероника сразу не уточнила, а я спросить не осмелилась, но позже мне всё стало ясно. Мы продолжили пить кофе, завели разговор об уроках, о фотографиях — Вероника попросила в следующий раз принести флешку  для просмотра снимков на мониторе. Потом разговор прервался — Веронику явно что-то беспокоило.

— Я хочу попросить вас об одной услуге, — сказала она взволнованно. — Вам не составит труда помочь мне; от вас требуется только одно — рассказать Каллисте Зиновьевне о том, что я вам сейчас скажу, а для лучшего результата убедите её вечером выйти на прогулку — она со своими больными ногами что-то совсем не выходит сплетничать с местными старухами.

Я похолодела от таинственного тона, а Эмма и вовсе покусывала губы вся белая, как мел.

— Вы ведь понимаете, что я не хочу ничего менять?  — спросила меня Вероника. Я кивнула. — Элфи превосходный человек, но я не хочу разводиться с мужем! Я не люблю этого тощего слюнявого бульдога, но не хочу, чтобы после развода он достался другой женщине; не хочу, чтобы моё место заняла другая; я хозяйка поместья Намистиных и пока я жива никто не будет здесь хозяйничать вместо меня. Но Элфи вбил себе в голову, что мы должны узаконить отношения. Ну, не чудак ли?! Он не поддается уговорам, и боюсь, как бы он не решился на убийство. Понимаете меня? Элфи замышляет сделать меня вдовой, чтобы сохранить и мои интересы, и свои! Но я не хочу менять шило на мыло.

— Вы думаете, если сплетни разлетятся по посёлку, то ваш любовник откажется от своего замысла? — спросила я. Странно, что Вероника и Эмма сами не распустили эти слухи и с помощью меня решили воспользоваться Каллистой Зиновьевной, — подумала я в ту минуту.

— Я не вижу другого способа вразумить Элфи, — ответила Вероника. — Пусть всё остается как есть — на чужом несчастье счастья не построишь, так ведь?! У Каллисты Зиновьевны язык как помело — если она сегодня выйдет с этой новостью к своим подружкам-сплетницам, то завтра в посёлке все будут знать о намерении Элфи, и он не посмеет запятнать свою депутатскую репутацию. Только ни слова старушке, что это моя просьба, договорились?

— Договорились, — согласилась я, считая, что не лишним будет предотвратить убийство, если Элфи действительно всерьёз задумал избавиться от соперника.

L'amour ne se commande pas.

Насильно мил не будешь.

Всё было сделано, как просила Вероника. Семён был жив-здоров и не упускал возможности при каждой встрече оказывать мне ненужные знаки внимания. Я его избегала.

После занятий каждый вечер я шла на край посёлка и прогулочным шагом бродила, любуясь закатом над речкой. Я не боялась встретиться с Семёном, сделав опрометчивый вывод, что вечера он проводил либо в боулинг-клубе, либо дома. По крайней мере, никто не упоминал, что Семён кормит косуль и вечером.